Киплинг

20 сентября 1882 года семнадцатилетний Редьярд Киплинг, без пяти минут профессиональный литератор и жених, поднимается на палубу парохода «Бриндизи», следующего по маршруту Тилбери — Бомбей. Спустя месяц, в конце октября, остановившись на несколько дней в Порт-Саиде, этом, по определению Киплинга, «грозном и нерушимом пограничном пункте между Востоком и Западом», где сражением под Тель-Эль-Кебиром незадолго до этого закончилась победоносная война Британской империи против Египта, он прибыл в Бомбей, откуда на поезде ехал еще трое суток за тысячу миль на северо-запад в Лахор. В Лахоре, как мы уже знаем, директором художественной школы «Майо» и куратором местного музея с 1875 года работал Джон Локвуд, и здесь же находилась основанная десять лет назад «Гражданская и военная газета», идеологический оплот Британской Индии на северо-западе страны.

Поскольку о Британской Индии Киплинг писал много, долго в ней жил и хорошо ее знал, зададимся вопросом: а что такое эта самая Британская Индия? Какова миссия британцев Киплингов в порабощенной стране, которая стала их домом на много лет и которую они всей семьей так полюбили? Неоднозначная. Двоякая. И разрушительная, и созидательная. Разрушительная, поскольку англичане — вначале, до середины XIX века посредством частной Ост-Индской компании, затем силами государства — осуществляли последовательную и безжалостную колониальную экспансию, умело и цинично используя династические распри, вели войны руками самих индийцев, которых нещадно эксплуатировали и на которых наживали несметные богатства. Созидательная, ибо без Англии в стране еще долго не прекращались бы феодальные междоусобицы, не было бы оплота сегодняшней индийской демократии — системы местного самоуправления, не развивалась бы так быстро промышленность, не выросли бы принадлежащие местному населению мануфактуры, джутовые и хлопчатобумажные фабрики. Англичане, которых в Индии на рубеже веков насчитывалось до четырех миллионов человек, строили в «жемчужине Британской империи» железные дороги, мосты и ирригационные сооружения, закладывали чайные плантации, выпускали газеты, учреждали суды, полицию, открывали университеты и музеи. Джон Локвуд, его музейная, научная, художественная деятельность в Индии — не наглядный ли это пример созидательной, а не только разрушительнойроли Pax Britannica?

А между тем опять, уже в третий раз, планы сына не совпали с планами родителей. Радди хотел бы остаться в Лондоне и сочинять стихи, а родители хотели, чтобы он жил с ними в Лахоре и писал репортажи в местную газету. В том, что такое «работа настоящего мужчины», Джон Локвуд Киплинг и Редьярд Киплинг разошлись. По счастью, ненадолго.

Глава третья «РАДДИ, ЭТО БЫЛО НЕ ТАК УЖ ПЛОХО»

В автобиографии это время Киплинг назовет «семилетней каторгой». «Меня в этой стране (Англии. — А. Л.) считают молодым, — напишет он вначале 1890 года своему другу, поэту и издателю Уильяму Эрнсту Хенли, — но ведь у меня за спиной семь лет Индии, а эти годы не делают человека ни моложе, ни веселее». Ему, конечно, виднее, однако рискнем с ним не согласиться: семь лет, годы с 1882-го по 1889-й, были пусть и не легким, но едва ли не лучшим временем в его жизни. Моложе он не стал точно, веселее — скорее всего, тоже, но, во-первых, он делал дело, к чему всегда стремился. И не одно: ездил по стране, писал очерки в газету, редактировал написанное другими и им самим, набирался жизненного и литературного опыта. Как сказал бы Коля Красоткин, — «наблюдал реализм», который, поскольку реализм этот был индийский и экзотический, спустя несколько лет воспринят был в Англии романтизмом чистой воды, а критиками спустя десятилетия окрещен «неоромантизмом».

А во-вторых, он нашел себя как писатель — работа в англо-индийской прессе дала ему богатый жизненный и не менее богатый литературный материал. И, почти сразу же, обрел своего читателя. Сначала это были всего лишь родители и сестра, соавторы по домашнему журналу. Потом — несколько десятков гражданских лиц и несколько сот английских офицеров — подписчиков лахорской «Гражданской и военной газеты», куда его устроил, сдержав слово, по возвращении из Англии отец. Потом — многочисленные читатели самой в те годы авторитетной в Индии газеты «Пионер», в которую из «Гражданской и военной газеты», «маленькой сестры великого „Пионера“», перешел Киплинг. И, наконец, — лондонский читатель, куда более взыскательный и искушенный.

