Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену

Мама всхлипнула: «Господи, это же партизаны, они хотели спасти нас, но не смогли и сами погибли. Что будет с нами?» — и горько заплакала. Глядя на неё, заплакала и я. Стоявший поблизости солдат больно стукнул меня по голове. Я упала на мокрую землю, солдат поднял ногу, чтобы пнуть меня своим сапожищем, но мама успела меня поднять, и удар пришёлся по её ногам. Она вскрикнула и чуть не выронила сына. Толпа задвигалась, зашумела. Солдат вскинул автомат и дал очередь в воздух. В этот момент подъехала крытая машина, из которой выскочили немецкие солдаты c собаками, натренированными нападать на человека. Солдаты с криками «быстрее» построили всех в колонну и погнали по слякотной дороге в неизвестность.

Так мы шли три дня в сопровождении вооружённых солдат и злобных собак. Под ногами вязкая глина, постоянно сыпал мокрый снег. Иногда колонну останавливали, и мы садились передохнуть прямо в грязь. Доедали то, что ещё оставалось в узелках, делились последним с теми, у кого ничего не было. Немцев сопровождала полевая кухня, но они нас не кормили и отталкивали автоматами детей, которые пытались попросить у солдат еду. Однажды один из солдат так стукнул автоматом ребёнка, что тот упал замертво, а мать, кинувшуюся к нему, пристрелил на месте. Дети усвоили урок: больше никто не подходил к солдатам.

Наконец мы оказались на территории Польши. Нас поместили в какое-то большое сухое и тёплое помещение. Сутки никто к нам не заходил. Мы обсохли и выспались, но все были страшно голодны, особенно дети: они хныкали и просили хлебушка. И вот, двери открылись, нас выгнали на улицу. Это была огромная площадь перед вокзалом, за которым виднелись составы товарных вагонов. На площади стоял длинный стол, за которым сидели люди в белых халатах.

Всех прибывших солдаты выстроили в очередь, мы оказались в её хвосте. Возле столов началось какое-то волнение, крики, плач. Мама стала наблюдать, что происходит, и увидела, что у матерей отбирают маленьких детей. Солдаты отгоняли их к стоявшим невдалеке крытым автомашинам, а стариков и больных в другую сторону. Мама стала лихорадочно выбрасывать из чемодана и мешка вещи. Спрятавшись за спинами стоявших в очереди людей, она аккуратно положила девятимесячного сына в чемодан, а меня попросила сесть в мешок и сидеть тихо. Завязав мешок и закрыв чемодан, мама двинулась вместе с очередью. Перед столом она осторожно опустила с плеча мешок и чемодан на землю. Немец в белом халате приказал ей открыть рот, осмотрел зубы, затем сдёрнул платок, которым мама закрыла голову и почти всё лицо. Глянув на её лицо и увидев рассыпавшиеся по плечам густые волосы, немец восхищённо воскликнул: «О, какая красивая женщина!», шлёпнул её по попе и подтолкнул в сторону толпы пленных, стоявших около готового к отправке эшелона.

Мама схватила мешок и чемодан и втиснулась в середину толпы, снова натянув на голову платок до самых глаз. Многие женщины плакали и рассказывали, что у них отобрали детей и что с ними будет, они не знают. Несколько женщин пробрались вперёд толпы, чтобы посмотреть, где находятся дети. В этот момент солдаты стали загонять людей в вагоны. Женщины кинулись к детям, которых уже сажали в крытые автомашины. Но солдаты прикладами загнали их в вагоны.

Двери закрылись, и поезд тронулся. Мама втиснулась в дальний угол вагона, развязала мешок, где сидела я, вся съёжившись и дрожа от страха. Потом открыла чемодан и охнула: мой братик спокойно спал. Она нежно взяла его на руки и прижала к груди, ребёнок сразу проснулся и ручонками стал искать грудь: он был очень голоден. Мы все были голодны. У меня от голода кружилась голова, я села на мешок и прислонилась к стене. Мама дала сыну грудь, но, сколько не тискал он её, молоко не появлялось. Ребёнок больно укусил грудь, мама вскрикнула, а он заплакал. Рядом находящиеся женщины оглянулись и удивлённо спросили: «Как Вы смогли спасти детей?» Мама рассказала. Одна из женщин, увидев, как ребёнок пытается что-то извлечь из материнской груди, пошарила в своём узелке и протянула маме корочку хлеба и две морковки. Горячо поблагодарив, мама разжевала хлеб, завернула его в тряпочку и вложила тряпочку в рот сыну, тот жадно зачмокал губами и через несколько минут заснул. Две морковки мама вытерла руками, одну дала мне, вторую, поменьше, взяла себе. Я грызла морковку долго и тщательно, чтобы заглушить голод. Морковь кончилась, а голод продолжал мучить.

