Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

Жизнь Гарсия Маркеса в Нью-Йорке стала невыносимой. Пожалуй, никогда прежде он не испытывал такого напряжения и страха. Агенты ФБР в штатском следовали за ним по пятам, но это не успокаивало.

В это время кубинские журналисты-коммунисты, уволенные Масетти, получили через Министерство труда в Гаване разрешение вернуться на работу в агентство Пренса Латина и, используя вооруженный отряд «милисианос», состоявший из «своих», заняли помещение агентства, выдворили оттуда «чужих» и на их места посадили «своих». Фидель Кастро был в курсе этой операции. Кубинская революция все более «левела», и для ее пропаганды «буржуазные интеллигенты» больше не годились.

Хорхе Масетти и Родольфо Валш тут же направили Кастро свои заявления об уходе.

— Все, Мерседес, кончились мои занятия английским. — Габриель говорил, кусая губы. — Хорхе Масетти подал в отставку!

— Это почему?

— Недотепы-коммунисты заняли агентство. И мне теперь не дадут дышать. Да и работать с ними — сплошная мука! Завтра посылаю письмо с заявлением об уходе!

— И что мы будем делать, Габо? — тревожно спросила жена и поглядела на маленького Родриго.

— Завтра и решим.

Этот разговор происходил 17 апреля 1961 года, а на следующее утро стало известно о высадке наемников США на Плайя-Хирон, к которой кубинская революция была готова. Гарсия Маркес не стал отправлять по телетайпу свое заявление. Все подумали бы, что он бежит, как крыса с тонущего корабля.

Рано утром в офисе уже прошел по телетайпу текст обращения Фиделя к прогрессивным организациям с просьбой выступить против интервенции США на Кубу. Гарсия Маркес размножил текст и направил его парламентариям, руководителям профсоюзов и левых организаций, ректорам университетов и в редакции газет.

— Габо, звонит Мендоса из Боготы, — в середине дня сообщил один из сотрудников агентства.

— Алло, Плинио, я тебя слушаю.

— Габо, телефонистки не дают Гавану.

— У меня пока тихо. Особых новостей нет. Идут тяжелые бои.

— Мне надо бы отправить пару срочных телеграмм. Я тебе продиктую, а ты перешли их в Гавану.

— Плинио, погоди. Внизу, на Пятой авеню, есть телекс. Я сейчас спущусь туда и соединю тебя с ним.

— У нас тут демонстрации. Многие на стороне Фиделя!

Между тем Фидель Кастро, ни словом не упомянув про заявление об уходе, предложил Масетти вести по телевидению допросы наемников, попавших в плен на Плайя-Хирон.

Гарсия Маркес выжидал, как дальше сложится судьба Масетти. Кроме того, он ждал Плинио, который должен был прилететь в Нью-Йорк. Мендоса, после победы кубинской революции в заливе Кочинос, прилетел в Гавану и был свидетелем того, что происходило в агентстве Пренса Латина. Он дождался, когда на место Масетти был назначен испанский коммунист Фернандо Ревуэльтас, и подал заявление об уходе.

— Вот такие, значит, наши дела, Габо. — Плинио держал на коленях своего крестника.

— Коньо, я себе все примерно так и представлял и уже написал заявление об уходе. Ждал твоего приезда. — Габриель достал из папки заявление и протянул его другу. На настенном календаре с фотографией Мерилин Монро квадратная метка стояла против даты 25 мая 1961 года, — Что скажешь?

— Бальзам на мою душу, Габо, дорогой. Карахо, у нас с тобой не только одинаковая реакция на происходящее, но и причины ухода из агентства и те совпадают, — радостно сказал Плинио. — Разница только в том, что тебе не придется выслушивать сектантские нравоучения.

— А что, было?

— Ревуэльтас и политический комиссар агентства — теперь есть такая должность — отчитывали меня, как отщепенца. Я же написал в заявлении, что не могу согласиться с отстранением от должности Масетти, но что с готовностью буду продолжать служить интересам кубинской революции как журналист. «Я не согласен с мотивировкой вашего заявления об уходе, — изрек шестидесятилетний Ревуэльтас. — Революция осуществляет перестановку кадров в своих интересах, и вы, как истинный революционер, должны были принять это решение не обсуждая». Комиссар тут же добавил: «Твое заявление — это буржуазное высокомерие!» Вот с чем я и прилетел к тебе.