Рост Киплинга-литератора стремителен и неуклонен. В семнадцать лет он помощник редактора в лахорской газете, в девятнадцать начинает публиковать рассказы и стихотворения, с 1884 года — по случаю, с 1886 года — регулярно, с 1887 года — еженедельно. А с 1889 года двадцатичетырехлетний журналист из колоний становится кумиром лондонской публики. Но мы забегаем вперед…

Как и многие писатели до него и после него (высоко ценивший его Хемингуэй, например), начинал Киплинг с журналистской поденщины. Он увлеченно пишет репортажи о войнах и эпидемиях, ведет светскую хронику, берет многочисленные интервью и неустанно путешествует по Индии, горя ничуть не меньшим любопытством, чем его любимый герой мангуст Рикки-Тикки-Тави, на семейном гербе которого, как мы помним, начертано было «Беги, Разузнай и Разнюхай».

И Киплинг бегал, разузнавал и разнюхивал. «Мне никогда еще не приходилось встречаться ни с одним журналистом, который бы задавал столько вопросов, да еще таких странных и въедливых», — сказал о нем один американский газетчик. Поначалу семнадцатилетнему юноше в сильных очках, с густыми бакенбардами (которые мать тут же велела сбрить) и непомерными литературными амбициями, который спустя одиннадцать лет наконец-то вернулся под родительский кров, показалось, что он попал в рай. Любимая мать, «кладезь познаний» и «собрат-писатель» отец, с которыми, вспоминает Киплинг в автобиографии, «я не припомню ни малейших трений в нашей совместной жизни». Собственная (и это после Лорн-Лоджа и колледжа!) комната, собственные коляска и грум, собственный, норовистый, как и его хозяин, пони Джо, бультерьер Базз, пара ручных воронов Джек и Джил и даже свой собственный слуга, который — могли юный Радди еще месяц назад вообразить такое?! — виртуозно брил любимого сахиба во сне, чтобы сэкономить его драгоценное время.

Жизнь в кругу семьи была счастьем. Впрочем, допускаю, не меньшее счастье молодой человек испытывал, когда с наступлением жары мать, сестра, а следом за ними и отец уезжали в предгорья Гималаев в курортную Симлу и большой родительский дом, бунгало «Биканир-хаус», оказывался в полном его распоряжении. Пренебрегая условностями английской колонии, Радди заказывал себе «на дом» туземные блюда, спал, спасаясь от нестерпимой духоты, на плоской крыше, листал во время еды, что строго-настрого запрещалось матерью, подшивки «Иллюстрейтед Лондон ньюс», играл, что тоже не приветствовалось, в поло, принимал у себя друзей, а возможно, и подруг. Хотя Радди и пишет в письмах, что оставался верен Фло Гаррард, это не мешало ему несколько раз влюбляться. Одним из его индийских увлечений была дочка полкового капеллана преподобного Дьюка, которая, по словам влюбившегося в нее Радди, похожа была наледи Гамильтон. Увлечен юный Киплинг юной «леди Гамильтон» был, судя по всему, не на шутку — во всяком случае, несколько недель подряд он не ленился ездить по утрам из Лахора в Миан-Мир пять миль в одну сторону на воскресную церковную службу, поскольку иной возможности видеть свою пассию у него не было: Дьюки жизнь вели праведную и в светских развлечениях лахорского общества участия не принимали. Были увлечения и более мимолетные: хорошенькая и довольно заурядная дочка председателя суда Этель Эдж, мисс Парри Ламберт, Тилли Веннер — всех их Киплинг из конспирации называет в письмах «моя дама», и все они, как сказано в его же рассказе «Отброшенный», «не заслуживали того, чтобы оседлать пони для визита к ним».

Когда же наступали холода, семья вновь собиралась вместе. Подшивку «Иллюстрированных лондонских новостей» было уже не почитать, на крыше не поспать, в поло не поиграть, с экзотических туземных блюд приходилось вновь переходить на надоевшее мясо, зато можно было заняться «коллективным творчеством», выпуском семейного журнала — любимого детища Киплингов, изучать вместе с Трикс английскую поэзию, устраивать семейные шекспировские вечера; игра заключалась в том, чтобы в течение всего вечера говорить исключительно шекспировскими цитатами, не прибегая при этом к стоявшему на полке тому великого Барда. Радди учил сестру, ставшую к тому времени красавицей, «феей», как ее называли многочисленные поклонники, ездить верхом, сестра, в свою очередь, учила его танцевать, приохотила к балам. Однажды (вспоминает Трикс) юный Киплинг попытался поставить свою учительницу на место и заявил ей, что миссис такая-то считает, что танцует он куда лучше сестры. Трикс не растерялась. «Я с ней ни разу не танцевала, — возразила она брату, — спросил бы лучше капитана». — «Твоя взяла», — вынужден был признать посрамленный старший брат.