Реплика в зал. Записки действующего лица

Прослушка под подушкой

Едва начал осваиваться в номенклатурных прелестях новой жизни, как обнаружил, что, оказывается, в своих радостях не одинок. Кто-то пожелал их разделить. Точнее, взять под контроль все мои возможные радости, а также огорчения. Короче: в доме появилось подслушивающее устройство! Тайное - от меня, от Алены, даже от маленькой Оли, которая еще не говорила, а гукала. Кому-то важно было не упустить, о чем она гукает.

Впрочем, перегибаю. Тут ирония неуместна.

Став какой-никакой номенклатурой, я, как выяснилось, попал под контролирующий колпак другой номенклатуры - более высокой и значительной. "Прослушка" - это же испытанный метод обнаруживать неугодных, нелояльных, разного рода нечестных да и просто властям подозрительных в разных смыслах этого слова. Так было прежде, так и теперь. В моем случае, думаю, проверялась политическая лояльность прежде всего и возможное корыстное использование должности: вдруг да запущу в производство сценарий за некие отступные, за "откат", как стали называть это дело потом. Тут домашние разговоры, буде в них окажутся подняты соответствующие темы, проверить не мешает.

Оглядываясь в прошлое, приходится отметить, что желающим узнавать мою подноготную ничем поживиться так и не удалось. Ни с кем из диссидентов я даже не был знаком, а что касается честности как таковой, то я, если можно так выразиться, вырос с нею в обнимку, до тягостной занудливости, до почти комичной щепетильности. Подслушивающие этого не знали, подслушивая, они только теряли время. А потому появление в доме "жучка" меня ничуть не напрягло: пусть слушают, если хочется. Ничего для себя интересного не услышат!

Осталось спросить: а как, собственно, стало известно, что квартира прослушивается? Если скажу случайно, то это будет только часть правды. Закономерным было то, что и в соответствующих органах тех времен работали уже не чисто, даже халтурно, во всяком случае установку аппарата в новом нашем жилье тогда явно поручили растяпе.

Мы тогда только въехали в кооперативный дом в Сокольниках. Там у нас было три комнаты и кухня. Все двери выходили в узкий коридор-прихожую. Первые недели две я жил один - благоустраивался. Алена с дочкой временно пребывали у моих родителей. Но в новой квартире я был все-таки не совсем один. Был еще крепенький и тощий котенок, подобранный во дворе. Чтобы он, формируясь в полноценного кота, не драл когтями мебель, все двери в комнаты я, уходя на работу, плотно закрывал. Котенку оставлялась прихожая и кухня. Вечером, истосковавшись в одиночестве, он встречал меня крайне радушно: разгонялся и, выдирая нитки их пиджака, взбирался на плечо. И так каждый вечер, этакий ритуал. А в один из дней котенок не встретил! Он исчез! Но такого быть не может в силу тех обстоятельств, о которых я только что рассказал. Где же он?! Пошел искать...

Обнаружил котенка в гостиной, забившегося под тахту.

Чтобы попасть туда без посторонней помощи, ему пришлось бы открыть в гостиную дверь, а потом плотно ее за собой прикрыть!

Значит, кто-то в доме побывал. Поскольку из вещей ничего не пропало, значит, что-то было оставлено... Причем, оставлено именно в гостиной, где телефонный аппарат и где ведутся основные разговоры.

Через три года, сразу после переселения в следующую нашу квартиру, в кооперативе "Драматург" на Усиевича, история по-существу повторилась. Отличия только в нюансах. Главное подтвердилось снова: "старший брат" продолжал бдеть.

Перестал работать телефон. Позвонил на станцию. Там с такой готовностью согласились быстро починить, буквально завтра, в 12, если вам удобно, что поломка сразу представилась произошедшей по причине "человеческого фактора".

"Боря, - поспешил посоветоваться с опытным человеком, председателем нашего кооператива драматургом Рабкиным, - подозреваю, что мне завтра придут ставить прослушку. - И коротко описал ситуацию. - Как проверить?"

"Очень просто, - объяснил Борис Исаакович, - открути крышку на телефонной трубке и запомни номер переговорной мембраны. Когда мастер уйдет, проверь: если номер окажется другой - значит, подменили, поставили свою - будут, значит, тебя с Аленой слушать".

Надо ли говорить, что номер оказался именно другим!

Усложнила ли "прослушка под подушкой" те пять с лишком лет моей номенклатурной жизни? Да ничуть. На то, видимо, было две причины: отсутствие криминала в речах и действиях подопечного, это, во-первых. А, во вторых, сомнительным видится и качество той тайной слежки: так ли уж она была совершенна, если любой приблудный котенок мог стать для нее непреодолимой преградой...

Вот такой штришок для картины минувшего. Доверяли, но проверяли. Даже "своим" не верили. И даже это ИМ не помогло...

От Сусловой до Суслова

В сущий ад превратил мои первые недели в Госкино Владимир Евтихианович Баскаков. По должностному реестру он был первым заместителем председателя Кинокомитета, второй человек в системе - огромная власть! В то время именно он занимался делами главной сценарной редакционной коллегии и делал это, как мне тогда казалось, с каким-то просто садистским удовольствием. Меня он истязал персонально. На первых порах поводы возникали часто, поскольку я был полным олухом в бюрократических порядках: постоянно рисковал что-то прошляпить. То важную бумагу недооценить, а то и просто не заметить, не тому сотруднику дать задание, полагалось бы другому, не там и не то что-либо сказать. В основном было, конечно, по мелочам, но частенько.

Он не давал себе труда объяснить или спокойно поправить - ясно же, что нувориш еще не обтесался на непривычном месте. Он взрывался и начинал орать.. Причем, общий смысл его ораний читался однозначно: вопрос, мол, элементарный, а вы там, на своем четвертом этаже, ничего не понимаете, потому что долболомы безнадежные. В такие минуты я полностью терял способность что-либо соображать, а тем более делать.

В сценарной коллегии у него имелась пара любимчиков, которые периодически доносили, что у нас происходит. Он через три ступени взлетал по лестнице и устраивал, в голос, очередной разнос. И каждый раз мелкость повода совершенно не соотносилась с активностью реакции.

Надо заметить, заверинное обличье, которое то и дело напускал на себя Баскаков, по трезвому размышлению никак не соотносилось с его реальными достоинствами: он был широко образован, писал неплохую прозу. Еще пребывая в кинокомитете, защитил кандидатскую диссертацию, позже стал доктором, и вообще был, несомненно, настоящим гуманитарием. Вот только с манерами не добирал...

И была еще одна трудность в отношениях с ним: почти полная невозможность решить хотя бы один практический вопрос, касающийся текущих рабочих дел. Приходишь к нему в кабинет с заранее приготовленным списком вопросов, которые надо решить. Начинаешь с прервого пункта. И он тут же откидывается в кресле или вскакивает и, уже на ногах, принимается разглагольствовать о проблемах, которые решала Красной Армии, выбивая немцев с обратных скатов Кавказских гор. Это, к примеру...Мог быть Курский котел, Сталинградские клещи, белорусские болота, удар Жукова в направлении на Берлин, заслуги Василевского, замыслы Конева и бесконечное тому подобное. Вторая мировая, Великая Отечественная - это было его хобби. О той войне он знал все - и официальное, и не официальное, мог рассуждать на эту тему часами. Казалось, он специально уходил в сторону, лишь бы не говорить об очередных слабых сценариях, тематическом плане, выплате авторских, о категориях по оплате, и всем прочем из того, из чего состояли наши бои - кинематографические.