Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Эти лица, продолжал Дэвис, также замешаны в преступлении, повлекшем за собой смерть Розмари и Лено Лабианка.

Это заявление немало удивило большинство присутствующих, поскольку ДПЛА почти с самого начала решительно отрицал связь между двумя преступлениями. Несколько репортеров, хотя и подозревали о наличии такой связи, так и не сумели продать свои теории официальным представителям ДПЛА.

Дэвис продолжал: “Департамент полиции Лос-Анджелеса желает выразить глубокую благодарность за неоценимую помощь в получении необходимых сведений в ходе обоих расследований другим силам правопорядка, и в особенности — Офису шерифа Лос-Анджелеса”.

Дэвис ни словом не обмолвился о том, что ДПЛА лишь по прошествии двух месяцев решился потянуть за ниточку, которую офицеры ОШЛА предложили ему уже на следующий день после убийства Шарон Тейт и остальных.

Отвечая на вопросы репортеров, Дэвис объявил, что прорыв в следствии был обеспечен “кропотливым трудом следователей отдела убийств”. По его мнению, именно пытливость его подчиненных послужила основой для “выработки подозрения, приведшего их в район так называемого ранчо Спана, где им пришлось свернуть горы работы, осматривая местность и разговаривая с людьми, что в итоге и привело следствие туда, где мы находимся сейчас”.

Он не упомянул и о том памятном звонке, обошедшемся Ронни Ховард в десять центов.

Репортеры помчались к телефонам.

Кабаллеро позвонил Аарону. Он намеревался записать на магнитофон свою беседу со Сьюзен Аткинс, но не хотел делать этого в “Сибил Бранд”, где оставалась возможность, что о разговоре прознает еще кто-нибудь из девиц Мэнсона. Кроме того, он полагал, что Сьюзен окажется склонна к более свободной беседе в новых для нее условиях. Кабаллеро предлагал свой собственный кабинет в качестве подобной “смены обстановки”.

Хоть и необычная, просьба адвоката отнюдь не была беспрецедентной. Аарон изготовил разрешение на перемещение заключенной, которое подписал судья Уильям Кини, и тем же вечером Сьюзен Аткинс в сопровождении двоих помощников шерифа была доставлена в кабинет Кабаллеро, где тот побеседовал с ней в присутствии своего партнера, Пола Карузо. Беседа записывалась.

Цель записи была двоякой, заявил Аарону Кабаллеро. Адвокат хотел, чтобы пленка оказалась под рукой у психиатров на тот случай, если он в итоге сочтет необходимым настаивать на невменяемости клиентки. А если мы решим договориться, то Кабаллеро даст нам ее послушать прежде, чем мы представим дело на рассмотрение большого жюри.

2 декабря 1969 года

Я едва успел войти в свой кабинет, когда мне позвонили из ДПЛА. Все пятеро подозреваемых уже задержаны; Линда Касабьян только что добровольно явилась в полицейский участок в Конкорде, Нью-Хэмпшир. По словам ее матери, Линда призналась в том, что побывала в доме Тейт, но заявила, что никого не убивала. Похоже, она не собиралась противиться экстрадиции (передаче властям другого штата).

В Техасе приняли несколько иное решение.

Маккинни находился менее чем в тридцати милях к северу от Далласа и лишь в нескольких милях от Фармерсвилля, где Чарльз Уотсон провел детство и посещал школу. “Тем самым парнем из Фармерсвилля” прежде считался Оди Мерфи [106]. Теперь там появилась другая местная знаменитость.

Новости уже разнеслись по стране, когда Сартучи и Нильсен прибыли в Маккинни. Передовицы техасских газет описывали Уотсона как отличника в средней школе, прекрасного футболиста, баскетболиста и бегуна, до сих пор державшего рекорд штата в беге с препятствиями. Большинство местных жителей были потрясены и встретили новость с недоверием. “Чарльз просто парень, что живет по соседству”, — сказал один из них. “Во всем виноваты наркотики, — заявил дядя Чарльза репортерам. — Он начал принимать их в колледже, и там-то начались неприятности". Директор средней школы Фармерсвилля вроде бы сказал следующее: “Уже почти страшно отправлять детей в колледж”.

