Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе

Мы лишь наблюдаем за ними со стороны, ожидая, когда они освободят нам место и наступит наш черед выйти на сцену. У нас нет такого высокого морального духа, нет чувства товарищества, нет песен; пока мы ничего не умеем. Мы скованны, пребываем в каком-то нервном напряжении и реагируем на окружающее с некоторым раздражением. Наверное, мы еще слишком озабочены собственными проблемами, беспокоимся, как бы не выкинуть что-нибудь неподобающее, и предпочитаем не выделяться на общем фоне. Нам еще нужно время.

За обедом «старики» опять продемонстрировали, как нам еще далеко до них. Нас построили перед рефектуар, и по свистку колонна в строгом порядке зашла в помещение столовой. Вдоль длинных накрытых столов, вытянувшись в идеальную прямую линию, стояли маленькие металлические табуреты. Легионеры, входя, снимали кепи и вставали по стойке «смирно» за своими табуретами.

Полная тишина, абсолютный порядок, строгая дисциплина. Каждый знал свое место, никто не бродил в поисках свободного. Последним в рефектуар зашел капрал и дал команду петь песню, ла тон. Одиночный голос пропел в тишине несколько первых тактов, затем крикнул: «Tmis», и все остальные, мысленно отсчитав четыре такта, дружно рявкнули: «Quatre» [14] — словно из пистолета выстрелили в туннеле, после чего разразились песней «Легион на марше». В закрытом помещении это прозвучало так мощно и оглушительно, будто в соборе грянули шестнадцать хоров одновременно, фантастическое впечатление! Когда песня стихла, капрал произнес. «Asseyez-vous. Bon appetit!» [15] — и мы все, проорав: «Merci, corporal», [16] накинулись на еду, быстро и со смаком уписывая все подряд — артишоки, яйца под майонезом, бифштекс, салат и сыр — и запивая все это терпким маскарским вином. Завязались оживленные разговоры, и, когда гомон становился совсем уж оглушительным, капрал кричал: «Un peu de silence». [17] Все переходили на шепот, но постепенно громкость снова нарастала, пока истошный вопль капрала не заглушал очередного всплеска.

Мы быстро усвоили кое-какие полезные правила поведения за столом. Первое из них: никогда не бери артишоков, предлагаемых соседом, — это фатальная ошибка. Пока ты очищаешь артишок, твой бифштекс может бесследно исчезнуть в желудке соседа вместе со всем гарниром.

Второе правило: нельзя ставить ноги на перекладину табурета, они должны все время оставаться на полу. Если ты нарушил это правило, следует суровое наказание: капрал незаметно подкрадывается к тебе сзади и бьет ребром ладони по твоей шее как раз в тот момент, когда ты собираешься сделать глоток вина. Ощущение крайне неприятное, и достаточно испытать его однажды, чтобы запомнить это правило навсегда.

После ужина нам предоставляется около часа свободного времени, когда можно пойти в фойе и выпить пива, прежде чем приниматься за приведение своего имущества в порядок перед аппель. В фойе имеется бар со стойкой, несколько круглых металлических столиков, стол для французского бильярда и сломанный бильярдный автомат. Пиво поглощается в больших количествах, и выявляются личности, обладающие недюжинными способностями в этом отношении.

Немцы держатся очень дружно. Да и все другие предпочитают водиться со своими. Оно и понятно, когда не знаешь чужого языка. Если же приходится переходить на французский, то все — голландцы, немцы, испанцы и итальянцы — сталкиваются с одними и теми же трудностями. По-французски говорят капралы и сержанты, на этом же языке отдаются приказы, но в казармах и фойе его полностью вытесняют немецкий, итальянский и испанский. В легионе представлены пятьдесят две национальности. Больше всего немцев, за ними в порядке убывания идут испанцы, итальянцы, венгры, голландцы, скандинавы, греки и все остальные. Англичане замыкают список.

