Художники в зеркале медицины

В конце августа в письме Винсента к Тео звучало следующее: «То, что было с моим горлом, прошло, пока еще есть некоторые трудности с приемом пищи, но уже в любом случае лучше». Это подкреплялось строчками доктора Пейрона: «Я сообщаю Вам, что кризис закончился и что к нему возвратился здравый смысл, поэтому он может возобновить свою работу над рисованием картин. Его попытка суицида прошла, но оставила после себя мучительные сновидения, которые тоже должны исчезнуть». Дополнение руководителя больницы не только подтверждает склонность Винсента к суициду, но и позволяет считать, что во время последнего приступа в состоянии глубокой депрессии он предпринял попытку самоубийства. С этим по времени совпало создание картины «Жнец», смысл которой можно понять потому, что между началом работы над ней и окончанием находится попытка суицида. То, что эта мысль отнюдь не ложная, доказывают строки из письма от 6 сентября, когда он уже оправился от приступа: «Сейчас я ищу возможность стать здоровым, потому что тогда хотел погубить себя, но вода оказалась слишком холодной, а берег спас меня».

С началом осени у Винсента стала развиваться антипатия к больнице. В письмах к Тео он жаловался на плохое питание, которое было «безвкусным», с большим количеством бобов и часто «испорченным». Винсент стал опасаться, что, постоянно находясь в контакте с душевнобольными, он мог попасть под их влияние: «Здесь я пришел к выводу, что не могу обходиться работой рядом с этими особенными людьми или больными. Это меня убьет… Я с большим удовольствием вернулся бы обратно; но у вас маленький ребенок, и это невозможно. Но тогда я хотел бы остановиться где-нибудь недалеко от Парижа». Тем временем Тео познакомился с врачом из Овера доктором Гаше, который в течение последующих лет осуществлял надзор за Ван Гогом.

Доктор Гаше предварительно побывал в Сент-Реми у доктора Пейрона, и после того, как удостоверился, что Винсент не душевнобольной, а страдает приступами эпилепсии, удовлетворенно сообщил об этом своей сестре. «Итак, причина не в алкоголе, но это, конечно, не улучшает дела», — присовокупил он. В середине октября Винсент почувствовал себя почти здоровым и написал Тео: «Я полагаю, что господин Пейрон прав, когда говорит, что я не совсем сумасшедший, потому что мои мысли совершенно ясны и нормальны, как были раньше. Только во время приступов, и это ужасно, я теряю сознание… Господин Пейрон еще раз сказал мне, что наступило значительное улучшение и он полон надежд. Но уныние часто охватывает меня с огромной силой».

В начале ноября мучительные ночные кошмары ослабели, и в середине месяца Ван Гог наконец съездил в Арль. «Чувство кризиса» относительно дальнейшей творческой деятельности было преодолено, и он по-новому ощутил радость творчества. И только признаки поздних успехов, о которых он узнал от Тео и которые в нем должны были укрепить уверенность в себе, еще яснее проявляли его собственные сомнения. Как раз в годовщину первого приступа в Арле, 23 декабря 1889 года, Ван Гог отослал матери достойное внимания с медицинской точки зрения письмо, в котором он, полный раскаяния, признавал ошибки в своем поведении по отношению к родителям, так много для него значившим, и объяснял их своим «несчастным характером». Он хотел, прежде всего, дать понять, что воспринимает болезнь как наказание за свое неправильное поведение, в том смысле, что болезнь и катастрофа — это божественная кара за его средневозрастное представление о церкви. Он писал: «Изрядные упреки, сделанные мной в прошлом, обернулись для меня по собственной вине болезнью, и я сомневаюсь в том, что смогу как-нибудь загладить свои ошибки».

С приближением рождественских праздников мысли Ван Гога, как и два года назад, уносились в прошлое, когда праздник отмечался в семейном кругу. 1 января 1890 года он сообщил брату: «Поразительно, но я совершенно спокойно работаю над картинами, которые ты вскоре получишь и увидишь, но мной неожиданно, без всяких на то оснований, овладело смятение. Опасно только то, что приступы могут повториться».

