"Лучший стих" Марины Цветаевой (СИ)

Надя Рушева мне нравится, в некоторых вещах ее - удивительная зоркость душевная и чистая смелость таланта; но - относясь к ней, как к состоявшемуся художнику и без скидок на юность - меня раздражает у нее незавершенность опорных точек человеческой фигуры - т.е. слабость, ненарисованность рук (кистей) и ног - безопорность движения, зачастую сводящая его на-нет (на мой взгляд, который, вероятно, ничего не стоит!). М.б. это меня раздражает лишь только потому, что я сама, когда много рисовала в юности, обладала этим же недостатком - безопорной эскизности (не обладая притом талантом, а лишь способностями).

Сомова (чтеца) я не знаю; мнения о нем в Москве разные - от и до. Вообще же "исполнения" маминых стихов я "не вытерпляю". Ее голос до сих пор звучит во мне, и все, что не он, для меня эрзац, хоть разумом и знаю великолепно, насколько неправа; что есть и подлинное.

Что я переводила? Много стихотворного; в частности - Бодлера, Вердена, Готье; из современников - Арагона, и еще кое-какой модерн меньшего диапазона; недавно, в прошлом году, отважилась на неск(олько) сонетов Петрарки, и в только что вышедшей книжечке опасно соседствую с великолепным Вяч(еславом) Ивановым. Думаю, что больше переводить не буду - во-первых, надоело чужим умом жить, нет: это во-вторых; а во-первых, надо "доводить до ума" обработку и комментирование маминого архива, век же мой измерен, сил становится мало; стыдно будет не успеть сделать (выделено - А.В.П.), хотя бы вчерне, то, что могу сделать (расшифровать, объяснить) только я одна на всей земле. Дай Бог сил и еще сколько-то жизни! Меня уже мало на что хватает.

Пожалуйста, передайте мою самую сердечную благодарность Вашему (несомненно) знакомому, приславшему мне новогоднее поздравление с церковкой и четырехлистником, я была очень тронута - и при всей "тронутости" опрометчиво уничтожила конверт с обр(атным) адресом.

Да! "Звезда" что-то затуманилась и, по-видимому, отложила продолжение воспоминаний в долгий ящик - без каких бы то ни было объяснений. Всего Вам самого доброго! А.Э.

Если когда-нибудь во Львов попадет передвижная выставка художников-академиков, посмотрите там очень хороший скульптурный портрет Марины Цветаевой, выполненный в секвойе; скульптор П.И.Бондаренко".

__________

В самом начале марта я послала Ариадне Сергеевне книжечку о Львовском музее украинского искусства и деревянную ручку с изображением символа Львова - памятника Адаму Мицкевичу, а восьмого марта надумала позвонить. Поздравляю с Международным женским днем, а в ответ:

- Вы и в самом деле считаете, что это большой праздник?

- Да, Ариадна, Сергеевна, конечно. Думаю, что мы, женщины, его заслужили. Ведь среди нас - такие как Марина Цветаева, Б.Ахмадулина, Вы...

- Вы сказали - Ахмадулина?.. Окна ее квартиры как раз напротив моих... А принять участие в цветаевском вечере ей было как-то недосуг... (Возможно, Ариадна Сергеевна не знала, что, очевидно, по какой-то уважительной причине Белла Ахмадулина не смогла участвовать в этом вечере, но, читая много ее стихов, посвященных Марине Ивановне и Тарусе, не трудно понять, что Марина Цветаева прошла и сквозь ее сердце. - А.В.П.)

Когда Ариадна Сергеевна сказала, что едет в Тарусу, я спросила, можно ли ей туда написать, и она дала адрес: ул. Ефремова, 15. На мое предложение прислать ей из Новочеркасска, куда я собиралась ехать, фотографию памятника Ермаку (как память о добровольчестве Сергея Яковлевича и о "тех донских боях"), Ариадна Сергеевна ответила, что ничего больше не собирает, наоборот - все сдает в архив, ибо пора готовиться...

- Да бросьте Вы, Ариадна Сергеевна! Я на три года старше Вас, рано нам еще думать о смерти.

- Да-не "бросьте"!..

