До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове

— Да какая она моя, Иван Прокофьевнч, — вздохнул Фиолетов.

…В город они ехали на рысаке. Фиолетов сидел удобно, на пружинящих, обтянутых кожей подушках, рядом с Лидией Николаевной, от которой пахло духами. Она была в легонькой накидке и, несмотря на теплый вечер, прятала руки в маленькую меховую муфту. Фиолетову казалось неудобным сидеть с ней вместе. Он был в сатиновой косоворотке, подпоясанной ремешком, стареньком пиджачке и картузе, из-под которого выбивались русые волосы.

Извозчик подбадривал лошадей кнутом, и они резво бежали по разбитой балаханской дороге.

Магазин, у которого они остановились, находился на Великокняжеском проспекте, в первом этаже большого дома. Стеклянная дверь была закрыта, и, когда они входили в полутемную, пахнущую книгами залу, звякнул маленький колокольчик на двери.

Посетителей в магазине не было, и на звонок вышла пожилая дородная дама с пышными седыми волосами.

— Здравствуйте, Мариам Карахановна, — приветствовала ее библиотекарша. — Я к вам за обещанным.

— Этот господин с вами? — Хозяйка показала взглядом на Фиолетова.

— Это мой добровольный помощник, Мариам Карахановна.

У Фиолетова разгорелись глаза, когда он увидел забитые книгами полки. Теперь он смотрел на книги с некоторым знанием дела и, заметив несколько знакомых томиков, с удовлетворением отметил, что они уже читаны им. Толстой, Тургенев, Чехов…

Черногородскую библиотеку содержал совет съезда нефтепромышленников, невероятно богатая организация, в которую входили самые денежные владельцы промыслов. Из своих многомиллионных прибылей они отпускали гроши на содержание двух-трех народных домов, нескольких фельдшерских пунктов и крохотной библиотеки, единственной на весь промысловый район. На эти гроши Лидия Николаевна и покупала книги.

Хозяйка магазина получала литературу из Петербурга, Москвы, Тифлиса, кое-что поступало из Женевы, и это «кое-что» она бесплатно передавала знакомым, в числе которых была черногородская библиотекарша.

— Ох, попадусь я когда-либо с этими вашими брошюрами, — сказала Мариам Карахановна, принеся из другой комнаты тщательно завернутый сверток.

— Здесь на пятьдесят два рубля и пятьдесят копеек, но рабочей библиотеке они будут стоить только двадцать рублей. Ведь вы же бедны, как церковные мыши. Я знаю.

Извозчик ждал, и они сложили у себя в ногах все связки, а сверток Лидия Николаевна спрятала себе под накидку.

— На всякий случай, Ванечка…

Всю обратную дорогу они разговаривали о книгах. Лидия Николаевна поинтересовалась, какое у Фиолетова образование, и, узнав, сказала, что из разговоров с ним никогда бы не подумала, что он закончил только один класс.

— И все же, Ванечка, вам надо засесть за учебники, пройти курс математики, литературы, физики, естествознания. Если хотите, я буду вашей наставницей в этом деле.

— Спасибо, Лидия Николаевна. Я с удовольствием.

Книги они снесли в библиотеку и заперли в шкафу.

Фиолетов хотел распрощаться, уже было поздно, но Лидия Николаевна его задержала:

— У меня к вам просьба, Ванечка… Не могли бы вы этот сверток подержать у себя дома денька три-четыре? А после за ним зайдет один человек, скажет вам, что он… от Александра Сергеевича Пушкина, и вы ему отдадите.

От Пушкина? — Фиолетов рассмеялся. — Ладно, давайте сверток, Лидия Николаевна. Какой разговор…

О том, что в свертке лежало что-то «противоуправительственное», Фиолетов не только догадывался, но и был в этом совершенно уверен.

В воскресенье в назначенное время он подошел к вокзалу. Авеля еще не было и Фиолетов стал прохаживаться возле входа.

— Вы давно ждете? — услышал он гортанный голос, оглянулся и увидел «горца». Он появился почти внезапно, молодой, изящный, по-восточному красивый.

— Нет, только что пришел… Здравствуйте, товарищ Авель.

— При всех и тем более так громко не надо меня называть товарищем. Господин… ну, предположим, господин Гогашвили, это ведь тоже неплохо звучит?