Адвокат Уотсона, Билл Бойд, запретил и близко подпускать лос-анджелесских следователей к своему клиенту. Шериф Монтгомери даже не позволил им снять с подозреваемого отпечатки пальцев. Сартучи и Нильсен, впрочем, все-таки повидали Уотсона, совершенно случайно. Пока они разговаривали с шерифом, Уотсон разминулся с ними на лестнице, направляясь в комнату для посещений. Если верить их докладу, он был хорошо одет, гладко выбрит и носил короткие, а не длинные, волосы. Казалось, он в прекрасной форме и выглядит как “образцовый учащийся колледжа".

Будучи в Маккинни, следователи выяснили, что Уотсон отправился в Калифорнию в 1967 году и не возвращался до ноября 1969 года, — немало времени спустя после убийств.

Сартучи и Нильсен вернулись в Лос-Анджелес, убедившись, что надеяться на взаимопонимание с местными властями нам не придется. И дело было не просто в родственных связях: каким-то образом сюда оказалась замешана политика штата!

Речь могла идти лишь о полном “взаимонепонимании”.

Репортеры были заняты выслеживанием маршрутов кочевок “Семьи” и беседами с теми из ее членов, кто не был арестован. Я попросил Гейл сохранять газеты, зная, что записи этих бесед позднее могут оказаться полезны. Чарльз Мэнсон понемногу отвоевывал себе центральное место, хотя ему до сих пор так и не было предъявлено обвинение в убийствах. Сэнди: “Когда я впервые услышала, как он поет, это было, словно ангел…” Пищалка: “Он раздавал людям волшебство. И сам был, как оборотень из сказки. Всякий раз, когда я видела его, он был словно другой человек. Похоже, у него вовсе нет возраста…”

Кроме того, газеты размещали интервью со знакомыми и родственниками подозреваемых. Джозеф Кренвинкль вспоминал, как в сентябре 1967 года его дочь Патриция бросила квартиру на Манхэттен-бич, работу и автомобиль, чтобы последовать за Мэнсоном, не забрав даже чека с причитающимися ей деньгами. “Я убежден, что этот парень — нечто вроде гипнотизера”.

Кренвинкль не был единственным, кто высказывал ту же точку зрения. Адвокат Кабаллеро разговаривал с репортерами перед залом суда в Санта-Монике, где его клиентка только что объявила себя невиновной в убийстве Хинмана. Сьюзен Аткинс, по выражению Кабаллеро, пребывала под “гипнотическим внушением” Мэнсона и не имеет “ничего общего с убийствами”, хоть и находилась в домах Хинмана и Тейт.

Кабаллеро заявил прессе, что его подзащитная намерена предстать перед большим жюри и рассказать обо всем, что случилось. То было первое полученное нами подтверждение тому, что Сьюзен Аткинс согласна сотрудничать.

В тот же день офицеры ДПЛА беседовали с Барбарой Хойт, чьи родители убедили ее связаться с полицией. Барбара жила с “Семьей” с апреля 1969 года и, несмотря на то что не сопровождала “Семью” постоянно, побывала на ранчо Спана, Майерса и Баркера.

Рассказ миловидной семнадцатилетней девушки был скомкан и бессвязен; следователям пришлось еще неоднократно встречаться с ней. Из этих бесед мы почерпнули немало интересного.

Однажды вечером на ранчо Спана, примерно неделю спустя после рейда 16 августа, она услышала крики, доносившиеся, казалось, со дна ущелья. Они продолжались долго, минут пять-десять, и Барбара была вполне уверена, что слышала голос Коротышки.

На следующий день она слыхала, как Мэнсон говорил Дэнни ДеКарло, что Коротышка покончил с собой, “мы ему только чуть-чуть помогли”. Кроме того, Мэнсон осведомился у ДеКарло, можно ли с помощью извести избавиться от тела.

На ранчо Майерса, в начале сентября 1969 года, Барбара слышала, как Мэнсон жаловался кому-то (она не знала точно кому), что убить Коротышку оказалось по-настоящему трудно, едва тот “оказался во власти Теперь”. По словам Мэнсона, они огрели его по затылку обрезком трубы, затем каждый нанес по удару ножом, и, наконец, Клем отрубил Коротышке голову. После чего тело было разрублено на девять кусков.