Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Все еще оставаясь на ранчо, Барбара слышала, как Сэди рассказывала Уич об убийствах Абигайль Фольгер и Шарон Тейт. Позднее Уич призналась Барбаре, что ей известно еще о десяти убийствах, совершенных членами “Семьи”.

Немного времени спустя после этого разговора Барбара вместе с еще одной девушкой (Шерри Энн Купер, тик Шерри из долины Сими) бежали из укрытия, обретенного “Семьей” в Долине Смерти. Мэнсон догнал их в Балларете, но, из-за присутствия посторонних, был вынужден отпустить восвояси, даже дал им двадцать долларов на автобус до Лос-Анджелеса [107].

Сильно напуганная, Барбара все же согласилась помочь нам.

Эта помощь едва не стоила ей жизни.

Приблизительно тогда же еще одна из девушек Мэнсона согласилась помочь полиции. Надо сказать, она была последним человеком, от которого я мог ожидать сотрудничества, — то была Мэри Бруннер, самая первая участница “Семьи” Мэнсона.

После освобождения из тюрьмы в марте 1967 года Чарльз Мэнсон направился в Сан-Франциско. Бывший сокамерник подыскал ему комнату за заливом, в Беркли. Мэнсон не спешил найти работу и, существуя на милостыню, либо прогуливался по Телеграф-авеню, либо посиживал на ступеньках у ворот Калифорнийского университета, играя на гитаре. И однажды появилась эта библиотекарша. Сам Чарли так вспоминал об этом, рассказывая Дэнни ДеКарло о первых месяцах существования Семьи”: “Она просто выгуливала собаку. Наглухо застегнутая блузка. Нос задран к небу, у ног семенит пудель. И тут к ней подходит старина Чарли, только-только из тюряги, и давай вешать ей лапшу”.

Мэри Бруннер, которой тогда было двадцать три года, закончила университет Висконсина в степени бакалавра исторических наук и теперь работала ассистентом библиотекаря в Калифорнийском университете. Она была малосимпатична, и, очевидно, Мэнсон стал одним из первых, кто счел ее стоящей внимания. Вспомнив, возможно, о своей былой жизни за счет Толстушки Фло.

“В общем, дело у них пошло на лад, — подытожил ДеКарло, — и он переехал к Мэри. Потом повстречал эту, вторую свою девицу. “Нет уж, ноги ее здесь не будет!” — говорит ему Мэри. Даже и думать об этом не хотела. А после того, как та поселилась у нее, Чарли привел еще двоих. Мэри говорит: “С одной девицей я еще могу мириться, но с тремя — никогда!” А где три — там и четыре, и пять, и так до восемнадцати. Во Фриско это было, и Мэри была первой”.

Так на свет появилась “Семья”.

К тому времени Мэнсон успел обнаружить Хейт. Если верить рассказу, которым Мэнсон частенько делился со своими последователями, однажды на улице незнакомый мальчик подарил ему цветок. “Я совсем обалдел”, — вспоминал Чарли. Расспросив подростка, он узнал, что в Сан-Франциско есть местечко, где бесплатно можно получить еду, послушать музыку, покурить травку, заняться любовью, — только руки подставляй. Мальчик отвел его в Хейт-Эшбери, рассказывал потом Мэнсон Стиву Александру, репортеру андерграундной газеты “Дитя вторника”: “И мы спали в парке, и мы жили на улицах, и у меня отросли волосы, и я начал играть свою музыку, и людям она нравилась, и они улыбались мне, и подходили ближе, и обнимали меня, — а я просто не знал, как реагировать. Просто крыша ехала. Я только тогда допер, что в мире есть люди, которые живут по-настоящему”.

Они также были молоды, наивны, им хотелось во что-то верить и (пожалуй, это самое главное) кому-то принадлежать. Там было более чем достаточно поклонников для любого гуру-самоучки. И потребовалось совсем немного времени, чтобы Мэнсон понял это. В мире андерграунда, на который он столь неожиданно наткнулся, даже тот факт, что Чарли побывал в тюрьме, придавал ему определенный статус. Выплескивая на своих слушателей длинные монологи давно заученной метафизической жвачки с примерами из жизни сутенеров, тюремными байками и сайентологическими рассуждениями, Мэнсон начал привлекать “учеников” — поначалу сплошь молоденьких девушек, но затем и нескольких ребят тоже.

