Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

В Англии есть хорошее правило — член парламента в период, когда палата общин не заседает, может пригласить несколько своих друзей и показать им помещение высшего законодательного органа страны. Обычно осмотр начинают с библиотеки палаты лордов, где на самом видном месте находится стеклянная витрина и в ней оригинал смертного приговора королю Карлу I, подписанный судившими его членами парламента. Затем, прежде чем попасть в зал заседаний палаты общин, посетитель вступает в величественный строгий зал — королевскую галерею. В центре двух довольно длинных стен — две огромные, длиной в 45 футов каждая, картины знаменитого для своего времени художника Даниэля Маклиза. На левой стене — «Смерть Нельсона». Знаменитый адмирал умирает на корабле «Виктория», одержав решающую победу в 1805 г. у Трафальгара над франко-испанским флотом.

Справа — картина «Встреча Веллингтона и Блюхера» в момент победы на поле Ватерлоо.

Картина впечатляет. А. И. Герцен писал: «Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту победы под Ватерлоо. Я долго смотрю на нее всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно… Эта спокойная британская, не обещающая ничего светлого фигура, и этот седой, свирепо-добродушный немецкий кондотьер. Ирландец на английской службе, человек без отечества — и пруссак, у которого отечество в казармах, приветствуют радостно друг друга». В наше время простой и доброжелательный член парламента, показывая эту картину, скажет: «Вот триумф исторической победы над Наполеоном». Если его спутник сведущ в истории, то он может спросить: «А как же в этом триумфе отражена роль России в победе над Наполеоном?» В ответ высокопоставленный гид улыбнется и молча проследует в зал заседаний.

А в действительности умные люди в правящих кругах Англии, когда они не размышляли о пропагандистских задачах, отдавали себе отчет в том, что именно огромный вклад России в победу над наполеоновской Францией лежит в основе резко возросшей ее роли в европейских делах. Россия являлась союзницей Англии в смертельной борьбе, но такой исход дела не устраивал высшие английские сферы. Вот в этом и берет начало русофобия. Руководителям Британии импонировало, что Россия внесла огромный вклад в спасение Англии от наполеоновской угрозы, а это означало и то, что была снята угроза французского вторжения на Британские острова. Но они явно желали, чтобы Россия не воспользовалась плодами общей победы. С ней очень хотелось поступить по принципу, сформулированному в свое время великим англичанином Уильямом Шекспиром: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти». Но Россию этот принцип явно не устраивал. В Лондоне это понимали и не на шутку тревожились.

Официальные круги до времени не выдавали открыто своих опасений, но их тревогу выразил некий Роберт Уилсон. Он не был частным лицом. В 1812 г. генерал Уилсон являлся официальным английским представителем при главном штабе русской армии. Когда русские войска преследовали остатки уничтоженной французской армии, английский генерал вместе с русским командованием вступил в Вильно. Здесь он обнаружил огромные залежи французских пропагандистских материалов, в которых обосновывалась «необходимость» вторжения французов в Россию. Наполеон, который «был собственным министром пропаганды», дал указание прессе писать, что «русские — это нация варваров и что их сила основывается на их коварстве». По этому поводу Уилсон, видевший русских в их войне против Наполеона, записал в своем дневнике, что найденные в Вильно материалы свидетельствуют о том, что «Бонапарт увенчал свои просчеты в отношении России разнузданной клеветой в ее адрес».

Прошло совсем немного времени, и английский генерал уже через два года после Ватерлоо начисто забыл, что он писал в 1812 г., и взял на вооружение лживые наполеоновские аргументы, чтобы «раздувать страхи, возникающие в Англии в связи с ростом мощи России», как отмечается в статье в «Славик ревью» в 1985 г. Прямо повторяя наполеоновскую пропаганду, Уилсон писал, что, основываясь на собственном опыте, он может предсказать русское нападение на Индию, захват Константинополя, господство в Центральной Европе, а также все акции правителей Санкт-Петербурга по установлению господства над миром. Уилсон предупреждал, что Англия теперь должна признать, что победа над Францией привела к тому, что она оказалась перед лицом еще большей угрозы — России. Это было напечатано в 1817 г.

