Рассказы о старшем лесничем

— Что же это такое? — спросил начальник, теряя свое расположение. — Ведь это, извините за выражение, черт знает что такое! Ведь в инструкции ясно сказано: рубки ухода — семнадцать процентов! А у вас что? Кто вам дал право?

Начальник был высокий, дородный человек и с высоты своего роста и своего начальнического авторитета возмущенно смотрел на невысокого, худощавого старшего лесничего. Как же этот щупленький человек не понимает, что над инструкцией умы трудились…

— А вам что? Наплевали на нее? Так, что ли? Еще раз спрашиваю вас. Кто вам дал право?

— Право мне дал Владимир Ильич Ленин, — негромко заговорил Анатолий Анатольевич. — Владимир Ильич сказал: права не даются, а берутся. Вот я и взял свое право. А основанием для этого было то, что я окончил академию. Для чего, по-вашему, я ее кончил? (Тут голос его стал крепнуть, а глаза начали поблескивать.) По-вашему, я кончил ее для того, чтобы слепо выполнять ваши инструкции? Для этого не нужно высшего образования, достаточно среднего. Ликвидируйте, в таком случае, высшую лесную школу. Еще потому нарушил я вашу инструкцию, что имею опыт. Скажите, для чего мне платят за выслугу лет? Для того, чтобы я слепо выполнял ваши инструкции? Выполнять ваши инструкции с успехом может и работник с месячным стажем… Вот по совокупности всех этих обстоятельств я и нарушил вашу инструкцию и впредь буду нарушать, если для пользы дела ее нужно нарушить. В разных условиях должен быть разный процент рубки ухода. Мы учим лесничих самостоятельно думать.

Начальник, который только что рассердился и считал себя совершенно правым в своем гневе, с удивлением смотрел на подчиненного, который вовсе не чувствовал себя подчиненным, и начальник вдруг почувствовал себя гораздо меньшим начальником. И это свое чувство он выразил, сказав:

— Ну и зубастый вы, Анатолий Анатольевич!

— Уж таким меня бог и советская власть создали.

Взятки

В книге жизни записано, что для человеческого здоровья нужен чистый воздух, тишина, чистая вода реки, моря, озера. Солнце не за дымной кисеей. Поэтому иные расчетливые граждане строят вблизи больших городов на лоне природы дома. Они и сами здесь живут, и дачников на постой принимают. Имеют коров, кур, продают молоко и яйца. Народ это в большинстве крепкий, скептически ко всему, что не собственное, относящийся.

— Мы как-никак поддержка людям, — говорил Фролов, который застройщикам клал фундаменты, рубил дома и рыл колодцы. — Вот некуда гражданину детишек вывезти, а я им свой дом. Живите, нагуливайте силенки. Вот молочка хорошего, неразбавленного не хотите ли?.. Конечно, когда у государства будет всего вдосталь и отличного качества, тогда, конечно, мои молочко и яички не потребуются. Но пока государство на этих местах жмется, я могу желающим помочь и обеспечить.

Фролов был высокий, широкоплечий и любил выпить. Вокруг него группировались такие же плотники, столяры, колодезники и жестянщики. Вольные профессии, вольная жизнь!

И этой хорошей, вольной жизни мешал Анатолий Анатольевич. Каким образом? Коров морил! Людям нужно густое, жирное молочко, а старший лесничий не позволял и препятствовал.

Как-то вечером Фролов постучался в пивной ларек. Ларек был уже закрыт, но буфетчица Манька поджидала дружка.

— Нашелся тоже на нашу голову хозяин! — сказал Фролов и плотно закрыл дверь.

Маня работала в ларьке недавно, но уже успела на пивной пене и прочих неясных явлениях киосковой жизни собрать приличную сумму и начала строить дом. Готовясь к этому новому своему общественному положению домовладелицы, важно сдающей дом детскому саду, она почувствовала себя крепко стоящей на ногах, поэтому с посетителями была груба и, желая поскорее достроить дом, взбивала бешеную пену даже самым рискованным гостям. Но Фролову наливала всегда сполна. На то он и был Фролов.

— Нашелся на нашу голову хозяин! Кого он из себя строит? И фамилия какая-то нечеловеческая… Книзе!

— Чешская фамилия, — сказала Манька.

— А ты откуда знаешь?

