Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Я находился бы з^же далеко отъ нея, если бы лз^тчшая часть моего сз'щества, къ несчастью своему, не была З’держана здѣсь своими влеченіями. Колеблясь среди нескончаемыхъ сомнѣній и страховъ, которые овладѣли моимъ отз'пѣвшимъ умомъ вотъ з'же годъ съ тѣхъ поръ,

какъ кончены мои трагедіи, я влачу жалкую долю, прозябаю скорѣе, чѣмъ живз” я истощилъ свои силы въ мннз'вшіе три года, которые цѣликомъ отдалъ исправленію и изданію своихъ сочиненій, и теперь не могз' и не з'мѣю создать себѣ достойное занятіе. Я полз^чалъ и продолжаю получать съ разныхъ сторонъ извѣстія, что изданіе моихъ трагедій не прошло незамѣченнымъ и достигло своей цѣли. Мнѣ сообщаютъ, что онѣ продаются и встрѣчаютъ одобреніе. Однако, эти извѣстія переданы мнѣ дрз^тзьями или людьми, которые желаютъ мнѣ добра; поэтомз’ я не обманываю себя на этотъ счетъ. Я принялъ рѣшеніе не считаться ни съ хвалой, ни съ порицаніемъ, если они не обоснованы. А въ обоснованіи я желаю просвѣщенности и пользы для искусства и художника. Но подобныхъ обоснованій не встрѣчаешь, и до сихъ поръ я не слышалъ ни одного такого. Поэтомз'-то я и смотрю на все остальное, какъ на несз^тщественное. Все это я зналъ и ранѣе; тѣмъ не менѣе, это не помогло мнѣ сберечь трз’дъ и время въ стремленіи достичь лучшаго, насколько оно было во мнѣ заложено. Можетъ быть, въ будущемъ моему праху 63'-детъ оказанъ, благодаря этому, большій почетъ, ибо я имѣлъ передъ собой такой поводъ для разочарованія, и тѣмъ не менѣе съ такой настойчивостью постоянно хотѣлъ сдѣлать дѣло хорошо, а не скоро, одобрять только истинз^ и склоняться передъ нею одной.

Изъ шести произведеній, которыя я напечаталъ въ Келѣ, я хочу выпустить теперь въ свѣтъ лишь два первыя, т. е. „Свободную Америку" и „ Непризнанною добродѣтель"; остальныя я сохраню до менѣе бурнаго времени, когда никто не соблазнится желаніемъ сдѣлать мнѣ отвратительный и, думаю, незаслз'женный упрекъ въ томъ, что я вторю голосу этихъ бандитовъ, говоря то же, что они говорятъ, но никогда не дѣлаютъ, чего они не сумѣли бы, никогда не могли бы сдѣлать. Тѣмъ не менѣе, я напечаталъ все, такъ какъ мнѣ представлялся случай, о которомъ я разсказалъ; и еще потому, что я з’бѣжденъ, что оставить послѣ себя рз^гко-

писи совсѣмъ не одно и то же, что оставить книги. Книга, дѣйствительно, додѣлана и закончена лишь тогда, когда она напечатана съ самымъ великимъ тщаніемъ, просмотрѣна и корректирована з^ типографскаго станка самимъ авторомъ. Разз^мѣется, книга можетъ быть вовсе не закончена и даже совсѣмъ не сдѣлана, сколько бы старанія ни положить на внѣшность ея изданія. Это слишкомъ очевидно. Но и для настоящаго произведенія эти условія необходимы.

Когда я довелъ до конца это дѣло, я рѣшилъ начать лежащую передъ читателемъ повѣсть своей жизни. Я принялъ такое рѣшеніе подъ вліяніемъ темныхъ предчз^гвствій и на основаніи сознанія (безъ стѣсненія признаюсь въ этомъ), что сдѣланное мною въ теченіе послѣднихъ четырнадцати лѣтъ достойно вниманія. Я началъ свою ра-ботз' въ Парижѣ въ возрастѣ 41 года и нѣсколькихъ мѣсяцевъ, и тамъ же 27 мая 1790 года заканчиваю настоящій отрывокъ, который, повидимомз’, 63'детъ самымъ значительнымъ. И вторично я не станз' переписывать этой болтовни, врядъ ли даже будз^ въ нее заглядывать, пока мнѣ не минетъ шестидесяти, если только доживз^- до этого возраста, времени, когда, вѣроятно, зоке закончится моя поэтическая карьера. Тогда съ холодной мзщростью, которз'ю приносятъ съ собой з’ходяіціе въ прошлое годы, я снова провѣрю эту повѣсть и прибавлю къ ней отчетъ еще о новыхъ десяти или пятнадцати годахъ, которые я, вѣроятно, посвящу творчеству или самообразованію. Если я окажусь способнымъ примѣнить свои силы еще къ двз’мъ или тремъ родамъ литератз’ры, которымъ я бы хотѣлъ отдать остатокъ своихъ способностей, я присоединю тогда годы, посвященные этомз^г дѣлу, къ разсказу о четвертомъ періодѣ своей жизни—порѣ зрѣлости. Если же нѣтъ, то продолжая эту исповѣдь, я начну разсказъ о пятомъ періодѣ—безплодныхъ годахъ старости и вторичнаго дѣтства, который изложу въ самыхъ краткихъ словахъ, какъ ничтожный и безполезный предметъ, если только сохраню достаточнзчо ясность ума и сз'жденія.