В письме доктора Пейрона, адресованном Тео, говорилось, что на этот раз речь шла о возможной попытке суицида, и Тео в ответном письме успокаивал брата: «Странно, что тебе снова, спустя ровно год после первого приступа, пришлось перенести это, и, так как ты знаешь, что время от времени очень опасно брать в руки краски, ты должен их на длительное время отложить в сторону и заниматься только рисунком». Эти строки еще раз подтверждают, что Винсент пытался отравиться красками. Неясно только одно: была ли это попытка, равно как и случай с флаконом скипидара в марте 1889 года, совершенно осознанным действием или его «приступы болезни были связаны с душевным помешательством и поражением желудочно-кишечного тракта». То, что Винсент во время этого кризиса был обеспокоен и имел суицидальные намерения, доказывает, среди прочего, письмо, адресованное 5 января 1890 года семье мадам Жину в Арль. В нем он соглашался с тем, что у него была подобная мысль не только во время первого приступа в Арле, но и позже все «чаще и чаще» он приходил к тому, что было бы лучше «если бы ничего больше не появлялось и прошло». Приступы Ван Гога могли быть обусловлены и приятными переживаниями, как это случилось после визита в Арль, где он встретился со старыми друзьями и испытал одновременно и приятные и пугающие воспоминания. 29 января доктор Пейрон сообщил Тео: «Господин Винсент — жертва нового приступа. Это ему удалось очень хорошо, и он был вновь совершенен тогда, когда хотел поехать в Арль, чтобы встретиться с новыми людьми, и это путешествие привело его к приступу».

То, что этот приступ был вызван посещением Арля, подтверждается развитием событий в конце февраля, которых Ван Гог умышленно добивался с помощью создания подобной ситуации, что пояснил 20 февраля в письме к сестре Виль: «Завтра или послезавтра я с удовольствием поеду в Арль, поеду для того, чтобы узнать: выдержу ли путешествие или обычную жизнь без повторения приступов». Он безукоризненно точно перенес опасный приступ, о котором Тео узнал 24 февраля от доктора Пейрона: «У него был новый приступ, который случился после поездки в Арль. Мне удалось выяснить, что приступы случаются тогда, когда он волнуется или собирается покинуть свой дом». Этот приступ стал для него самым длинным и беспрерывным, о чем мы узнали из письма его брата, написанного 14 марта: «От самого Винсента еще не было сообщений, но доктор Пейрон в своем письме сказал, что у него больше не будет возможности читать или писать». Месяцем позже, 15 апреля, от самого Винсента еще не было известий, о чем Тео сообщал семье: «Уже больше месяца прошло, как я не получал писем, написанных Винсентом. В последний раз доктор написал мне, что то, что произошло с ним, бывает очень редко. В основном он сидит, положив голову на руки, и если кто-нибудь заговорит с ним, то он либо чувствует боль, либо подает признаки, чтобы его оставили одного».

Первые строчки, которые Винсент написал своей рукой, Тео получил 24 апреля. Винсент писал, почему он на протяжении долгого времени хранил молчание: «Сегодня я пытался читать письмо, которое прислали мне, но моя голова еще недостаточно ясно понимает то, что там написано». Неделей позже он сообщил более точные подробности: «Хотя я еще болен, я все-таки сделал несколько маленьких картин, которые появлялись в моей голове, когда я воспоминал о севере… Но что я еще могу тебе написать об этих двух последних месяцах? Что у меня все нехорошо; я не могу тебе сказать, как я печален и меланхоличен, и я больше не знаю, зачем я есть… Также получил из дома письмо, но у меня не хватает смелости его прочитать, — я печален и слишком несчастен».

В этих словах звучит глубокая депрессия, в которой он находился. О ней Тео уведомил свою мать: «Ему все еще не хватает смелости читать твои и мои письма, потому что его недомогание вследствие перенесенных приступов выражается в меланхоличном настроении, и все, что ему напоминает о прежнем, усиливает в нем эту печаль и меланхолию. Прежде всего, он желает покинуть больницу и в сопровождении кого-нибудь приехать сюда… Я забыл тебе еще сказать, что Винсент прислал несколько новых картин, среди них есть прекрасные. Удивительно то, что он несмотря на все смог так много достичь в своей работе». В начале мая появилась ссылка Тео на письма Ван Гога, в которых Винсент просит дать ему возможность уехать вновь на север: «Мой дорогой брат, моему терпению приходит конец, я больше не могу; я должен сделать изменения, даже если все изменения приведут к худшему».