За каждую пядь земли...

Таким образом, с 16 июля 1941 года в нашем корпусе начали функционировать политотделы корпуса и дивизий. [212]

Я, полковой комиссар А. К. Погосов и старший батальонный комиссар А. В. Головко были назначены соответственно комиссарами корпуса и дивизий, а наши заместители — полковой комиссар Н. В. Емельянов, батальонные комиссары Г. С. Макаров и М. Н. Тарадай — начальниками политотделов. Заместители командиров полков в батальонов стали комиссарами полков и батальонов, в ротах и батареях появились политруки.

С этого дня мы, комиссары, несли вместе с командирами полную ответственность за выполнение боевых задач, за стойкость личного состава в бою, за всемерное повышение боевого духа войск и стремление любой ценой остановить врага.

Я не имею возможности подробно останавливаться здесь на том, насколько благотворным, правильным и своевременным было введение института военных комиссаров в период нашего отступления под натиском вооруженного до зубов врага. Скажу лишь, что Указ Президиума Верховного Совета СССР был встречен с единодушным одобрением командирами и политработниками, а также подавляющей массой красноармейцев. Он дал могучий толчок дальнейшему повышению боеспособности войск, углублению качества и действенности партийно-политической работы.

— Ну вот, комиссар, что я говорил? Теперь за все будем отвечать вместе! — поздравил меня с новым назначением Николай Владимирович Фекленко, не скрывая своей удовлетворенности.

— А я и раньше не прятался от ответственности.

— Шучу, дорогой, шучу. А вот если по делу, то, пожалуй, пора нам с тобой поактивней взяться за наше начальство. Танков у нас осталось совсем мало. Девятов давно подготовил справку, а мы все чего-то ждем. Под лежачий камень, как известно, и вода не течет...

Комкор был безусловно прав. В тот же день, 16 июля, мы составили за тремя подписями рапорт Военному совету 5-й армии с просьбой срочно пополнить наши дивизии боевой техникой, и в первую очередь танками. К рапорту приложили строевую записку. 17 июля оба документа были вручены командарму Потапову и члену Военного совета Никишеву. И Потапов, и Никишев внимательно прочитали их, переглянулись, а потом командарм в довольно туманных выражениях заявил нам примерно следующее:

— Документ ценный и заслуживает внимания. Мы, [213] конечно, вернемся к нему через некоторое время. А сейчас могу дать вам, дорогие товарищи, лишь один ответ: сражаться теми силами, которыми располагаете. Да вы и не прибедняйтесь — танков у вас еще много, по сравнению, конечно, с другими мехкорпусами. Воевать и бить фашистов вы умеете. А будет возможность — непременно пополним корпус и людьми, и боевой техникой, это мы вам обещаем...

Жаль, что наш рапорт не сохранился в архивах. Сейчас он представлял бы большую ценность для военных историков. Ведь там были приведены подробные сведения о понесенных нами потерях на всех этапах прошедших сражений, а также об ущербе, который причинили противнику наши дивизии. Но я хорошо помню, что за каждый наш подбитый или сожженный танк немецко-фашистские соединения 1-й танковой группы фон Клейста понесли в 2,5–3 раза больший урон. Эту цифру легко получить, если суммировать приведенные выше данные по отдельным боям. А она говорит о многом. Вот почему невозможно без возмущения читать фальсифицированные выкладки битых гитлеровских генералов-мемуаристов, которые утверждали и раньше, да и поныне пытаются доказывать, что войска Красной Армии бежали-де в сорок первом без оглядки. Что молниеносной победы вермахт не одержал только из-за «роковых» решений и стратегических просчетов фюрера, который пренебрег умными советами своих генералов и фельдмаршалов. Да еще — из-за русской распутицы, бездорожья, морозов и т. д. и т. п.