Но если я умру раньше, что всего вѣроятнѣе, то прошу всякаго благоволящаго мнѣ человѣка, въ руки котораго попадетъ эта повѣсть, дать ей то примѣненіе, которое онъ сочтетъ наилучшимъ. Если она будетъ напечатана въ ея теперешнемъ видѣ, то, надѣюсь, будетъ видно, что хотя она и писалась съ большой поспѣшностью, однако, склады-лась подъ живымъ впечатлѣніемъ одной только правды. А это приноситъ съ собой простоту и незаконченность. Чтобы кончить повѣсть о мнѣ самомъ, будущему другу останется лишь сообщить время, мѣсто и родъ моей смерти. О нравственномъ состояніи, въ которомъ застанетъ меня послѣдній часъ, онъ сможетъ смѣло увѣрить читателя отъ моего имени, что я слишкомъ хорошо зналъ этотъ лживый и пустой міръ, чтобы унести съ собой сожалѣніе о чемъ-нибудь, кромѣ моей Дамы. Сколько я ни просуществую еще, я стану жить отнынѣ лишь для нея и въ ней, и потому только одна мысль можетъ потрясти и испугать меня,— мысль о возможности потерять ее. И у Неба я прошу лишь одной милости—дозволенія з'йти первымъ отъ невзгодъ здѣшней жизни.

Впрочемъ, если неизвѣстный дрз^тгъ, который станетъ обладателемъ этой рукописи, сочтетъ за лзшшее сжечь ее, онъ постз’питъ не хз^гже. Я только объ одномъ прошу его: если онъ захочетъ обнародовать ее не въ томъ видѣ, какъ я ее написалъ, пусть ограничитъ свои измѣненія сокращеніями разсказа или какими угодно поправками стиля въ направленіи его изящества, но пусть не добавляетъ къ нему ни одного факта и, такимъ образомъ, не видоизмѣняетъ тѣ, которые я самъ разсказалъ. Если, пристз-пая къ изложенію своей жизни, я прежде всего имѣлъ вполнѣ достойное намѣреніе бесѣдовать съ собой о самомъ себѣ, обнарзокить себя приблизительно такимъ, каковъ я есть, и показать себя наполовину обнаженнымъ передъ тѣми, кто хочетъ или захочетъ въ будз'щемъ по настоящемз' узнать меня,—то я, во всякомъ случаѣ, дз'шою. не менѣе всякаго другого, способенъ выразить на двухъ или трехъ страницахъ квинтъ-эссенцію прожитыхъ сорока

одного года моей жизни, если таковая въ ней имѣется, и говорить о себѣ въ манерѣ Тацита съ аффектированной сжатостью и той ложной скромностью, которая паче гордости. Но если бы таковы были мои намѣренія, то я пожелалъ бы выявить на показъ свои высокія дарованія вмѣсто того, чтобы описывать свою душу и характеръ. Сз'іцествуютъ ли эти дарованія или ихъ мнѣ только приписываютъ, -во всякомъ случаѣ, я далъ имъ полное выраженіе въ другихъ своихъ работахъ; въ этой же, которая несмотря на свою искренность, не менѣе значительна, чѣмъ другія, ищетъ выраженія только мое сердце, какъ старикъ, который говоритъ о себѣ самомъ, а попутно и о другихъ людяхъ, такъ, какъ они видны въ будничномъ обиходѣ.

жизнь

ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МАЛЕНЬКОЕ ПРЕДИСЛОВІЕ.

4 мая 1803.

Перечитавъ черезъ тринадцать лѣтъ во Флоренціи, гдѣ я окончательно поселился, все написанное мною въ Парижѣ, т. е. мою жизнь до сорока одного і'ода, я исподволь принялся за переписку, внося въ нее нѣкоторыя поправки для достиженія большей ясности и гладкости стиля.

Окончивъ эти записки, въ которыхъ опять говорилъ о себѣ, я рѣшилъ продолжать свой разсказъ, ибо, можетъ быть, за эти тринадцать лѣтъ я сдѣлалъ что-нибудь достойное гласности. Мои силы тѣлесныя и дз’ховныя все слабѣютъ съ накопленіемъ годовъ и возможно, что мнѣ уже больше ничего не дано будетъ совершить. Я льщу себя надеждой, что эта вторая часть, болѣе краткая, чѣмъ первая, будетъ послѣдней. Пятьдесятъ пятый годъ моего сз^ществованія привелъ меня къ порогу старости. Я много жилъ плотью и духомъ и рѣшилъ отнынѣ бездѣйствовать, въ силз' чего эта часть моей жизни дастъ мнѣ лишь скудный матеріалъ для повѣствованія.

ЭПОХА ЧЕТВЕРТАЯ.