На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Алдан… Далекая Сибирь… Золото… Все это казалось заманчивым и романтичным. Однако романтиков оказалось не так уж много. Кроме меня и моего приятеля М. Г. Котова на далекий Алдан выразили желание поехать еще только трое.

В конце марта мы добрались до прииска Незаметного, где находилось приисковое управление. Нас сразу разослали в окрестные районы на документацию разведочных выработок. Все для нас было ново и необычно: и сама обстановка, и работа, и люди. Мы жадно впитывали новые впечатления, усваивали практические навыки. Освоили технику проходки и документации шурфов, научились владеть лотком — искусство, которое потребовало долгой практики под руководством опытных разведчиков-старателей.

На Алдане мы познакомились с первооткрывателем этого золотоносного района, веселым черноусым толстяком Вольдемаром Петровичем Бертиным От него-то мы впервые и услышали о далекой реке Колыме, в бассейна которой, судя по сообщениям некоего Розенфельда, имеются богатые месторождения россыпного и рудного золота. Бертин сам чуть было не уехал на Колыму со своим братом Эрнестом и группой товарищей, но помешало отсутствие средств.

Мы слушали эти рассказы, и мечта о Колыме все глубже и глубже проникала в наши души.

После окончания зимней разведки нас всех сосредоточили на прииске Незаметном, используя на разных временных работах.

Приведение в порядок шурфовочных журналов, операции, связанные с подсчетом запасов, теодолитная съемка — все это не удовлетворяло нас. Приходилось долгие летние дни проводить в опостылевшем Незаметном, в то время как вокруг зеленела тайга, к которой жадно влеклись наши молодые сердца.

Жили мы все вместе в небольшом бараке, стены которого кишели клопами.

Однажды, когда мы, вернувшись с работы, сидели и мирно беседовали, раздался стук и в барак вошел рослый загорелый меднобородый человек в кожаной куртке, с густой копной рыжих волос, вьющихся из-под кепки. Он представился нам как геолог Билибин, только что приехавший из Москвы. Узнав, что на прииске находится группа студентов-геологов, он пришел с нами познакомиться.

Первое впечатление от него было какое-то неопределенное. Он показался несколько суховатым и слишком сдержанным. Вскоре мы убедились, что эта сдержанность напускная.

В очередной выходной день — это было в начале июля — мы вместе с Билибиным отправились на прогулку в тайгу. Шли, с приличествующей солидностью, беседуя на разные темы, пока не встретили в какой-то небольшой заводи утенка, который еще не мог летать. Солидность сразу со всех слетела, и мы с азартом бросились ловить перепуганного утенка. Билибин во всем этом принимал самое активное участие. Когда утенок был пойман, он, держа его в руках, заливался таким веселым детским смехом, что нам стало ясно: это свой парень. Натянутость сразу исчезла.

Вдали виднелся большой голец — одинокая гора с поросшими лесом крутыми склонами и оголенной вершиной, покрытой каменистыми развалами. Билибин предложил взобраться на нее.

— В этом районе, — сказал он, — развиты своеобразные породы, так называемые щелочные граниты, с которыми вам как будущим геологам не мешало бы познакомиться. Кстати, и мне поможете.

Мы, конечно, с радостью согласились и веселой гурьбой направились к далекой вершине напрямик через тайгу. До гольца было километров десять. Пока мы дошли до него и взобрались на вершину, солнце спустилось почти к самому горизонту. Внизу, где-то далеко у подножия гольца, виднелись синеватые струйки дыма, поднимавшиеся от многочисленных костров, — там находилось стойбище орочен. О возвращении на Незаметный нечего было и думать.

Мы поделились с Билибиным нашими сомнениями: получается как-то неладно; завтра рабочий день, а вся группа не выйдет на работу. Он успокоил нас, сказав, что все берет на себя. Ему надо было провести геологический маршрут, и он обязал нас сопровождать его.

