Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869

Соседства у князя почти никакого не было. В ближайшем имении, «Дмитровке» графа Виктора Никитича Панина, никто не жил: в десяти верстах проживала престарелая княжна Долгорукова, по странной прихоти еще смолоду отвергнувшая женский костюм и постоянно одевавшаяся в мужской. Её примеру последовала другая соседка, Надежда Павловна Н-ая, преобразившая себя в совершенную амазонку: гарцевала на коне, охотилась с ружьем, пела с аккомпанементом гитары песни.

Образ жизни князя в Ивановском отличался простотою и регулярностью. Вставал Александр Сергеевич рано, выходил побродить в сад; потом уходил в свой кабинет и занимался до самого завтрака. Когда всё наше общество собиралось, он спускался в столовую, и хотя сам не завтракал, но любил смотреть на семейную трапезу, принимая отчеты и проверяя распоряжения своего управителя Андерсона, финна, в ужасном рыжем парике, — человека весьма исполнительного. До обеда, князь, сопровождаемый мною, катался верхом. За обедом любил, чтобы блюда, подаваемые присутствующим, были им по вкусу; в особенности заботился о детях. После обеда для всего нашего кружка придумывались прогулки, устраивались кавалькады, parties de plaisir. По возвращении пили чай; князь же уходил к себе в кабинет и занимался до ночи. Летом 1855 года, Александр Сергеевич почти исключительно был занят ведением записок о своей минувшей военной деятельности; так, по крайней мере, я мог заключить из тех вопросов, которые он мне делал тогда, если я случайно входил в его кабинет. Ответы мои он тотчас же вписывал в оставленные пробелы на исписанных им листах бумаги, особенного формата и цвета; кроме того, на памятном листке у него было записано многое, необходимое для справок и опросов у меня. Впоследствии, когда кто-нибудь спрашивал князя: нет ли у него собственных записок о Крымской кампании? он отвечал, что записок не вел.

Прошло лето; князь, переехав на несколько дней в Москву, отсюда выехал в Петербург. Война еще не кончилась: ожидали покушения союзников на Кронштадт. Князь Александр Сергеевич получил назначение быть кронштадтским военным генерал-губернатором и командующим военно-сухопутными и морскими силами в этом городе на правах главнокомандующего. 11-го января 1856 года князь вступил в новую свою должность. К нему были назначены: начальником штаба — генерал-адъютант вице-адмирал граф Евфим Васильевич Путятин; дежурным штаб-офицером — полковник Нестеровский; адъютантами, кроме меня, вновь назначены: Чевкин, Мейендорф, Акулов, князь Ухтомский и Пономарев; директором канцелярии — опять А. Д. Крылов.

Для заграждений фарватера, на известном расстоянии от Котлина вбивали целый лес свай; на льду было наставлено бесчисленное множество копров; сваи спускались в небольшую прорубь во льду и забивали их, насколько было надобно, чтобы скрыть их под водой. Работа шла успешно; сотрудники князя, адмиралы, по всем отделам усердствовали от души. Кроме того, в воде строилось несколько земляных батарей на бутовых фундаментах; работы была пропасть, но ко вскрытию залива всё было окончено.

Между тем, война прекратилась; мир был заключен и 6-го апреля 1856 года последовал высочайший приказ об увольнении князя Меншикова от должности кронштадтского военного генерал-губернатора и командующего военно-сухопутными и морскими силами в Кронштадте, с оставлением генерал-адъютантом и членом государственного совета. Адъютантов всех отчислили; только я один, на основании высочайшего повеления, 1855 года 23-го марта состоявшегося, по ходатайству Его Высочества Генерал-Адмирала, — был оставлен при князе, в виде исключения.

XXIV

Мирно потекла жизнь князя и осталась без официальных изменений до самой его кончины. Он вошел в колею обыденной жизни так же легко, как будто из неё никогда и не выходил. В Петербурге он жил в бывшем доме грузинского царевича, купленном в казну и подаренном князю.