— Но как быть с семьей, Плинио? У меня в кармане двести долларов. На них я могу добраться только до Нового Орлеана, и то на автобусе. Я решил ехать в Мексику!

— А ты попробуй получить с них выходное пособие. Это элементарное правило во всех странах мира, — сказал Плинио и тут же спохватился: — А впрочем, что я говорю? Перед вылетом из Гаваны агенты госбезопасности Кубы отбирали у всех пассажиров ювелирные украшения, вплоть до обручальных колец.

— Видишь, иногда есть преимущество в том, что человек не женат, — с грустью произнесла Мерседес.

Гарсия Маркес попытался было получить у нового руководства Пренса Латина авиабилеты до Мехико и выходное пособие, положенное при увольнении. Однако над ним только посмеялись: может, он хочет, чтобы ему оплатили билеты в Колумбию, так пусть в тамошнем агентстве и ходатайствует о выходном пособии.

Через десять лет, когда Гарсия Маркес стал знаменитым писателем и, что еще важнее, близким другом Фиделя Кастро, те же самые люди начали всячески заискивать перед ним.

В середине июня семья Гарсия Маркеса решительно тронулась в долгий и утомительный путь до Нового Орлеана, куда Плинио, по возвращении в Боготу, обещал выслать на адрес почтамта некоторую сумму денег.

В Атланте и Алабаме они на себе испытали, что такое расовая дискриминация: им не позволили напиться воды из общественного водопровода для белых и отправили к водопроводу для черных. В Монтгомери они провели ночь на улице, поскольку никто не пожелал сдать им комнату для ночлега, — их принимали за мексиканцев.

Получив от Плинио сто пятьдесят долларов, они пошли во французский ресторан и там, впервые за двенадцать дней пути, пообедали.

Через два дня, 2 июля 1961 года, в тот самый день, когда покончил с собой Эрнест Хемингуэй, Альваро Мутис встретил Гарсия Маркеса с женой и сыном на железнодорожном вокзале города Мехико.

— Ну, что будем делать, дорогой Альваро? У меня в кармане только двадцать долларов! — Гарсия Маркес сообщил об этом другу тут же, на перроне.

— Пока что мы едем ко мне. А там подумаем! Я пятнадцать месяцев просидел в адовой мексиканской тюрьме «Лекумберри». Как видишь, жив и не жалуюсь.

— Вы об этом когда-нибудь напишете? — спросила Мерседес.

— Уже пишу «Дневник Лекумберри», но, когда его можно будет напечатать, не знаю. А у вас есть крыша над головой и вкусная еда, обещаю. Это не так уж мало!

— В Нью-Йорке я бы совсем скис, если бы ты не поддержал меня по телефону.

— Я тогда тебе сказал и повторяю сейчас: вместе мы одолеем все трудности. Я очень соскучился по тебе, Габо. А теперь вас трое. Мерседес, ты очень любишь этого обормота?

— Наравне с сыном, а если честно, то чуточку больше, — ответила Мерседес и покраснела. Мутис поцеловал ее в щеку.

— Я вспоминаю январь пятьдесят четвертого, Барранкилью. Не знаю, что было бы тогда со мной, если б не ты, Альваро.

— Вот и сейчас не сомневайся! Меня огорчает одно: ты плохо играешь на бильярде. Поехали!

«В который уже раз Альваро Мутис играл по отношению к Гарсия Маркесу роль друга, ниспосланного Провидением, поскольку без его помощи и поддержки его испанских и мексиканских друзей писатель вряд ли долго продержался бы в этом ацтекском городе, который он посетил тогда во второй раз», — заверяет Сальдивар (28, 403).

Плинио Мендоса в своей книге «Те времена с Габо» утверждает: «Я всегда знал, что Гарсия Маркес умеет справляться с трудностями, возникающими в его жизни. Во всяком случае лучше, чем со славой. Лишения, удары судьбы всегда шли ему на пользу. В конечном счете его писательское призвание родилось и окрепло благодаря постоянной борьбе с жизненными трудностями, борьбе напряженной, азартной и упорной».