Это заявление еще более усилило возникшее по отношению к нему чувство дружелюбия.

Мы спустились с гольца, переночевали у гостеприимных орочен и на другой день только к вечеру вернулись на Незаметный.

Позже мы поняли, что Билибин по пути умело экзаменовал нас, проверяя наши знания, а также нашу выносливость и выдержку. Видимо, он остался доволен новыми знакомыми.

Через некоторое время он организовал несколько геологопоисковых партий нового типа, во главе которых со свойственной ему решимостью поставил нас — неопытных студентов третьего курса.

Наши возражения его мало трогали.

— Для того чтобы научить щенка плавать, — посмеиваясь, говорил он, — его надо бросить в воду. Выплывет — будет плавать, утонет — туда ему и дорога. Помогать вам я, конечно, буду, — добавил он, видя наши мрачные физиономии.

Новизна метода, которая обусловливала новую структуру партий, заключалась в сочетании геологической съемки со систематическим опробованием речных долин. Метод шлихового анализа, положенный Билибиным в основу поисковых работ, дал блестящие результаты. Он заключался в том, что в долинах исследуемой территории систематически, через определенные интервалы, из речных наносов брались пробы, которые тут же на месте промывались в лотке.

В процессе промывки легкие минералы постепенно смываются, и в конце концов на дне лотка остается так называемый шлих-фракция, состоящая из наиболее тяжелых минералов, в том числе и золота, если оно присутствует в наносах данной речной системы. Полученный шлих подсушивается, золото из него извлекается, и количество его оценивается. Каждая взятая проба наносится на специальную карту опробования, на которой условными знаками дается количественная оценка золота, содержащегося в каждой пробе. Получается картина площадного распределения золотоносности на данной территории. Увязка геологических и поисковых данных дает возможность достаточно отчетливо представить, куда и как надо направлять дальнейшие, более детальные работы.

До этого геологическая съемка велась оторванно от поисковых работ, причем последние имели характер случайного набора проб без определенной системы.

Забегая вперед, скажу, что выявление богатых россыпных месторождений золота на Колыме в такие короткие сроки было бы невозможным без этой новой методики, которая впервые была применена Билибиным на Алдане.

Надо сказать, что к моменту нашего приезда на Незаметный слово «геолог» произносилось здесь с ироническим оттенком благодаря подвигам одного очень ловкого, прохвоста, который сумел сильно опорочить эту благородную профессию в глазах местного населения.

В мясной лавке мы не раз видели здоровенного, рослого дядю, с большой лысиной и окладистой черной бородой, который, не торопясь, обслуживал покупателей. Это был А. П. Ивлев, числящийся в должности главного геолога приискового управления.

Торговец по профессии, он некоторое время был рабочим какой-то геологической партии. Его односельчанин, занимавший в Москве весьма ответственный пост, дал ему справку, что знает его как хорошего геолога-практика. Вероятно, аналогичную справку получил бы земляк Чапаева коновал, если бы не Фурманов. В данном случае Фурманова не оказалось. Ивлев со свойственной ему самоуверенностью и внушающей уважение фигурой и осанкой явился в Москве в Алданзолото и, предъявив справку, был принят на должность главного геолога приискового управления сроком на два года.

Он благополучно прибыл на Незаметный в обществе довольно авторитетных товарищей — членов правления треста Алданзолото, у которых даже на секунду не мелькнула мысль, что они имеют дело с самозванцем.

По приезде на место работы главный геолог развил бурную деятельность, и скоро страшный червь сомнения закрался в души окружающих. Через некоторое время в работе Ивлева появились такие перлы, что пришлось создать комиссию для проверки его знаний. Комиссия быстро разоблачила «геолога», и он рассказал все как было. Однако на предложение расторгнуть договор Ивлев ответил категорическим отказом. Хотели отдать его под суд, но дело было слишком щекотливое, бросающее тень и на ответственное лицо, давшее справку, и на авторитетных товарищей, заключивших с ним договор.