Юность, опаленная войной

Немцы еще купаются. Сколько времени продолжалась моя "операция", не знаю. Рыба по-прежнему не клюет. Пистолет приятно упирается в живот. Прямо не верится, что все прошло так гладко. Время от времени я дотрагиваюсь пальцами до спрятанного пистолета и каждый раз убеждаюсь, что он на месте. Теперь я никак не могу дождаться, когда немцы пойдут на ужин и я смогу внимательно его рассмотреть. Наконец оба выходят из воды, вытираются грубыми полотенцами, закуривают сигары и идут по дорожке, усаженной жасмином. Кое-как сматываю удочку - лишь бы быстрее домой. Мать с работы еще не пришла. Запираю дверь и вынимаю пистолет.

- Ну и игрушка! - чуть ли не кричу я от восторга.

На верхней части затвора "читаю: "МАБ, калибр 7,65 мм". Вынимаю магазин, снимаю пистолет с предохранителя и выбрасываю из патронника блестящий патрон.

Все время думаю - что будет дальше? Что предпримут фашисты, когда узнают об исчезновении пистолета?

Но все обошлось. На следующий день утром, без нескольких минут восемь, домой приходит мать и прямо с порога говорит:

- Вист потерял вчера где-то у реки пистолет. Полчаса назад поехал на совещание в Луцк. Вернется только вечером. Беги к реке, может, найдешь. Ну вставай, лентяй, и лети искать...

- Мама, я не знаю, где искать. В конце концов, па что мне его пистолет?

- Ну и бездельник же ты! Такая возможность заработать, а ты в постели валяешься. Впрочем, поступай как знаешь. Приходи к десяти, пойдешь за сахаром и маслом.

После ухода матери я засовываю пистолет за пояс и иду похвастаться к Эдеку Религе. Он сразу же начинает уговаривать меня продать пистолет, но я не хочу его и слушать.

- Пойдем в сарай, кое-что тебе покажу,- говорит Эдек доверительным тоном.

Мы входим в большие ворота. Эдек влезает на лестницу и из соломенной крыши вытягивает сверток. Через минуту вынимает из свертка что-то стальное и длинное. Он устанавливает это "что-то" на бревне и объясняет:

- Это советский танковый пулемет. В диске помещается семьдесят четыре патрона. У меня три таких диска. Предлагаю обмен.

Я с некоторым недоверием отношусь к его предложению.

- Откуда он у тебя? - спрашиваю я.

- Видишь ли, в сорок первом, в июне, я ездил на велосипеде к Бугу, знаешь, туда, где проходили бои, и снял пулемет с танка. С обменом я не шучу. Давай по рукам- и пулемет твой.

Мы меняемся. Домой я возвращаюсь без пистолета, но и без пулемета, который мне не в чем было вынести. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Поэтому я начал серьезно обдумывать, где можно достать еще один пистолет. Но все решил случай...

В один из жарких июльских воскресных дней меня неожиданно навестил Ганс Матиас в обществе какой-то девушки. Они искали хороший пляж, но прежде всего одиночества. Я проводил их на полянку среди малинника, а сам быстро взобрался на чердак и высунул голову в слуховое окно. Вот оба сбросили одежду. Ганс как бы взвешивает в руках кобуру парабеллума, обдумывая, что с ней делать. Он оглядывается и, не заметив никого вокруг, прикрывает ее носками, ставит сверху корзиночку с безделушками девушки, еще раз внимательно оглядывается и, схватив ее за руку, бежит к воде.

Я решаюсь: стремительно бегу к малиннику, вынимаю пистолет, прячу в густых кустах крыжовника и - уже плыву рядом с Матиасом, нарочито громко фыркая и взбивая фонтаны воды. Немец бросает взгляд в мою сторону. Увидел меня - это хорошо!

Купание окончено. Залезаю на чердак и с замиранием сердца смотрю, как Ганс медленно одевается. Один носок, другой, брюки... Наконец он нагибается, протягивает руку к ботинку, затем к другому, нервно оглядывается и беспомощно разводит руками. Вижу, как он прикладывает палец к губам. Оба поспешно уходят.

Волнуюсь: что будет дальше?