Поезд, набирая скорость, мчался на запад. Постепенно в вагоне наступила тишина, все заснули, уснули и мы с мамой. Утром мы проснулись от лязга открываемой двери. Все замерли в испуге. В проёме показались два немецких солдата, они закинули в вагон два ящика и, сказав: «Кушать! Кушать!», задвинули засов двери. Было полутемно, свет в вагон попадал через маленькое решётчатое окно. Люди сидели неподвижно и смотрели на ящики. Только после того, как снова двинулся поезд, пожилая женщина подошла к ящикам, осторожно открыла один из них, и, заглянув, сказала: «Хлеб». Она открыла второй ящик и опять сказала: «Хлеб». Люди зашевелились и двинулись к ящикам: все были очень голодны. Женщина властным жестом руки остановила их: «Делить будем поровну, поэтому необходимо всех пересчитать. Встаньте десятками, детей тоже считайте. В каждой десятке выберите старшего». Люди послушались и вскоре около ящиков собрались девять человек. Во втором ящике тоже был хлеб, вернее куски хлеба — остатки от солдатского обеда. Весь хлеб быстро поделили на девять кучек, и старшие поделили их в своих десятках. Каждому досталось по несколько кусочков. Никто не знал, когда ещё их покормят, поэтому положив в рот по кусочку, остатки спрятали в карманы одежды. Некоторые всё-таки не выдержали, особенно дети постарше, и съели всё сразу.

Люди снова улеглись и попытались уснуть, чтобы заглушить голод и сохранить силы. Но уснуть не удавалось, они ворочались, вздыхали, некоторые тихо плакали. Постепенно люди стали друг с другом знакомиться, расспрашивать, кто откуда, обсуждать, что ждёт их впереди. Пожилая женщина, которая вчера дала нам кусочек хлеба и две морковки, а сегодня распределяла принесённый немцами хлеб, подошла со своим узелком и устроилась рядом с нами. «Меня зовут Мария. Можно я буду вам помогать?». Она повернулась к маме: «Тебе трудно одной справляться с детьми. Как тебя зовут?». Мама ответила. Мы тогда не знали, что эта женщина, крупного телосложения, с натруженными руками, надолго станет нашим другом, нашим ангелом-хранителем.

У нас ничего не было, так как мама, спасая меня с братом, всё из мешка и чемодана выкинула. Брат лежал на чемодане, а я с мамой сидела на мешке. Мария развернула свой мешок, достала шерстяное одеяло. Отодвинув нас вместе с чемоданом, она расстелила одеяло, сняла с головы тёплый платок, сложила вчетверо и уложила на него моего брата. Засунув руку в карман своего просторного пальто, Мария достала кусочек хлеба и две морковки и протянула их моей маме, которая распределила их так же, как и накануне. Мы все трое устроились на одеяле и попытались заснуть. Мой братик усиленно чмокал губами, пытаясь хоть что-то выжать из жёваного хлеба.

Стуча колёсами, поезд продолжал двигаться на запад. Что нас там ждёт, мы даже представить не могли. Поздно вечером поезд остановился, дверь открылась, и в вагон поставили большой бидон с водой и одну кружку. В ящик, оставшийся в вагоне, солдаты высыпали из мешка куски хлеба. Люди почти сутки ничего не пили, поэтому все двинулись к бидону. У кого была какая-либо посуда, черпали воду из бидона, а у кого не было, пили из общей кружки. Наша пожилая соседка вновь поделила хлеб между всеми.

Так продолжалось до прибытия нашего поезда в город Трир. Здесь нас впервые накормили горячим обедом: выдали в алюминиевых мисках суп из брюквы и гнилой картошки и по куску чёрствого хлеба.

После обеда всех построили. Приехали прилично одетые мужчины и, проходя вдоль рядов, осматривали стоявших людей. Тот, в кого тыкали пальцем, отводили в сторону. Как оказалось, богатые господа отбирали себе рабов для подневольного труда.