У нас образовался маленький кружок людей, говорящих на английском. Помимо меня, в него входят Рене Бауманн, голландец де Грааф, который занимает соседнюю со мной койку, затесавшийся в наши ряды немец Дамс и еще один англичанин, Робин Уайт. У нас свой столик в фойе, и мы скидываемся на пиво.

Уайт завершил курс начальной подготовки и убывает вместе со своей ротой. Он очень высокого мнения о легионе и о нашем командире. Уайт говорит, что начальная подготовка — суровое испытание, но его можно выдержать, если подойти к делу правильно. Что именно он имеет в виду, не совсем ясно. Уайт не слишком разговорчив, и трудно понять, что у него на душе. В обмен на полезную информацию о легионе я рассказал ему, что сейчас происходит в Англии, — хотя обмен вряд ли равноценный. Ближайшие две недели будут, по-видимому, посвящены генеральной весенней уборке, которая всегда предшествует начальному курсу. При этом казармы внутри красятся заново, полы отдраиваются, все оборудование, оружие и прочее имущество чистится до блеска. Если верить Уайту, потрудиться придется основательно.

В нашей казарме, помимо Дамса, де Граафа и меня, еще девять человек, по большей части немцы. Среди них выделяется здоровенный парень по фамилии Вормсер, он говорит громче всех и знает все лучше всех. Он, похоже, заправляет всей их компанией, и лучше держаться от него подальше. Да и дружить с ним никакого желания нет. Его первый приспешник — некий Мальц, который первым смеется, когда Вормсер отпускает шутку, и первым бежит в фойе, если Вормсеру хочется пива.

Аппель прошел спокойно. Мы стояли возле своих постелей, готовые к тому, что на нас обрушится крыша, однако обошлось без ЧП. Сержант медленно прошелся вдоль рядов, бросая на нас угрожающие взгляды, но этим все и ограничилось. Капрал вовсю старался внушить нам, что курс молодого бойца толком еще не начался, а вот когда он начнется, аппель будет выглядеть совсем иначе.

Генеральная уборка началась. Весь день мы красили стены казармы с помощью распылителей. Известь, содержащаяся в краске, ужасно воняет, а попадая в глаза и в горло, вызывает болезненные ощущения. От холода у меня растрескались руки, и известь их еще больше разъедает. А я-то надеялся погреться здесь на солнце!

Сегодня опять целый день возились с краской, после чего надо было как следует отмыться. Здание казармы трехэтажное, но водопроводные краны и канализационная система есть только на первом этаже, а чтобы краны работали, надо таскать воду ведрами на третий этаж, откуда она поступает вниз. Каких-либо шлангов и насосов не имеется. Помывка личного состава занимает два часа. Солдаты с ведрами непрерывно карабкаются вверх по ступенькам, вода расплескивается и низвергается Ниагарским водопадом по шести лестничным маршам. Капралы ругаются и бегают взад и вперед, пытаясь навести порядок, но лишь усиливают всеобщий хаос.

Погода ухудшается, мы все время мерзнем. От краски щиплет глаза, болит горло и зудит кожа. Из-за всего этого жизнь становится тягостной. У меня проснулся волчий аппетит, и, к сожалению, у других тоже. Еды на всех явно не хватает. Согласно пророчествам Уайта, с началом инструксьон аппетит возрастет еще больше, денег не будет, и тогда-то люди предстанут в своем истинном обличье. Возобладают жадность и эгоизм, каждый будет за себя и против всех.

С сигаретами тоже плохо, хотя нам и выдают по шестнадцать пачек в месяц. Заядлые курильщики, у которых кончились деньги, рыскают по всей куартье (территории части) в поисках «бычков». Наиболее изголодавшиеся по куреву продают часы и другие личные вещи за бесценок, чтобы купить несколько пачек.

У многих расстроен кишечник. Тем, у кого он в порядке, лафа: больше еды достанется!