Он повел Фиолетова к остановке конно-железной дороги, как официально называлась конка. Спереди на вагончике висела металлическая табличка «Вокзал — Баилов». Всякий раз табличку заносило слоем пыли, но на конечных остановках кондуктор протирал ее тряпкой, и она снова блестела.

— Поедем до конца, — сказал «господин Гогашвили». — Вы любите ездить на конке, Ваня?

— Никогда не ездил, — простодушно признался Фиолетов. — Я все больше пешком, оно дешевле.

Проезд на конке из конца в конец стоил пятнадцать копеек — семь фунтов черного хлеба.

Прозвенел колокольчик, кучер взмахнул кнутом, и вагон быстро покатился по рельсам.

Да, не стоило жалеть пятиалтынный, чтобы получить такое удовольствие! Вагончик двигался ровно, как по настоящей железной дороге, мерно цокали подковами лошади, понукаемые кучером, позвякивал колокольчик.

От вокзала до Баилова мыса конка тащилась часа полтора. Остановок было много, сходили и садились пассажиры, а они все ехали — мимо старой крепости, Девичьей башни, похожей на огромный, высунутый к морю язык, и набережной Александра Второго, засаженной чахлыми, изнывающими от недостатка воды деревцами. По улицам сновали скупщики старья, держа на полусогнутой руке подержанные вещи. Лоточники выкрикивали название своего товара — фруктов, галантереи, прохаживались городовые в серых от пыли кителях.

Остро вдающийся в море Баилов мыс застраивался быстро. Рядом со старым доком для ремонта судов появилось здание центральной электростанции, призванной перенести промыслы с пара на дешевую электрическую силу, несколько жилых домов, водокачка, склады… Несмотря на воскресный день, строительная площадка кишела людьми с тачками, носилками и лопатами.

— Приехали, — весело сказал Авель и легко соскочил с низкой ступеньки вагона.

Через несколько минут к ним подошел молодой человек в студенческой фуражке, с портфелем в руке, и они отошли в сторонку от прохожих.

— Познакомьтесь, — сказал «горец». — Товарищ Иван… Товарищ Сергей… Продукты при вас? — обратился он к Сергею.

— Так точно, товарищ Авель.

— Давайте.

Сергей посмотрел по сторонам, достал из портфеля небольшую завернутую в оберточную бумагу пачку и протянул ее Авелю.

— Пока только пятьдесят штук.

— Маловато… А что случилось?

— Георгий заболел, и некому было набирать.

— Понимаю.

— Поправится — вернем долг.

«Горец» посмотрел на Фиолетова.

— Есть поручение, товарищ Иван… Конечно, вы вправе отказаться, потому что оно небезопасно, но я надеюсь на вас.

— Слушаю, товарищ Авель…

— В этой пачке листовки. Надо, чтобы они завтра же были расклеены в Балаханах.

…Утром Фиолетов поднялся еще затемно.

— Ты куда это собрался, Ваня? — спросила мать. Она всегда вставала раньше всех, готовила завтрак и сейчас забеспокоилась, подумав, что проспала, опоздала.

— На работу… Мне сегодня пораньше надо.

— Ох, что-то ты частенько стал уходить ни свет ни заря, — вздохнула мать. — Не к добру это… Кисель-то съел?

— Съел, съел, мама.

С вечера он попросил ее сварить на завтрак жиденький кисель и приспособил для него плоскую флягу, в которой отчим однажды принес водку, оторвал от старого полотенца тряпицу, чтобы мазать листовки киселем. Фляга помещалась в левом кармане, листовки — в правом, так что их легко было вытаскивать по одной.

— Хоть с работы-то вовремя приди, — крикнула ему вдогонку мать.

Ему нравилось выполнять поручения, которые давали то Вацек, то Лидия Николаевна, то Авель. Поручения были связаны с опасностью, с риском, и он знал об этом, по именно это, возможно, и составляло особую, жуткую прелесть. Раздавал открытки с карикатурным изображением царя. Хранил у себя пакет с «противуправительственной литературой». И вот сейчас готовился расклеивать листовки.

Ночью он конечно же прочитал одну из них. Впрочем, они все были одинаковые, напечатанные на осьмушке серой бумаги: