Лунин атакует "Тирпиц"

[306]

После такого успеха балерины другие номера концерта хоть и были совсем неплохими, выглядели несколько бледнее. Наш командир дивизиона Николай Александрович Лунин, бывший почему-то не в духе, после окончания очередного номера встал и, подозвав меня к себе, вышел из кубрика.

— Настоящая «фронтовая бригада», после такого концерта действительно на фронт захочется, — мрачно сострил он. — Ты там извинись за меня перед артистами, скажи, что я вынужден был уйти по делам службы.

Матросы и старшины были не столь требовательны к артистам и концертом остались довольны. Арванов поблагодарил артистов, с моей подачи объяснил им, что командир дивизиона вынужден был уйти по делам службы, и пригласил их перекусить «чем бог послал». А я вернулся к Липатову и нашим ремонтным ведомостям.

[307]

ВСТРЕЧА С ПЛУЧЕКОМ И ГОРОДИНСКИМ

Наша лодка пришла в пригород Мурманска — Росту и стала в сухой док судоремонтного завода. Работы— уйма, предстоял большой ремонт.

Переход лодки из Полярного в Росту прошел с приключениями. Лодку вел недавно назначенный командиром Арванов. Лунин, уже в качестве командира дивизиона, был у нас на борту, поэтому на маленькой съемной сигнальной мачте был поднят брейд-вымпел комдива. Почти сразу после выхода лодки из гавани, в Кольском заливе нас обогнал маленький деревянный тралец из числа кораблей, только что приведенных из США. По уставу и по законам морской вежливости он был обязан нас приветствовать, но почему-то этого не сделал. Как истый моряк и строгий начальник, Лунин подобную серость и неуважение простить не мог. И наш бравый сигнальщик Петр Погорелов сигнальным прожектором тут же вызвал тралец на связь и передал ему продиктованный Луниным выговор «Здесь вам не Америка! Старших полагается приветствовать! Комдив». Тралец робко пискнул в ответ, что «фитиль» получен и от греха подальше резко прибавил ход.

Но вслед за этим мелким инцидентом последовала куда более крупная неприятность: мы шли под главными дизелями и вдруг из газовыхлопных коллекторов повалил пар и оба дизеля встали. Это случилось после того, как лодка обогнула с востока о. Сальный и вышла на створ мыса Ретинского. Иными словами, мы внезапно потеряли ход на виду у эскадры надводных кораблей, стоявших на рейде Ваенга. И Лунин, и Арванов, да и вся наша верхняя вахта совершенно четко себе представили, как на всех этих кораблях идут от вахты доклады вверх по инстанции вплоть до оперативного дежурного штаба СФ о том, что прославленная «катюша» (а ее знали на флоте все) потеряла ход и стоит, выпуская пар (?!) из газовыхлопных коллек-

[308]

торов. Получался конфуз в общефлотском масштабе и виноваты в этом конфузе были мы — инженеры, то есть Липатов и я. Ведь это нас командир спрашивал перед выходом из Полярного — хватит ли нам топлива до Росты. Мы заверили командира, что топлива хватит, и вот…

Конечно, Липатов был немедленно вызван на мостик для объяснений и получения заслуженного «фитиля», а я помчался в VI отсек, чтобы уточнить, сколько топлива осталось в расходном баке дизель-генератора и при наличии топлива — запустить его, чтобы дойти до Росты своим ходом. В расходном баке оказалось немного топлива, дизель-генератор был запущен, мы кое-как дошли до Росты и уже без всякого шика ошвартовались у заводского причала.

Мы, конечно, были виноваты, но нас подвел недостаток или, скорее, особенность системы подачи топлива к дизелям на ПЛ типа «К». На всех других лодках топливо из цистерн подавалось давлением замещения (то есть давлением забортной воды) в расходный бак, а оттуда наливом к дизелям. Расход топлива мог быть определен по мерным стеклам бака. На лодках типа «К» топливо из цистерн подавалось давлением замещения прямо к дизелям. Расходного бака не было, а был небольшого объема сигнальный бак, через который топливо проходило к дизелям. Он всегда был полон и определить расход по нему было невозможно. Расход топлива только подсчитывался, а это было очень неточно, всегда был риск попадания в дизели воды замещения. Что и случилось, как это бывало не  раз и раньше.

