Its So Easy And Other Lies (ЛП)

Если вы будете на семейном собрании МакКэганов (наверняка большая толпа), постарайтесь пробормотать “FHB” (“Family Hold Back” – семья сдерживается) и посмотрите что произойдет. Итак, я скажу вам, что произойдет: вы внезапно увидите восемь братьев и сестер, каждый из которых берет по мизерной порции всего, что имеется на обед в буфете. “Семейное сдерживание” это выражение, которое пришло с годами из-за слишком большого количества детей и невозможности прокормить их всех. Один из нас практически всегда приводил с собой друга на ужин, и это была ситуация, когда секретный код «Семейного воздержания» действовал: можно было быть уверенным, что гость досыта наестся, просто каждый должен взять маленькую порцию, ничего не говоря. Мы, дети, выучили уроки бережливости и экономии на практике.

У старика также был малярный бизнес на стороне, и я никогда не забуду на сколько счастливым я себя чувствовал, когда я, наконец, был достаточно взрослым, чтобы взобраться на леса и скрести и малевать вместе с моими старшими братьями и другими пожарными, которые нуждались в подработке.

Горная цепь Каскад практически подходила к нашему заднему двору и мой отец брал моего брата Мэтта и меня – наравне с нашей преданной собакой Моо – в пешее путешествие в регион альпийский озер, чтобы порыбачить и разбить лагерь под звездами с медведями и оленями. Во время этих посиделок мой отец казался всезнающим и все умеющим. Но я начал замечать, что атмосфера дома напряжена, когда мы возвращались обратно с уикенда из похода.

То, что мои родители были несчастливы в браке, становилось болезненным, не смотря на мой юный возраст. Мой отец всегда казался взволнованным. Я начал обижаться на его злость и резкий характер. Моя мать была святой в моих глазах, и когда я узнал, как ей больно, пришел в ярость.

Мой отец ушел на пенсию из пожарного департамента, когда мне было семь, и вскоре нашел работу пожарного инспектора в страховой компании, работу, которая была связана с частыми командировками. Могла быть такая история. Я просто помню, как был оживлен, когда он уехал. Наше домохозяйство вернулось на круги своя. Каждый из нас, детей, мог перестать осторожничать, и мог смеяться, и шутить, и играть музыку.

Вскоре после того, как мой отец уволился, мама решила поступить на воскресные курсы в Северном Сиэтлском общественном колледже. Так, она смогла в возрасте 45 лет и после воспитания восьми детей, наконец-то, присоединиться к рабочей массе вне дома.

Мама начала работать когда мне было девять. В один из первых дней, когда она была на своей новой работе, я пришел домой из школы и обнаружил своего отца – который был дома на той неделе – в постели с женой нашего соседа. Матерью моего лучшего друга. Ах конечно, они притворились будто ничего необычного не произошло, и я был уверен, что они думали, будто я слишком мал, чтобы догадаться в чем дело. Но я то все понял: все сразу, в тот самый миг, я понял, чем на самом деле был секс, что такое был обман, понял, что жизнь моего отца была ложью, и я понял, что должен был утаить все это от мамы, чтобы она не расстроилась. Это было неприятное вступление во взрослую жизнь.

Начиная с того дня я перестал разговаривать со своим отцом. Ни слова. Вскоре он и женщина по соседству оба уехали и поселились в квартире вместе. Мои родители развелись. Мой лучший друг и я были поставлены в затруднительное положение – была ли это вина его матери или моего отца в том, что обе наши семьи были разбиты? Мы начали драться и он начал вести себя импульсивно дома. На день рождения его отца несколько лет спустя, он подарил своему папе отрезанную голову домашней кошки как подарок. Завернутый в подарочную упаковку. Он также прорубил снаружи стену моей спальной, пока я был по другую ее сторону в своей кровати. Все потому что мой отец не мог держать свой член в своих штанах.