— Я все, что нужно, знаю… Из Чехии дед его пожаловал. Сначала был ему от царя почет, а потом за революционные дела от ворот поворот: препроводил его в Вятскую тайгу.

— Ишь ты, все узнала!

— Даже про его бабку узнала. Пришла в лавочку за провизией, по-русски еле везет: «Дайте мне шесть ног»… Продавец натурально: «Извольте!» В те времена хозяин требовал от своих продавцов вежливости с покупателями. «Извольте, — говорит, и подает шесть телячьих ног. — Холодное будет замечательное». Бабочка перепугалась, замахала руками: «Шестьнок, шестьнок… Лукин брат…» Продавец ударил себя по лбу: чеснок!

Фролов не засмеялся:

— А внука выродила дрянного.

Еще выпил кружку пива. Пил, но пиво не успокаивало: мешает человек, вот что!

Через полчаса подошел друг и собутыльник Фролова Кругленький.

— Штрафует! — сказал Кругленький. — Меня опять, черт очкастый, оштрафовал, ни в какую не дает выпаса… Все у него потравы да потравы. Лес жалеет! А лес чей? Его, что ли? Народное достояние! Был здесь барон Фредерикс, так и с ним, рассказывают старики, можно было договориться, а с Книзе ни на каком языке.

— А вы пробовали на яичном? — спросила Маня.

— На каком яичном?

— Натурально, на самом свежем. Соберите тыщу свеженьких и снесите.

Кругленький захохотал:

— Смотри — баба, а сообразила!

— Эта баба о всем сообразит.

— А возьмет?

— Неужели?! Ведь не дурак же!

Собрали тысячу яичек. Фролов на ручной тележке доставил их к сараю, где хранились дрова лесничего, сгрузил и отправился в контору.

Вошел в кабинет весело и развязно. Не здороваясь, нагнулся к старшему лесничему, сидевшему в глубоком кресле, и сказал:

— Тысячу еще тепленьких, из-под курочек… — И, видя, что Книзе не понимает, пояснил: — Тебе! Ешь, поправляйся! А нам выпас!.. Ведь без выпаса нам, как говорят русские, каюк-каючок…

Фролов смотрел прямо в глаза старшему лесничему и подмигивал.

Старший лесничий встал. Он любил носить форму, как бы сообщать всем о своей причастности к необходимому, прекрасному и величественному в нашей жизни — к лесу, — и сейчас не только его седая голова, глаза, потерявшие мягкость, и голос, особенно медленно произносивший слова, но и сама форма лесничего старалась вразумить человека.

— Зря это вы, товарищ Фролов, у меня этого не водится…

Фроловские брови дрогнули:

— Мало, что ли?

— Не водится, товарищ Фролов, хоть десять тысяч — а не водится!.. Тот лес, куда вы гоняете коров, надо беречь… Там ценный молодняк, а ведь коровы его вытопчут…

— Мало, что ли, леса в России, что ты так об этом молоднячке печешься?

— Видите ли, товарищ Фролов. Нам привычно ценить сталь, чугун, уголь… А лес что?! Леса в России много… Много ли, мало, товарищ Фролов, но лес — ценнейшее народное достояние. Ясно?

— А выгода с этого у тебя будет большая?

— Кто как на выгоду смотрит.

— Ты за дурачка меня не считай, Анатолий Анатольевич, чтоб я тебе поверил. Просто ты зуб на всех нас имеешь, а вот откуда он, этот зуб, нам не понять.

— За что у меня может быть на вас зуб? — нахмурился старший лесничий. — Разве вот за эти яички? Подумай сам — вздумал меня купить, а я не продажный. Так вот, выпас в этих местах не будет разрешен. Если будете пускать коров, будем штрафовать.

Фролов крякнул, кепку сдвинул на затылок, брови его недоуменно поползли на лоб, а глаза стали рассматривать папиросу, которую он разминал пальцами.

— Добром это не кончится… Вспомнишь меня, да будет поздно.

— Ладно, будь здоров. Память у меня на все хорошая.

Всю следующую неделю Анатолий Анатольевич провел в лесах. Дождик моросил без устали. Он сеялся из ровных, серых, безнадежных туч, которые как будто даже и не двигались по небесным просторам.

Зашел на участок экскаваторщика Александрова. Любопытный человек этот Михаил Александрович. На войне водил самоходку, а сейчас кроме своей прямой профессии имеет еще сто профессий. И во всех делах, которые поручаешь ему, работает отлично.