Липатов и я получили «фитили», а Лунин с Арвановым — товарищеские «подначки» по поводу того, что они так спешили на ремонт, что пытались перейти из Полярного в Росту под дизелями на забортной воде.

Мы с Липатовым пытались устранить этот недостаток топливной системы путем установки футштоков в цистернах (матросы упорно называли их «фукштоками») с электрозамыкателями, но ничего из этого не вышло.

[309]

Судоремонтный завод в Росте с двумя сухими доками был основной ремонтной базой для крупных кораблей СФ. Несмотря на скромные возможности станочного парка и относительно слабую энергетику, недостаток проката металла и других необходимых материалов, энергичные руководители завода успешно справлялись с трудными задачами. Они сумели закрепить кадры рабочих, обеспечить им более или менее сносное питание, сохранить в условиях бомбежек жилой фонд заводского поселка.

Личный состав кораблей, естественно, привлекался к ремонту и выполнял значительный объем работ. Хоть и тяжело работать в доке зимой, при низких температурах и пронизывающих северных ветрах, долгой полярной ночью, тем не менее, чего греха таить, каждый «поход» в Росту на ремонт, как говорится, не вызывал грусти уличного состава, особенно у матросов и старшин. Не говоря уже о том, что это был «перерыв в войне», жизнь на базе в Росте была куда вольготней, чем в бригаде в Полярном. Не было таких строгостей с увольнением «на берег», а само увольнение обещало весьма перспективные встречи с гражданским населением, особенно с его прекрасной половиной. Рядом с нашей базой находился Дом культуры, где в основном и завязывались знакомства, порой переходившие в романы, иногда кончавшиеся и женитьбой. В Доме культуры почти каждый день шли концерты, демонстрировались кинофильмы, проводились вечера танцев.

На Дом культуры базировался и театр Северного флота, которым всю войну руководил Валентин Николаевич Плучек В составе труппы были ставшие позднее известными в стране артисты Зинаида Дмитриева, Евгений Кузнецов, Василий Деньгин, начинал популярный ныне артист Михаил Пуговкин. Отношение моряков к своему театру было трогательно-любовным. Спектакли театра проходили всегда при переполненном зале. В репертуаре театра были замечательные пьесы «Давным-давно» А. Гладкова, «Собака на сене» Лопе де Вега, «Слуга двух господ» Карло Гольдони,

[310]

«Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина, где заглавную роль играл Евгений Кузнецов, а Расплюева — Василий Деньгин. Была поставлена пьеса «Офицер флота» А. Крона, содержание которой, основанное на известных эпизодах боевых действий ПЛ «Щ-421» и «К-22» нашей бригады, было близко и понятно всем морякам, а воспитательное ее значение невозможно переоценить. Моряки видели на сцене свою реальную боевую жизнь, одухотворенную высокой драматургией, блестящей режиссурой Плучека и до тонкости правдивой игрой актеров, понимавших, для кого они играют, и знавших боевую жизнь флота не понаслышке, а в подробностях. Успех этой пьесы был особенным. Пьеса была гимном нашим боевым друзьям — подводникам Краснознаменного Балтийского флота. В зале театра сидели профессионалы своего дела, прослужившие на лодках помногу лет, участники многих боевых походов, потопившие не один десяток вражеских кораблей, побывавшие под бомбежками и атаками вражеских самолетов, кораблей, уже потерявшие многих друзей, знавшие, что наша боевая служба очень опасна и рискованна. Мы были потрясены героизмом и самоотверженностью наших боевых друзей — балтийских подводников. Конечно, почти каждый из нас (особенно офицеры) слыхал о трудностях службы подводников на Балтике. Мы знали многих офицеров-балтийцев по училищам, по совместной службе до войны, к нам в бригаду пришел командир лодки — балтиец В. А. Тураев. Кое-что нам было известно из сообщений Совинформбюро, из газет. Но, пожалуй, впервые за войну перед нами предстали живые люди и их жизнь в осажденном Ленинграде. Нужно помнить, что среди личного состава бригады очень многие были связаны с Ленинградом. Там жили, там учились в училищах, на курсах, в Учебном отряде подводного плавания, в Ленинграде строились многие наши лодки, комплектовались экипажи, наконец, там, в блокаде, у некоторых оставались семьи и родные. В блокадном Ленинграде умерла от голода семья самого уважаемого и любимого человека в бригаде — ее