Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869

15) За поимку дезертиров — 18 р.

16) За купленный лес для устройства моста на Бельбеке — 770 р.

17) На устройство помещений для всех управлений главной квартиры, на наем подвод и фургонов, на устройство типографии, на приобретение типографских станков, на жалованье всем служащим в главном штабе и канцелярии и жалованья типографщикам, с возвратом из штатных сумм, которые не были высланы 10 477 р. 68³/₄ к.

18) На канцелярские принадлежности вообще — 1749 р. 18¹/₂ к.

19) На пищу писарям — 440 р. 70 к.

20) Награды писарям — 385 р.

21) Порционные и суточные деньги топографам — 95 р. 94 к.

22) Заимообразно разным лицам — 200 р.

23) В пособие раненым — 350 р.

24) Проводнику — 120 р.

25) На устройство подводных мин — 40 р.

26) На изготовление патронов, собрание сведений о неприятеле, рекогносцировки, на устройство вагенбурга, на содержание проводников и проч. — 8761 р. 4¹/₂ к.

27) На выдачу лазутчикам, проводникам и другого звания доверенным людям, употреблявшимся по секретным поручениям — 3202 р. 45 к.

Итого в год — 85 664 р. ³/₄ к.

Обратно представлено 4681 р. 39¹/₂ к.

Как в денежном, так и во всяком ином отношении, князь Меншиков недорого обошелся России. Князь М. Д. Горчаков, за время бытности своей главнокомандующим в Крыму, израсходовал экстраординарной суммы 1 250 000 р. в 10 месяцев, да и результатами своего командования недешево обошелся России.

Необыкновенное уменье князя Меншикова предупреждать излишнее расходование казенных средств давало ему возможность быть неусыпным блюстителем государственного интереса и поэтому он был очень неподатлив на всякое расходование казенных сумм. Князь был чрезвычайно разборчив как к статьям расхода, так и к их цифрам. Как бы ни были скромны требования смет, Александр Сергеевич всегда находил возможным сделать сокращения без всякого ущерба самому делу.

За это князь приобрел репутацию скупца, но не только не огорчался этим, а, напротив, старался поддерживать сложившееся о нём мнение, предупреждая, таким образом, различные домогательства. Князь был до того строг в сбережении казенного интереса, что нередко затруднялся разрешением выдачи пособия даже лицам, вполне того заслужившим. В подобных случаях он всего чаще, без всякой огласки, выдавал пособие из своих собственных денег.

В собственных своих расходах Александр Сергеевич был бережлив: от возбуждения вопросов о новых статьях расхода воздерживался, но единожды установленных расходов не отменял и не сокращал. Если ему кто-нибудь указывал на его рутинный способ ведения расходов, который мог быть и сокращен, князь отвечал, что промышленник уже привык получать от него известную сумму, так пусть же она так и остается в статьях расходов, чтобы торговец не был в убытке.

Долгов князь не любил, а если случалось ему задолжать кому-либо, то всегда спешил расквитаться, отдавая деньги лично, особенно если деньги были израсходованы по его поручению. Экстренные или неожиданные издержки были ему неприятны, не столько по трате денег, сколько по самому процессу выдачи и по определению цифры. Он всегда был доволен, если при этом ему кто-либо подсказывал размер суммы.

В жизни своей, князь, чрез близких ему лиц, сделал не мало благотворений, скрывая их от молвы и, по возможности, даже от самих благодетельствуемых.

Для оценки нравственных сторон и служебной деятельности, конечно, недостаточно сведений, сохранившихся в моих рассказах, тем более, что я знал князя лишь в последние 19 лет его жизни.

В 1867 году мои домашние дела разлучили меня с Александром Сергеевичем; в течение двух лет отсутствия моего из Петербурга, здоровье князя весьма расстроилось, чему много способствовала потеря внука, Николая Вадковского, нежно любимого князем. Внуку этому, которого князь взял к себе на воспитание, был 17-й год и он оканчивал курс в Пажеском корпусе; в 1868 году он был сражен тифом. Когда, в начале 1869 года, я посетил князя, которого застал дома, в кабинете, то меня поразила страшная перемена и в его наружности и в расположении духа. Предупреждая тягостные для него расспросы о здоровье, Александр Сергеевич сказал мне, что он получил уже «три предостережения», намекая на три случившиеся с ним припадка, признанные докторами за паралитические.

При нашем последнем свидании, я застал князя за утренним кофе, на обычном его месте в кабинете. Взглянув на меня страдальческим взором, он проговорил:

— Плохо, братец!.. Страдаю жестоко… уж мне и мочи нет…

В этих словах звучала предсмертная истома; в тот же день князь перешел наверх, в свою спальню, и уже более не спускался в комнаты нижнего этажа. Долго он боролся и с недугом и с медицинскою помощью. Когда, во время агонии, ему подавали лекарство, он, слабо защищаясь от бесполезных микстур, говорил словами В. Л. Пушкина в его «Опасном соседе»:

Сильная натура князя склонилась, наконец, лишь под ожесточающимися припадками, и в ночь с 18-го на 19-е апреля 1869 года он скончался. Мне не удалось присутствовать при его последних минутах, так как, по распоряжению докторов, к страдальцу допускались весьма не многие. К пожеланию «вечной памяти», которою мы напутствуем усопшего, позволю себе присоединить другое, не менее искреннее: чтобы память князя Александра Сергеевича Меншикова была, наконец, совершенно очищена, в глазах потомства, от несправедливых нареканий — и если я, со своей стороны, настоящими рассказами сколько нибудь тому способствовал, — то цель их вполне достигнута.