“Типов вроде этого Чарли здесь бродит полным-полно”, — заметил Роджер Смит, офицер, наблюдавший за Мэнсоном после его условного освобождения, пока тот еще оставался в Сан-Франциско.

Но одна большая разница здесь все же имелась: где-то в процессе — я еще не был уверен как, где или когда — Мэнсон обрел над своими сторонниками столь всеохватный контроль, что теперь он мог просить их нарушить последнее, окончательное табу. Теперь он мог сказать им: “Убей”, — и те подчинились бы.

Многие могут посчитать, что здесь все дело только в наркотиках. Но доктор Дэвид Смит, неплохо узнавший “Семью” за время работы в Бесплатной медицинской клинике Хейт-Эшбери, считал, что “секс, а вовсе не наркотики, был общим знаменателем" внутри группы. "Каждая новая девушка, которая появлялась в “Семье” у Чарли, несла с собой определенную мораль среднего класса. И Чарли первым делом следил, чтобы эта скорлупа лопнула, развалилась. Таким образом, он получал возможность захватить в свои руки те рычаги, которые ранее управляли жизнями и поведением этих людей”.

Секс, наркотики… Разумеется, они были частью ответа, и уже вскоре я знал куда больше о том, как Мэнсон пользовался обоими, — но все-таки только частью. Здесь было что-то еще, что-то гораздо более важное.

Сам Мэнсон принижал значение наркотиков; по крайней мере, в отношении себя самого. Во время этого периода он сам впервые принял ЛСД. Позднее обмолвился, что это “просветило мой рассудок”, но тут же прибавил: “Я провел в тюрьме столько времени, что мой рассудок и так уже был вполне просвещен”. Рассудительный он был, этот Чарли.

Мэнсон заявил, что предвидел падение Хейт еще прежде, чем тот расцвел по-настоящему. Он предвидел проблемы с полицией, неудачные наркотические “приходы”, тяжелые “вибрации”, людей, отбирающих друг у друга последнее, погибающих от передозы прямо на улице. В течение знаменитого Лета Любви [108] (с его бесплатными рок-концертами, с раздаваемой Оусли [109] “кислотой” и с сотней новых молодых людей, каждый день прибывавших в город) Мэнсон раздобыл старый школьный автобус, погрузил в него своих последователей и отправился неведомо куда “разыскивать тихое местечко, где можно было бы спастись от человечества".

В итоге Мэри Бруннер бросила работу и присоединилась к странствующему каравану Мэнсона. По дороге у нее родился ребенок, Майкл Мэнсон, причем “Семья” в полном составе принимала роды, а Мэйсон лично перекусил пуповину.

Полиция нашла Бруннер в О-Клэре, штат Висконсин, куда Мэри уехала сразу после освобождения из-под ареста; она согласилась сотрудничать с полицейскими в обмен на гарантии неприкосновенности по делу об убийстве Хинмана. Она представила следствию многочисленные детали, касающиеся этого преступления. Она сказала также, что где-то в конце сентября 1969 года Текс Уотсон рассказал ей об убийстве Коротышки. Его тело они зарыли у железнодорожных рельсов на ранчо Спана, а машину Цыганка бросила в парке Канога у дома на Грэшем-стрит, где “Семья” останавливалась ранее. Руководствуясь этой информацией, полиция начала разыскивать тело и автомобиль.

Ясно, Мэри Бруннер могла бы стать крайне важным свидетелем на процессах по обоим делам, об убийствах и Хинмана, и Коротышки. Во время убийств Тейт и Лабианка она оставалась в заключении, но какое-то время я даже рассчитывал использовать ее как свидетельницу и на этом процессе, ведь она могла бы описать присяжным первые дни и месяцы существования “Семьи”. Но я так и не поборол своей опаски. По словам тех остальных участников “Семьи”, с которыми мне пришлось беседовать, ее преданность Мэнсону оставалась поистине фанатичной. Я просто не мог вообразить себе, как Мэри будет выступать в суде против отца собственного ребенка.

Произошедшие убийства имели огромный резонанс за рубежом; там гибель Шарон Тейт вызвала целую сенсацию, “перевесившую” даже инцидент в Чаппаквиддике [110]. Произведенные нами аресты привлекли к себе никак не меньшее внимание.