Гражданская война в России: Записки белого партизана

Командир корпуса, вероятно, заметив слишком усердные возлияния своих «корнетов», подозвал к себе принца Каджара и приказал ему немедленно со взводом осетин поехать за Верблюдку для выяснения хода операций «обозначенного» противника, наступающего с той стороны.

Я с восхищением видел, как через несколько минут ему подали чуть ли не четырехвершкового рослого коня и низкорослый, сильно подпивший принц с легкостью птищд вскочил в седло и твердо двинулся на рысях во главе своего взвода… Он благополучно вернулся с разведки только на рассвете…

Не прерывая своего «конкурса», хорунжий Шкуро неоднократно выходил на круг и поражал собравшуюся публику своей лихой лезгинкой. Выпитый коньяк не лишцл его бодрого равновесия в темпах, то плавных, то бурных, этого огневого танца всех кавказцев.

Ровно через год я попал на временный, повторителе ный сбор прапорщиков запаса в г. Александрополь, в 3-й Кавказский саперный батальон, а оттуда, не снимая военной формы, очутился на германском фронте, с момента объявления войны, в составе того же 3-го Кавказского корпуса.

Штаб нашего саперного батальона обычно располагался вблизи штаба корпуса, рядом с 3-м хоперским полком кубанцев, в качестве прикрытия штаба корпуса, как «корпусная кавалерия»…

Тут я снова столкнулся с А. Г. Шкуро. Он командовал сотней в хоперском полку и был уже сотником. Мы с удовольствием вспомнили с ним про нашу встречу в Темпельгофе, а узнав, что я регулярно снабжаю свое офицерское собрание напитками из Темпельгофа и лично имею их запас для приятелей у себя, он зачастил ко мне, заезжая проездом, и у нас установился дружественный контакт, как он шутя прозвал нас, — между хоперцами и «саперцами»…

Вскоре он, уже награжденный Георгиевским оружием, в чине есаула и отличившийся в смелых налетах, получил, — вопреки противодействию командовавших армией и корпусом, — разрешение от Походного атамана казачьих войск, Великого Князя Бориса Владимировича — сформировать партизанский отряд для работы по неприятельским тылам.

Он добился этого, поехав в отпуск в Петербург и лично представив свой план Великому Князю, который его утвердил и устроил ему аудиенцию у Государя Императора.

Вероятно, я первым в корпусе узнал лично от А. Г. Шкуро про эту новость, так как, вернувшись из отпуска, со своими ценными документами, прямо с поезда он остановился у моей палатки, желая подкрепиться с дороги, и за бутылкой красного вина рассказал мне про свои смелые выступления.

Сформировав из добровольцев казаков и гусародрагун соседних полков отряд в 250 человек, он начал самостоятельно действовать в полесских лесных болотах, но очень неудачно и с большими потерями, так как болотистая местность и снежная зима не были благоприятны для действий в конном строю.

Его отряд был переведен в Галицию, а затем оттуда переброшен в Персию, где обстановка для партизанских действий была более благоприятная.

Продолжалась война, с нашими текущими неудачами и нерешительностью, но с большими надеждами на весну 1917 г.

Внезапно, как снег на голову, вихрем налетела «бескровная», возникшая как-то самопроизвольно, оказавшаяся трагически погибельной для России, несмотря на многие благие предположения и планы ее руководителей. Ее дряблое, нерешительное правление логически сменилось большевистским деспотизмом, насильственно введенным уже настоящими профессионалами без жалости и совести…

В России получился трагический и горький винегрет из прекрасных идей и мечтаний о справедливости наивных интеллигентов, перемешанных с бескрайней подлостью, бесчеловечной жестокостью и грубой несправедливостью грубых недоучек, профессионалов революции, ставших самозваными диктаторами великой страны… Россию залили невинной кровью казнимых без суда и следствия патриотов и культурных людей, а затем, как светочи среди тьмы народной, стали вспыхивать повсеместно восстания, закончившиеся Гражданской войной Белых армий против большевиков с разных концов России…

На нашем Предкавказье в 1918 г., кроме Шкуро и других партизан, появились зачатки Белой армии генерала Алексеева, о которой очень мало знали в глубинных районах, например, в районе Минеральных Вод.