Солнце заканчивает дневное странствие. Берега реки пустеют. Приближается комендантский час. В совершенной темноте я покидаю свой наблюдательный пункт и осторожно иду в сторону кустов крыжовника, где лежит спрятанный парабеллум. Прислушиваюсь к тишине. Дрожащими руками раздвигаю колючие кусты и вынимаю пистолет. Медленно возвращаюсь домой. В мансарде, в окне сержанта запаса Свитковского, мерцает керосиновая лампа. Я решаю зайти к нему.

- Войдите,- раздается за дверью.

Свитковский жарит на примусе яичницу и, не отрываясь, жестом приглашает меня занять место на диване. Я сажусь так, чтобы кобура большого пистолета высовывалась из кармана коротких штанов.

- Что слышно? - спрашивает он.

- Ну, очень жарко. На реке сегодня было много людей.

- Да, жарко не только... Что это у тебя?! - восклицает он, не закончив мысль.

- Вы это имеете в виду? - со значительным видом похлопываю я по кобуре парабеллума.- Это, как видите, мой пистолет.

Свитковский подскакивает к двери и поворачивает ключ в замке. Затем уменьшает огонь и без того едва светящей лампы и подходит на цыпочках к дивану, на котором я сижу. Он, вероятно, боится поверить собственным глазам: то смотрит на пистолет, то холодным взглядом измеряет меня с ног до головы. Наконец он повелительным тоном бросает:

- А ну, выкладывай!

Подробно рассказываю ему обо всем, а под конец как бы между прочим добавляю:

- Это уже второй немец, которого я разоружил,- первый пистолет я выменял на танковый пулемет. Видите ли, я очень хотел бы уйти в партизаны...

Сержант крепко пожимает мою руку. Поднимает висящий над диваном коврик и откалывает старательно сложенные листки.

- Читай,- предлагает он.

Из заглавия вижу, что это - "Информационный бюллетень". Позднее, когда я закончил чтение, Свитковский начал мне объяснять, что такое конспирация.

- А теперь я покажу тебе еще кое-что,- произносит он загадочно.- Видишь, у меня тоже есть пистолет...

Пистолет очень похож на мой ФН, калибра 6,35 мм, также покрыт кое-где ржавчиной.

- А здесь, в подзольнике, я прячу ручную гранату,- объясняет сержант.

- Я еще не держал в руках гранаты...- говорю просительным тоном.

- Сейчас, сейчас, только выну взрыватель. Внимательно наблюдаю, как Свитковский вынимает из корпуса гранаты блестящую медную трубку.

- Теперь можешь смотреть. Она безопасна. Это советская оборонительная граната.

Он объясняет принцип ее действия. Беседуем долго, обстоятельно.

- Заходи ко мне время от времени,- говорит он на прощание,- я тебе дам почитать еще что-нибудь из подпольных изданий. А в партизаны успеешь: ведь тебе только пятнадцать лет.

На следующий день я показываю пистолет Эдеку Религе и братьям Данилевичам. В глазах товарищей - зависть. Приходится рассказывать, как я стал обладателем такого сокровища...

В один из августовских дней по городу с быстротой молнии разнеслась весть: в партизанскую засаду попали немецкие автомашины с солдатами. В ходе завязавшегося боя погибло несколько гитлеровцев, а среди них майор и еще какой-то офицер. Вскоре было объявлено о торжественном погребении обоих офицеров.

В день похорон в город с самого утра съезжаются из окрестных деревень "фюреры" местного значения. Кроме пистолетов все вооружены в основном автоматическим оружием.

Около дома фрау Киршибель полно бричек. Я тоже иду на похороны. Замечаю, что немцы взяли с собой на траурную церемонию только пистолеты. Автоматы и карабины остались в комнате Верзе! Брички медленно направляются к комендатуре.

У меня в голове молниеносно созревает план: вернуться сюда, пока нет немцев,- и можно брать все что хочешь. Перед комендатурой - толпа. Глухо бьют барабаны. На лафетах орудий установлены гробы с останками убитых гитлеровцев, а рядом шпалерами выстроились фашистские офицеры и гражданские лица немецкого происхождения из различных оккупационных учреждений. В толпе замечаю "старых знакомых" - Виста, Верзе, Адамского и фрау Киршибель. Подхожу ближе, так, чтобы и они меня заметили. Придаю лицу печальное выражение. Через некоторое время ловлю на себе их взгляды. Процессия трогается под звуки траурного марша. Иду медленно, намеренно давая себя обогнать, а теперь - бегом домой.