Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

Мы ни у кого не спрашивали разрешения – выходной же. Взяли по карабину, подсумок патронов. У повара попросили чего-нибудь перекусить. Для пользы дела захватили запасную пару обмундирования, которая уже давно «просила мыла». А для развлечения взяли письма, фотографии родных, друзей и подруг. Ещё захватили с собой два полотенца и одно байковое одеяло.

Экипированные таким образом, отправились в путь. Скоро подошли к речушке. Здесь её ширина была метра три, а глубина всего-то полметра.

А по камушкам, круглым камушкам

Кристально чистая вода бежит!

Кругом зелёная трава и цветы. Мы выбрали удобное место на бережку, где можно было позагорать. Постелили одеяло, разложили там же оружие. Но сперва решили заняться делом. Постирав обмундирование, разложили его для сушки на траву. А затем разделись и улеглись загорать.

Начали перечитывать письма. Я как раз получил очередное письмо от Ани с фотографией, на которой она с двумя подружками стояла в полный рост. Витя поинтересовался:

– Которая Аня?

Я решил пошутить и указал на одну из подружек.

– Симпатичная. Но я думаю, это не Аня, – раскусил меня друг.

– Тогда попробуй угадать.

– Ты же сам говорил, какая она волевая и решительная, – ответил Витя и безошибочно указал на Аню, стоявшую в середине. – Только она может так выглядеть.

Тут Витя, мечтательно потянувшись, заявил:

– Я женюсь на девушке с неблагозвучной фамилией. Пусть она мне всю жизнь будет обязана за красивую фамилию.

– А я женюсь на какой-нибудь Федоре, и буду «федориным горем», – в тон ему ответил я.

– Если захочешь, будет у тебя Федора. О, кстати, у нас в селе живёт хорошенькая девушка по фамилии Фёдорова. Хочешь, я дам тебе адрес – напишешь ей. Она бывшая воспитанница детского дома.

– Нет, спасибо, – отказался я. – Я пока воздержусь, у меня Аня есть.

«А я лежу на пляжу и в небо гляжу». Мы перекусили тем, что нам дал повар. И начались наши воспоминания о гражданской жизни. Мы сошлись в том, что особенно нам здесь не хватало – вы не поверите! – леса, который нас с Витей «сопровождал» всю жизнь до службы.

Нам пришла шальная мысль искупаться в жгуче-холодной воде горной речушки. Добравшись до её середины, выяснили, что лечь или окунуться там невозможно – не позволяла глубина и каменистое дно. Мы стали поливать друг друга ледяной водой, зачерпывая её руками, смеялись, кричали. Бррр… Было холодно, но весело. Наше обмундирование, ранее выстиранное, давно высохло. Мы решили простирнуть и то, в котором пришли. Теперь нам почти на год должно хватить чистых гимнастёрок и брюк.

Загорели мы в меру, особо не усердствовали. Когда начинало припекать солнце, мы прикрывались полотенцами. Между тем день стал клониться к вечеру. В 18:00 мы должны быть на боевом расчёте – в это время кончался наш выходной. Как выяснилось позже – единственный выходной на «пляже» за всю мою службу. Мы собрали в охапку свои вещи, оружие – на плечо и пошли на заставу. А прибыв на место, я обнаружил пропажу бумажного пакета с письмами и фотографиями. Я сказал Вите о потере. До боевого расчёта ещё оставалось время, и мы вдвоём решили вернуться к месту отдыха. Однако ни по дороге, ни у речушки пакета мы не нашли. А ведь командиры нам строго наказывали: нельзя выбрасывать на улицу конверты с адресами, ведь они при сильном ветре могли очутиться за границей, и их могут использовать в провокационных целях турки. «Поэтому, если вам письма не нужны – сжигайте, – говорили нам. – А если нужны, то храните в вещмешках».

Я расстроился и решил, что завтра, после наряда, снова пойду на поиски. А тут, в неслужебной обстановке на улице встретил меня начальник заставы и поинтересовался:

– Фёдоров, что приуныл?

Ну я ему и рассказал о потерянном пакете.

– Ты пограничник, и должен уметь анализировать. Думай, где ещё он может быть. Найдёшь – доложишь.