10. "Пишу Вашей ручкой..."

Поживем - увидим...

Ариадна Эфрон

Потом была первомайская открытка:

"25 апреля 1975г.

Со всеми на свете праздниками, милая Евгения Владимировна, Вас и Ваших близких. Пусть будет побольше праздников среди всех неисчерпаемых обязанностей и обязательств, а также радостей и удач пусть будет побольше!

Весна у нас нынче ранняя, но я так устала от зимы, что почти и не радуюсь молодой зелени и вообще - молодости года. Мои (обкорнанные) "странички" должны "проклюнуться" в ╧╧6-7 "Звезды", поживем - увидим.

Всего Вам самого доброго! А.Э. (Ариадна Эфрон - А.В.П.)

Пишу Вашей ручкой, спасибо!"

11. "Когда-нибудь напечатают..."

Я не живу, а маюсь...

А.С.Эфрон

В июне из Новочеркасска я писала Ариадне Сергеевне, что повсюду ищу и не могу найти шестой номер "Звезды" с ее "Страничками былого", а когда через несколько дней прилетела в Москву, то в первом же киоске обнаружила долгожданный журнал. Захотелось поздравить Ариадну Сергеевну - так редко радовали ее публикациями, и вот я в Тарусе, стою у калитки ее домика, не решаясь войти. Начался дождь, я спряталась под навес, но в это время из дома выходит незнакомая женщина (потом я узнала, что это подруга Ариадны Сергеевны еще со времен туруханской ссылки Ада Александровна Шкодина-Федерольф, еще потом - знакомство - дружба с ней, приезд ее во Львов, но это - уже другая тема) и строго спрашивает, что мне здесь нужно. Отвечаю, что прилетела из Новочеркасска, откуда послала письмо, и хотела бы, если можно видеть Ариадну Сергеевну. Оказывается, письмо вчера получили, зайти можно, но не больше, чем на пять-десять минут, т.к. Ариадна Сергеевна больна.

Узнав о болезни, я стала было говорить, что навещу потом, когда Ариадна Сергеевна выздоровеет, но женщина уже ушла в дом, тотчас же вернулась и пригласила войти.

Сидевшая на постели была совсем не похожа на ту Ариадну Сергеевну, которой я вручала цветы прошлой осенью в Москве. Стыдясь своей неуместности, я подошла к ней, думая лишь о том, как сократить свое пребывание здесь. Все же сказала, что купила журнал с воспоминаниями, что узнала так много нового... Ариадна Сергеевна ответила, что слышала про выход журнала от друзей, но в руках его еще не держала. "Да как же так? - поразилась я, - редакция ведь обязана была прислать... А я-то хороша - оставила свой экземпляр в Москве..." И тут Ариадна Сергеевна принялась... утешать меня, сказала, что надеется скоро этот журнал увидеть.

В ответ на мои слова о том, как это замечательно, что и она и Анастасия Ивановна делятся с нами своими воспоминаниями, как это важно, Ариадна Сергеевна сказала, что главное все же - сам поэт и им написанное, а не родственники. "Я очень люблю Ахматову, но вовсе не стремлюсь общаться с ее сыном". А еще запомнилось: "В конце концов, не так уж и важно, когда будет опубликовано все, созданное Мариной Цветаевой. Важно, что написано и сохранено, когда-нибудь напечатают...".

Прощаясь, я сказала, что очень прошу меня извинить за несвоевременный приход, желая поскорее выздоравливать... "Я не живу, а маюсь", - ответила Ариадна Сергеевна.

"Так называемая жизнь" завершала свою расправу над ней, однако последние ее слова, обращенные ко мне, были о другом. Уже выходя из комнаты, я услышала: "Хочу, чтобы Вам понравилась Таруса".

Это было 18 июля 1975 года. Дождь перестал, и я долго бродила по Тарусе, размышляя над тем, что услышала от Ариадны Сергеевны, разглядывая город, о котором позднее прочитала в письме Ариадны Сергеевны Б.Л.Пастернаку: "Вот это все она видела впервые и на всю жизнь, здесь родились ее стихи, родились, чтобы не умереть".