Улугбек

Через несколько дней, обвинив в неверности, он убил одну из своих жен.

Заканчивалось строительство соборной мечети, и придворные историки уже спешили занести в свои летописи очередную хвалу:

«Если ты ищешь сравнения для арки и купола ее максуры, ничего нельзя сказать, кроме как — Млечный Путь и небесный свод.

Купол был бы единственным, если бы небо не

было его повторением, и единственной была бы арка, если бы Млечный Путь не оказался ей парой.

В каждой стене, в углу ее четырехугольника из стен, минарет вознес свою главу в сторону неба, и возглас: «Поистине дела наши указывают на нас!» — доходит до четырех стран света.

Звук огромных врат ее, составленных из сплава семи металлов, призывает молящихся семи климатов в дом ислама. Стены ее, снаружи и внутри, а также поверхность арок нашли украшение в высеченных из камня письменах. Блеск от сияния букв и слов суры «Пещера» и других чудесных стихов корана на стенах ее...»

Мечеть и в самом деле получилась красивой и величественной. Улугбеку она очень нравилась. Но Тимур пришел в ярость.

— Дверь! — захрипел он. — Почему опять низкая дверь?!

И тут же приказал сломать всю переднюю стену уже почти законченного здания. А тот из двоих назначенных им следить за постройкой эмиров, на участке которого находилась злосчастная стена, был привязан к хвосту лошади, и она волочила его по пыльной улице, пока он не умер.

Эту дикую сцену, кроме Улугбека, видел еще один мальчик, почти ровесник ему. Только он не сидел на коне в окружении придворных, а стоял в толпе притихших рабочих. Мальчик тот был арабом, угнанным воинами Тимура в рабство из родного Дамаска. Потом, когда вырос, он много путешествовал и стал крупным историком. Его прозвали Ибн-Арабшахом. И, описывая в одной из своих книг эту расправу, свидетелем которой был в детстве, Ибн-Арабшах сказал:

«Тимур был нравом — пантера, темпераментом — лев; стоило голове возвыситься над ним — и он низвергал ее, стоило спине выйти у него из повиновения — и он унижал ее».

— Стену построить новую, — хмуро сказал Тимур.—Сам буду следить, как строится половина стены. А кто берет себе другую половину?

Окружающие молчали. Никто не решался принять вызов на такое «соревнование».

— Ну? — Тимур усмехнулся и махнул зажатой в кулаке плетью. — Ладно, все вы будете следить за второй половиной. И каждый отвечает головой!

Он тронул коня и поехал, не оглядываясь на опешивших придворных.

Перестройка стены шла быстрее, чем в сказках. Придворные дни и ночи проводили на стройке, нещадно подхлестывая рабочих. Почти каждый день заглядывал сюда и Тимур. Иногда он чувствовал себя плохо после ночных пиров, не мог сидеть на лошади. Его приносили в паланкине.

Носилки ставили возле самого края котлована. Слуги притаскивали блюдо вареного мяса, и Тимур швырял куски в яму, как собакам.

Потом он отправлялся туда, где на берегу небольшого пруда постепенно вырастали стены мавзолея Мухаммед-Султана. Улугбек восхищался красотой возникающего здания, а Тимур снова хмурился.

— Опять дверь низка, — бормотал он. — Не мавзолей, а сарай какой-то.

И снова начали разрушать недостроенное здание. Через десять дней все было переделано, как хотел Тимур. Над гробницей высоко вознеслась ребристая башня с голубым, точно небо, куполом. Здесь устроили поминки по Мухаммед-Султану.

Слушая заунывные голоса, нараспев повторявшие суры из корана, Тимур снова и снова думал о том же: кого назначить своим наследником? Халиль-Султан успел провиниться за эту пьяную, шумную осень. Вопреки воле деда он вдруг взял да и женился на девушке, которую давно любил. Тимур рассвирепел и запретил ему показываться на глаза.

Никак не хотел смириться Повелитель Мира с судьбой. Она отняла у него самого любимого сына, Джахангира, — тогда трех своих внуков назвал он тем же именем. Но они малы и совсем еще не похожи на завоевателей мира...

Перенес все надежды Тимур на сына покойного

Джахангира, Мухаммед-Султана. Но смерть унесла и его.

Тимур был упрям. И после долгих раздумий решил еще раз испытать, не уступит ли ему судьба. Род завоевателя мира должен быть продолжен в веках: наследником Тимура пусть будет другой сын Джахангира, Пир-Мухаммед, еще недавно наказанный палками за непослушание.

Об этом решении было объявлено тотчас же. Имя будущего правителя поминали в хутбах [13] по пятницам во всех мечетях. И все послы поспешили нанести ему визит.

А Тимур продолжал метаться по городу, и никто не мог понять: строит он или разрушает? Он вдруг объявил, что надо помочь купцам, которые везут в Самарканд лучшие товары со всего света. А для этого приказал построить новую улицу, чтобы шла она через весь город и по обеим сторонам ее непрерывно тянулись лавки. Как и всегда, были назначены два надсмотрщика за ходом работ. И работа закипела.

Слоны с треском ломали хоботами глиняные стены домов. Жители едва успевали спасаться бегством, унося из имущества, что подвернулось под руку. Улицу прокладывали прямой, как меч, и горе тем, кто оказывался на пути! Следом за разрушителями шли строители. Они днем и ночью стучали молотками, обтесывая камни. Вырастала сплошная стена из купеческих лавок. Перед каждой лавкой устраивали скамейки — суфы — из белого камня. Улица была с крышей: над нею возвели глиняный свод с окошечками, через которые проникал свет. На одном конце ее еще ломали старые домишки, а на другом уже шла бойкая торговля.

Улугбек приезжал каждый день, чтобы посмотреть, насколько выросла улица за ночь. Затея деда ему пришлась по душе.

Но те, чьи лавки и дома превратили в груды мусора, были недовольны. Некоторые даже осмелились выразить свой протест вслух. Это были богатые люди, и жалобы их долетели до дворца. Тимур в тот момент как раз играл в шахматы с Улугбеком. Он стукнул кулаком по столу так, что разлетелась доска, и сказал:

— Весь город мой! Я купил его весь. Кто .не верит, пусть приходит завтра посмотреть мои выкупные грамоты.

Желающих, конечно, не нашлось.

Послов он давно уже не принимал. То скажут, что не здоров, то просто вежливо проводят обратно в дом, отведенный им для жилья. Потом дону Клавихо вдруг предложили срочно готовиться к отъезду. Пришлось так и уехать, не повидав на прощанье Тимура и не получив от него никаких ответных грамот к королю Кастилии.

Покидая Самарканд, Клавихо был твердо убежден со слов людей, «знавших это наверное», что царь совершенно не встает на ноги, лишился языка и находится при смерти.

Но не прошло и недели после того, как выпроводили послов, а Тимур поднял по тревоге всех своих эмиров и приказал немедленно выступать на Китай.

Двухсоттысячная армия двинулась в такой строгой тайне, что, узнав в дороге о смерти Тимура, осторожный и зоркий Клавихо даже не подозревал о том, что Повелитель умер в походе, а не в одном из своих богатых самаркандских дворцов.

Все было организовано и продумано до мелочей. Правым крылом Тимур поручил командовать Халиль-Султану, простив ему самовольную женитьбу, левым — Султан-Хуссейну, словно забыв о его измене под стенами Дамаска. Выбирать полководцев старику было не из кого...