Сначала он занимался приведением в известность своих дел по собственным имениям, которыми, как видно, будучи отвлечен службою, он не занимался. Потом, стал приводить в порядок бумаги, накопившиеся у него по разным отраслям переписки, со времени отъезда его в Константинополь в качестве чрезвычайного посла; это заняло у него немало времени. Кроме того, он давал письменные отзывы и ответы на встречавшиеся вопросы о Крымской кампании. Словом, князь сложа руки не сидел: всегда был занят, всегда всё делал аккуратно и большею частью сам. Сколько раз случалось мне заставать его с иголкой, или с шилом в руках: прокалывая в тетрадях скважины, он сшивал их тонким шнурком. На письменном столе у него находилось всё под рукой, так что не было надобности вставать с места.

Письменный стол был у князя необыкновенный. Можно сказать — целая платформа, фланг которой, со стороны входов в кабинет, был прикрыт еще двумя громадными столами в две линии с высившимися на нём этажерками и столиками, над которыми был поставлен бюстик Суворова. Другой, противоположный край стола прикрыт был конторкой, шкафчиками, этажерками с разными секретными помещениями и над этими сооружениями высилась модель монумента Петра I-го, завещанная князю императором Николаем Павловичем и пожалованная в знак особенной милости Государя к Александру Сергеевичу.

Самый кабинет был замечателен громадными своими размерами. Это был зал пространством 72 квадратные сажени в площади, в два сквозные света, при 16-ти окнах, из которых 8 нижних были огромные, с тройными рамами для зимнего времени. Отапливался кабинет двумя круглыми, низенькими печами, помещенными посредине комнаты; топка печей производилась в подвальном этаже.

Кроме обыкновенных дверных створок, вход в кабинет заграждался еще железными ставнями, разобщавшими его с прочими комнатами, на случай пожара. Ставни эти были сделаны по повелению государя после бывшего в доме пожара. Так как кабинет помещался в здании, которое поперек двора соединяло два фаса домовых построек, то в нём находилось два выхода, с обеих сторон жилья, и приходилось так, что один вход из аванзалы был как раз против другого, из библиотеки. По стене между входами было 4 окна; два средние отделялись от двух крайних стеклянными ширмами, между которыми, под окнами, стоял диван, перед ним стол, а у ширм по стулу. За этим столом князь, по утрам, пил кофе и запросто обедывал в кругу своих. Под дальним окном, к стороне библиотеки, стояла высокая, с плоским верхом, конторка, на которой всегда лежали карты тех стран, где когда-либо происходили войны. По этим картам князь внимательно следил за передвижениями войск, отмечая их части булавками с разноцветными головками. Таким образом он был всегда в курсе войн на всех пунктах земного шара.

По стенам, от обоих входов в кабинет, тянулись шкафы, с помещениями в два яруса, наполненные отделом справочных книг, важнейшими и подручными бумагами, атласами, картами и другими научными пособиями; кроме того, на шкафах же открыто стояли книги военного содержания и лексиконы.

В библиотеке, рядом с кабинетом, помещались шкафы, во всю высоту комнаты. Число её книг простиралось до 30 000 томов, большею частью избранных сочинений. Она была окончательно разобрана и приведена в порядок в 1851 году, стараниями состоявшего тогда при князе чиновником особых поручений, капитана 1-го ранга Бориса Давидовича Нордмана. Каталог для библиотеки был им придуман самый удобный: на раздвижных прутьях, по примеру распределения справочных листков в адресных столах. На эти прутья нанизывались карточки с означением заглавного листа каждой книги. По алфавиту весьма легко было отыскать желаемое сочинение; масса прочих карточек опрокидывалась на другую половину дуги, а нужная из них вынималась из раздвинутых прутьев. На каждой карточке, особыми знаками, помечены были нумера шкафов и полок.

Однажды, князь, показывая мне свою библиотеку, сказал, что здесь еще не все его книги, что множество их находится в других помещениях; что большая часть книг юридического и статистического отделов, за неимением места, еще заключается в ящиках; что в кабинетах — по деревням и в московском доме — наберется еще порядочная библиотека.