В том возрасте я понял, что должен был как-нибудь разобраться с этой проблемой. Это то, что мы делаем, когда мы не достаточно взрослые, чтобы увидеть всю проблему целиком. Множество вещей, которые я вскоре использовал для того, чтобы выпутаться – я сейчас назвал бы их спасательными механизмами – потом показали свою черную сторону. Когда, несколько лет спустя, я стал объектом ужасных нападок, то научился самолечению алкоголем и наркотиками. Конечно, все мы имели какой-то дерьмовый опыт, чтобы справиться с этим пока взрослели. Я не могу с честным лицом обвинять свое детство за наркотики и алкоголь, которые я поглощал позже. Было бы правильнее, возможно, сказать, что это было такое идеальное стечение обстоятельств, которое начало закручиваться вокруг меня до того, как я имел шанс отреагировать на какое-либо из этих обстоятельств: предрасположенность к алкоголизму, семейная история ужасных беспорядков, необходимость прятать тайну и защитить мою маму, взросление в то время, когда эксперименты с наркотиками вызывали гораздо меньшее порицание, чем сейчас. Моя мама была практически оставлена одна, чтобы обеспечивать все домохозяйство. Это означало, что у нее не было выбора, кроме как оставить меня с множеством обязанностей, и я просто сразу оказался не на высоте. Я бы желал быть лучшим сыном в те сложные годы перемен для моей матери. Я до сих пор виню себя за тот ад, через который я заставил ее пройти. Я пытался определить свое место в этом мире без отца, с которого можно было бы брать пример.

После того как отец оставил нас, брат моей матери - доктор – позволил нам проводить летние каникулы в своей хижине, находящейся в горах у озера на востоке от Сиэтла. Когда мне было между шестью и семью годами, я отправился туда, чтобы покататься на водных лыжах с моим братом Мэттом – из восьми детей он был ближе сего ко мне по возрасту, всего лишь двумя с половиной годами старше – и еще парой детей. Мэтт и его друг управляли лодкой, а другие дети и я ехали на лыжах за ними, привязанные двойным канатом. По мере того как мы неслись я потерял равновесие и пояс, привязанный к канату, лопнул.

В мгновение я упал вперед, ослабленный канат сформировал петлю в воде, и моя рука вошла в нее. Затем я услышал, что петля начала затягиваться, издав характерный звук.

Обжигающая боль пронзила верхнюю часть моей руки в тот самый момент, когда канат начал тащить меня.

Дерьмо, лодка не останавливается.

Мой брат думает, что я просто схватился за канат и кайфую.

Полнейший ужас охватывал меня по мере того, как вода заливалась в мой рот и нос, и я боролся с ней, чтобы дышать.

Канат прорезал мою правую руку до кости и обножил мышцы от плеча до локтя – просто стащил кожу словно носок.

Я утону.

Я умру.

Внезапно я почувствовал, будто время приостановилось. Все стало замедляться. Я сосредоточенно смотрел на красивый зеленый свет, преломленный у поверхности воды, на частицы, застывшие в солнечных лучах, танцующие в медленном движении. Тишина сменила вой воды, разрывающийся у моих ушей. Все, что я чувствовал, был тусклый свет на мне. Затем бледный подводный свет начал гореть ярче, до того момента пока не заполнил собой всё. Ощущение тепла и блаженства окружили меня, и я чувствовал доброжелательное присутствие – словно если бы я был окружен семьей, поколениями семьи, проотцами, которых я никогда не встречал, но которых каким-то образом знал. Со временем я всплыл, и все начали кричать, и люди собрались на берегу озера, я потерял сознание.

Кто-то на берегу привел меня в чувство. Я был быстро доставлен в госпиталь. Доктора были способны расправить мышцы обратно на моей руке, но мы не имели достаточно денег, чтобы заплатить им за то, чтобы они еще и пришили эти мышцы. Очевидно, мы также не потянули бы пластическую операцию на руке, поэтому с того дня верх моей руки выглядел так, словно кто-то вырубил клинообразный кусок моих мышц топором.

Вскоре после этого инцидента моя мама заставила меня участвовать в исследовании около-смертного опыта в университете Вашингтона. Мои воспоминания появились в отчете, Ближе к свету: Изучение около-смертного опыта детей. Эти теплые мирные объятия заменили любой страх смерти, который я когда-либо мог иметь.