Большевистские комиссары там свирепствовали, нала живая, против воли населения, свой варварский режим. Террор запугивал жителей, и все притаились, ожидая чудес по избавлению от дикого хаоса и ужаса.

В апреле 1918 г. я был по всем правилам закона демобилизован из армии и приехал в Темпельгоф, ставший народным имением, где оставалось все мое имущество, чтобы забрать его и переехать в мой родной Тифлис, где не было еще большевизма, а родилась независимая Грузинская республика без особо кровавых эксцессов.

Служащие и рабочие имения встретили меня дружественно и, узнав о моих планах, уговорили меня остаться в имении для совместной работы, на что я согласился, так как всем нам казалось, что большевизм долго не продержится, и надо было как-то протянуть до установления нормальной жизни.

Я согласился поставить свое имя на баллотировку, и профессиональный союз имения, в который входили все служащие в нем, единогласно выбрал меня в свои руководители под названием Председателя Хозяйственного Совета народного имения Темпельгоф.

Я вступил в управление этим близким мне хозяйством, предупредив рабочих, что буду самостоятельно действовать, считаясь с их интересами, но не с руководством, как делал это при уделах. Рабочие признали мое мнение правильным, и у нас установилось с ними полное согласие. Я не имел с ними никаких осложнений… работа пошла деловито и успешно. Даже главный комиссар всех национализированных имений, товарищ Ершов, назначенный в Пятигорск прямо из Москвы, ставший моим непосредственным начальником, одобрял мою деятельность и умение ладить с рабочими и всячески меня поддерживал.

Однако когда меня стали жестоко преследовать чекисты из Ставропольской уездной ЧК, не подчиненные ему, он не рискнул открыто защитить меня от них, только косвенно помогая мне изворачиваться от их самоуправства.

Эта ставропольская ЧК, где воцарились никому не известные бандиты, приехавшие сюда из Нижегородской губернии, не успокоилась, узнав, что я — дворянин, образованный человек, офицер, да еще недавно царский управляющий, и вдруг сижу после революции на прежнем месте…

Тут примешалось и имя Шкуро, которое наши бандиты связали, по рассказам среди населения, со мной и моим приемом в 1913 г. штаба корпуса, после которого сохранилась память о лихом танцоре Шкуро. Перепутав даты, слова и факты, они обвинили меня в том, что будто бы я недавно (через пять лет после факта!) принимал в своем доме штаб восставшего в нашем районе Шкуро и активно поддерживаю восставших…

Это чуть не стоило мне жизни, если бы я не словчился вовремя скрыться от них в горы, под Эльбрус, в карачаевское селение Хасаут в так называемой долине Холодного Нарзана, уже полное спасающихся туда из Кисловодска «буржуев»…

В это время имя Шкуро гремело по району, где он станицу за станицей поднимал против большевиков.

Переодевшись дегтярем, в отрепьях и весь вымазанный дегтем, он разъезжал на бочке в одну лошадку из станицы в станицу и потихоньку вел горячую пропаганду против бандитского режима, разорявшего население, и открывая свое инкогнито только самым близким людям…

Большевики уже разоружили всех казаков, и нехватка скрытого оружия сильно мешала развитию восстания. Когда около него сформировался с десяток решительных казаков, он с ними устроил в лесу засаду беззаботно проходившему отряду чекистов. Вооруженные только кинжалами и нагайками, казаки перебили весь отряд. Шкуро захватил их оружие, которое и послужило основанием его вооружения.

Тут он начал применять свои «трюки»… Собрав уже полную сотню с винтовками, он подошел к станице Бекешевской. Оставив сотню в лесу, он с 2 «казаками в погонах» въехал в станицу в жаркий летний полдень, когда станичники и их иногородние комиссары спали после обеда. Подъехав к станичному правлению, он велел заспанному сторожу ударить в набат, на который сбежалась вся станица. Явился удивленный и перепуганный неожиданностью комиссар, обалдевший, увидев офицеров в погонах… Шкуро обратился с речью к собравшимся, заявив, что станица окружена его войсками с орудиями и при первой же попытке к сопротивлению он разобьет всю станицу в пух и прах.