– Слушаюсь! – ответил я. Он пошёл проводить боевой расчёт, а я встал в строй.

На другой день, после ночного наряда мне снова пришлось отправляться на поиски. На этот раз я не просто смотрел, но и пытался «анализировать». От заставы к роднику шла дорога. По ней возили воду в бочке, установленной на дроги, в которые запрягалась лошадь. Однажды и я набирал там воду, а когда бочка была наполнена, попросил у старшины проехать верхом на лошади. «С такой-то мордой верхом? Дойдёшь пешком!» – ответил мне старшина. Он, конечно, пошутил, но я впервые услышал в свой адрес слово «морда». В общем, две трети пути к месту нашего отдыха проходили по этой дороге, а потом следовал резкий поворот налево к речушке, по траве и камушкам, где мы уже успели протоптать тропинку. Ничего я опять не нашёл ни по пути, ни у речки.

А вот на обратном пути я заметил, что от дороги влево ответвляется тропинка. И тут меня осенило. Из родника носили воду не только на заставу, но и для буйволов, которые проживали в загоне более десяти дней (о них я расскажу в следующей главе). Я свернул на эту тропинку. Хотя она довольно далеко отклонялась от прямой дороги, решил – чем чёрт не шутит. И вот, пройдя половину пути по этой тропе, я увидел свой пакет. Лежит, родненький, и ждёт меня. Подобрал его и с радостью чуть не бегом побежал на заставу. Видимо, мы с Витей были так увлечены интересной беседой, что не заметили, как отклонились от прямой дороги. Почти за сутки по этой дороге никто не прошёл, иначе бы пакет подняли и отдали мне (во всяком случае, я так думаю). Витя мне не встретился, видимо, спал после ночного наряда. Я зашёл к начальнику заставы доложить о находке.

– Где нашёл пакет? – спросил он.

– На тропе буйволов, недалеко от загона.

– Да, увлеклись ребята, даже не запомнили, где шли, – как бы про себя произнёс он.

Глава 49. БУЙВОЛЫ

На территории, охраняемой нашей заставой, произошло событие, которое стало, возможно, известно в МВД и МИДе.

В дневное время со стороны Турции перешло границу целое стадо домашних буйволов и буйволиц (голов с полсотни). Первым обнаружил этих «нарушителей» часовой заставы, который находился на вышке и смотрел в бинокль. Он сообщил о происшествии на заставу по телефону. Находившийся на том фланге наряд подтвердил его донесение. Этому наряду и дали задание подогнать стадо ближе к заставе. Старшина же быстро собрал свободных солдат для сооружения загона. Уже к вечеру довольно прочный загон был готов, и в него загнали всё стадо. Было это недалеко от родника и горной речки, про которую я рассказывал в предыдущей главе.

Стадо необходимо было кормить, поить, хотя бы понемногу. Один парень с заставы сам напросился за ними ухаживать. Из загона буйволов не выпускали. Несмотря на то, что воду подвозили в бочке, а иногда выделяли помощников, нашему «скотоводу» приходилось крутиться «как юла». Но «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Особенно трудно ему приходилось добывать корм, то есть косить траву на гористой местности. Косил он сам, а временные помощники подносили и раздавали корм животным.

Помнится, разрабатывались как минимум три версии появления этого стада на нашей территории. Первая – халатное отношение заграничных пастухов к своим обязанностям, причём, выходит, турецкие пограничники тоже прозевали. Вторая заключалась в том, что стадо перегнали сознательно, чтобы создать потенциально конфликтную ситуацию, проверить, что мы сделаем с «неожиданным подарком». А потом можно было и предъявить претензии. Третья версия – перегнали больных буйволов с целью заразить животных на нашей стороне.

В этот же день к нам приехал верхом на коне капитан Косоногов – начальник ветеринарной службы комендатуры. Он взял себе в помощники Ивана Упорова – нашего одногодка и земляка из Белоярского района, который до службы в армии работал ветеринаром. Они вдвоём осмотрели всё стадо и не нашли никаких болезней. На всякий случай установили десятидневный карантин, после которого запланировали повторный осмотр. Капитан уехал, а Ивана оставил наблюдать за животными.