Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

— Знаю, — ответила Магда. — Гордый еврей и убежденный сионист. О моих отношениях с Виктором тебе все известно. Я дружила с ним, когда не понимала сущности еврейства. Это потом фюрер открыл мне глаза. Да и тебе тоже. До тысяча девятьсот двадцать четвертого года ты ведь не был антисемитом. Обожал Гейне и боготворил своего еврея-профессора из Гейдельбергского университета. Об Анке я уж и не говорю.

— Речь не об этом, — поморщился Геббельс. — Твой Виктор является вождем еврейского анклава в Палестине. Он организовал собственную партию, которую англичане намерены использовать в своих целях. У него разветвленные международные связи и большое влияние. Насколько мне известно, он часто бывает в Берлине и пытается вести с нами переговоры об эмиграции немецких евреев. Такой человек не остановится перед шантажом, чтобы скомпрометировать тебя и меня. Он крайне опасен, но, к счастью, у нас есть своя агентура в Палестине. Его можно обезвредить. Что скажешь?

На секунду у Магды замерло сердце.

— Меня это не интересует, дорогой, — услышала она свой спокойный голос. — Я хочу только одного — быть хорошей женой и хорошей матерью.

Геббельс почувствовал облегчение оттого, что трудный разговор остался позади.

— А знаешь, — сказал он оживленно, — фюрер решил назначить меня министром пропаганды. Теперь наконец люди смогут прочитать мои книги. Это ведь неплохие книжищи, в конце концов.

Магда

Магда не любила воспоминаний и на себя, прежнюю, смотрела чужими глазами. Она даже не пыталась заглянуть в бездонный колодец времени. К чему? Прошлое ее не интересовало, а в будущем, как не вглядывайся, различимы лишь бесформенные тени. То, что было вчера, не играло никакой роли, а о том, что будет завтра, она не думала. Невероятная ее витальность была сосредоточена на текущем дне. Она забывала тех, кого любила, как забывала свою прошлую жизнь, словно ее и не было вовсе.

Магда знала о существовании могучей тревожной силы где-то в глубине ее души и старалась не думать о том, что будет, если эта сила вырвется наружу. Когда такое случалось, то от прежней ее жизни не оставалось ничего, кроме раздражающе бесполезных воспоминаний. Она освобождалась от них решительно и энергично и начинала строить новую жизнь.

Ее душа была способна на самые неожиданные метаморфозы. Но никогда не менялась ее убежденность в том, что в этом мире имеют значение только чувства. Правда, они тоже со временем блекнут, изнашиваются и теряют свою привлекательность, но все же придают жизни хотя бы видимость смысла. Она долго полагала, что тяга к переменам и есть основное свойство жизни. Человечество, в силу своей ущербности, стремится к вечному идеалу, который, хвала Богу, недостижим, иначе стал бы вечным проклятием.

Фюрер считал человека и общество зависящими друг от друга врагами и видел в этом парадоксе двигательный стимул истории. Как-то за обедом сказал ей и Геббельсу: «Я создаю мир такой жестокости и силы, что его ничто не сможет разрушить. В нем не будет никаких парадоксов. Такой мир будет существовать вечно».

Каким величием надо обладать, чтобы понять непомерную тягу немцев к бездне и к смерти, освободить их от вериг этики и морали и поставить перед ними те цели, к которым они инстинктивно всегда стремились.

Впрочем, над подобными вещами Магда задумывалась редко, и гениальность фюрера ощущала скорее интуитивно. Идеология и политические концепции ее мало интересовали. Гитлер освободил ее от одиночества, от неуверенности в себе, и за это она была ему благодарна. Ее чувство к нему было острым, всепоглощающим и неутоленным. Магда холодела от восторга, когда думала о том, что и ее тяга к гибельной бездне воплощена в непостижимой личности фюрера. Жизнь продолжается, только когда за ее спиной маячит смерть. Лучшие цветы расцветают, чувствуя ее тлетворное дыхание. Гитлер был возродившимся языческим божеством, провозвестником смерти, и немцы безропотно готовились принести ему в дар свои жизни. Магда точно знала, что будет жить, пока живет он.

Иногда, обычно в конце холодной берлинской осени, когда тихий шум дождя сопровождается необъяснимой влажной печалью, смутной чередой возникали в ее сознании они все: фрейлейн Беренд, фрейлейн Фридландер, фрейлейн Ритшель, фрау Квандт. Каждая из них — это она, Магда — такая, какой была когда-то.