Казалось бы, исходя из хронологии, мы могли бы не уделять внимания Уилсону. К тому же герцог Веллингтон характеризовал его так: «Он очень скользкий парень, у него нет способности говорить правду по любому вопросу». Что верно, то верно. Но приходится говорить об этом английском генерале-провокаторе, потому что «изобретенной Уилсоном концепции суждено было преследовать Англию на протяжении многих поколений, когда люди уже и забыли, как появилась эта концепция». Эти слова принадлежат Алану Палмеру, автору книги, вышедшей в США в 1967 г. «Славик ревью» утверждает, что писания Уилсона — это начало русофобии в Англии: «Антирусская кампания Уилсона показывает, что русофобия вызывает в воображении фантастические образы», что «Уилсон распространял русофобию в Англии».

Уилсон в 1817 г. не мог ссылаться в своих построениях на наполеоновскую пропаганду, которой он следовал, — это была пропаганда вчерашнего врага. Поэтому он опирался на историческую фальшивку — так называемое завещание Петра Великого. Генерал утверждал, что царь Александр «всегда предлагал реализовать указания Петра Великого» и вопрошал: «Неужели и Европа, и Азия, и Америка… не приложат усилий, чтобы сохранить свою независимость?» Хотя подделка широко использовалась, чтобы «питать антирусскую истерию, сомнения относительно ее аутентичности возрастали». На основании анализа этих сомнений и соответствующих фактов американский журнал делает вывод: «Действительно, это был поддельный документ».

И тем не менее концепции, содержавшейся в поддельном документе, не давали заглохнуть. Первая мощная волна русофобии захлестнула страну в начале 30-х годов, когда в 1833 г. в ходе русско-турецкой войны русские войска вышли к проливам и был заключен русско-турецкий договор в Ункяр-Искелеси. В 30-х и 40-х годах волна русофобии в Англии поднималась все выше и выше. Теперь в авангарде русофобов шел публицист и дипломат Дэвид Уркварт. Он писал статьи, выступал на собраниях, а с 1837 г. и в парламенте. В истерических речах он требовал от английского правительства решительной борьбы против «русской опасности», а виконта Пальмерстона, министра иностранных дел, лидера наиболее реакционных элементов партии вигов, называл «русским агентом». Россия и Англия были в тесном союзе в борьбе против Наполеона, но в мирное время сохранить союз не сумели. «Союз трансформировался в соперничество, — пишет Глисон. — Такова была почва, в которую… Нессельроде, царь, Уркварт и Пальмерстон бросали семена, из которых прорастала русофобия».

В Петербурге, конечно, знали о развитии в Англии враждебных России настроений. В 1838 г., в период конфликта, связанного с «восточным вопросом», царь Николай писал: «Замыслам англичан против нас нет мер, и если исполнение в этом останавливается, то это не от чего иного, как от бессилия нам вредить». Царь был прав, что Лондон вредил России в меру своих реальных сил, но царь не хотел дальнейшего ухудшения русско-английских отношений и тем более войны. Поэтому он направил в Лондон посла Бруннова, способного дипломата, с поручением добиваться улучшения отношений между двумя странами. Бруннов старался как мог. Царь готов был пойти на серьезные уступки Англии, чтобы умиротворить Лондон. Он обещал не возобновлять договора в Ункяр-Искелеси, крайне не нравившегося англичанам, не предпринимать односторонних действий в Турции. В 1843 г. Россия заключила с Англией торговый договор, тоже сделав ряд уступок.

Однако достаточной нормализации отношений не получилось, русофобия не исчезала, и царь Николай решил отправиться в Англию самолично, поговорить с английскими министрами прямо и откровенно и урегулировать спорные вопросы раз и навсегда на основе равной выгоды для обеих сторон. Ему казалось это разумным и справедливым, а раз так, то практичные англичане наверняка пойдут на такую договоренность. Это часто встречающееся у людей, обладающих неограниченной властью, убеждение в результативности личной дипломатии, уверенность в неотразимости их обаяния, прямоты, откровенности и аргументации.