Фрау Геббельс — ее последняя метаморфоза. Магда обрела наконец то, что искала. Отныне смысл жизни заключался для нее в том, чтобы быть рядом с фюрером. Ради этого она отказалась от личного счастья и терпела ласки мужа, отличавшегося, подобно многим людям малого роста, необузданным сексуальным темпераментом. Правда, Геббельс не вызывал у Магды отвращения, и благодаря этому ее жизнь с ним не стала невыносимой.

Йоханна Мария Магдалена — таково ее полное имя — родилась 11 ноября 1901 года. Она была незаконнорожденной — «дочерью греха» — как разъяснила ей настоятельница католического монастыря в Брюсселе, куда девочку отдали на воспитание по настоянию отца, инженера Оскара Ритшеля, спокойного, даже флегматичного человека с заурядным лицом торговца, невыразительными глазами и аккуратно подстриженными усиками. Ровный в обращении, он никогда не повышал голоса. Никакие заботы не могли изменить бесстрастного выражения его лица. Читал он только техническую литературу и справочники, находя своеобразное удовольствие в их строгой конкретности. Отвлеченные понятия были чужды его рационального склада уму. Но свою единственную дочь Магду он любил, насколько это чувство вообще было для него доступно. Когда она болела, не отходил от ее кроватки. Ее детская комната была набита игрушками. В основном заводными машинками. Он и сам был похож на хорошо сработанную живую машину.

Мать Магды, Августа Беренд, происходившая из семьи разорившегося фермера, не считалась красавицей, но обладала тем редким обаянием, которому невозможно, да и ненужно противиться. У нее были каштановые волосы, нежные глаза, а в жилах текла горячая кровь. В любви она была неутомимой и слишком требовательной, чем объясняется большое количество ее неудачных романов. Увидев ее впервые, Оскар Ритшель почувствовал непривычную странную истому. Узнав, что Августа приехала в Берлин на заработки, предложил ей вести его домашнее хозяйство.

Роман служанки с хозяином оказался и бурным, и скоротечным. Ни по характеру, ни по темпераменту они не подходили друг другу. Августа ушла из дома Ритшеля, не зная о своей беременности, а когда узнала, то ничего не сказала ему из гордости. Решила, что вырастит ребенка сама.

Девочке было уже около года, когда Оскар Ритшель, вновь появившийся в жизни Августы, уговорил ее выйти за него замуж. Она согласилась при условии, что брак будет фиктивным. Сама мысль об интимных отношениях с ним теперь вызывала у нее чувство, похожее на тошноту. И себе, и дочери Августа оставила свою девичью фамилию.

Она ушла от мужа через несколько лет в Брюсселе, где он получил должность в патентном бюро.

Когда Магде исполнилось семь лет, ее послали в школу при католическом монастыре. Там она учила французский язык и шлифовала свой характер, в котором со временем стали доминировать такие качества, как скрытность, сила воли и настойчивость.

К отцу она была равнодушна, несмотря на то что тот не щадил усилий, чтобы завоевать ее сердце, а вот ко второму мужу матери Рихарду Фридландеру сразу почувствовала искреннюю привязанность. Ей нравилась его манера разговаривать с ней доверительно, со слегка утрированным почтением, как со взрослой. В нем было немало детского, и, общаясь с ребенком, он сам без труда превращался в большого ребенка.

Преуспевающий коммерсант, владелец нескольких магазинов, торгующих кожаными изделиями, Рихард Фридландер мало соответствовал своей профессии. Любил все немецкое: музыку, литературу, искусство, быт, природу, уклад жизни. Подобно стопроцентным немецким патриотам, ненавидел врагов Германии.

Евреем он чувствовал себя только раз в году — в Йом-Кипур. В этот день он постился, как это делали из поколения в поколение его предки, и шел в синагогу — слушать молитву «Кол нидре» и звуки шофара. Домой возвращался с просветленным лицом и, если Магда еще не спала, подбрасывал ее к самому потолку со словами: «Сброшено бремя грехов!» — и подхватывал сильными руками, а она визжала от страха и восторга. Однажды он взял девочку в синагогу, и она увидела странных людей, горячо моливших о чем-то Бога на странном непонятном своем языке.