Кто же тогда обескровил их танковые и мотопехотные соединения: помните свидетельство фашистского генерала А. Филиппи: «200 человек (убитыми) в сутки на дивизию». Кто устроил кладбище немецкой танковой техники под Ровно, Дубно, Бродами, на реках Горынь, Случь и Ирпень? Кто похоронил молниеносные планы захвата Киева и всей Украины?!

Верно говорят в народе, что у лжи короткие ноги. Как бы ни старались фашистские и буржуазные лжеисторики исказить историческую правду, она всегда пробьет себе дорогу к умам и сердцам честных людей всего мира, которые понимают и по достоинству ценят тот величайший вклад, который внес советский народ и его Вооруженные Силы в разгром фашизма и в уничтожение человеконенавистнической по своей сути гитлеровской армии. [214]

И снова Киянка, Бронники, Гульск

Бои второй половины июля и первой половины августа на киевском стратегическом направлении, как уже говорилось, носили крайне ожесточенный характер и проходили с переменным успехом на территории Коростенского и Новоград-Волынского укрепрайонов и на берегах реки Ирпень. Характерной их чертой было не только то, что они велись в одном и том же районе, но и то, что танкисты наших механизированных корпусов, вынужденные действовать в качестве пехотинцев, не ослабили своего сопротивления врагу, по-прежнему причиняли ему большие потери в живой силе и технике.

Неувядаемой славой в этих сражениях покрыли свои знамена полки и дивизии 19-го механизированного корпуса. Примеров тому, как били врага наши воины, достаточно в этой книге. Их могло быть гораздо больше, но я стремлюсь рассказывать лишь о тех событиях и боевых эпизодах, свидетелем или непосредственным участником которых мне довелось быть. Воины-танкисты и мотострелки наших соединений достойны того, чтобы об их подвигах знали. Пишу с огромным уважением и к живым, и к погибшим. Все они до конца выполнили свой священный долг перед Родиной и ни разу не оставили без приказа занимаемые рубежи, проявив при этом мужество, отвагу, массовый героизм, готовность к самопожертвованию...

Надолго осталось в моей памяти красивое волынское село Федоровка. Ведя упорные наступательные бои на левом фланге, корпус перешел в те дни к жесткой обороне в центре и на правом фланге, занимая рубеж Федоровка, Тупольцы, Несолонь. Федоровка, за которую исключительно упорно дрались гитлеровцы, стояла на взгорке и господствовала над окружающей местностью. Село несколько раз переходило из рук в руки. Но особенно памятным для танкистов 40-й танковой дивизии стал день 16 июля.

Начался он, как обычно, с налета «юнкерсов», бомбивших наши позиции на узком участке обороны, который занимали подразделения разведывательного танкового батальона дивизии под командованием капитана И. И. Бокова. В батальоне оставалось тогда не более десяти машин. Правда, большая часть из них были КВ и Т-34. Поэтому, когда «юнкерсы» отбомбились и улетели, а перед передним краем появилось около двадцати вражеских танков, поддержанных несколькими артиллерийскими батареями [215] и мотопехотой на бронетранспортерах, Иван Ильич Боков смело вступил в бой, хотя и знал — сражаться предстоит не на жизнь, а на смерть. Танкисты батальона, действовавшие в качестве пехотинцев (а их было большинство), имели достаточное количество пулеметов, противотанковых и противопехотных гранат, бутылок с горючей смесью. Боеприпасов тоже нам подвезли вполне достаточно. Все это было надежно зарыто в земле в ячейках и нишах полного профиля. Хорошо укрепили бойцы и свои траншеи, и одиночные ячейки.

Комбат заблаговременно приказал окопать танки. Применять их для контратаки решено было лишь в крайнем случае — каждая боевая машина была, что называется, на вес золота, и танкистам очень не хотелось расставаться с ними...

Гитлеровцы атаковали в уплотненных боевых порядках прямо в лоб, видимо, надеялись на легкий успех, отлично зная, что у нас оставалось мало танков. Во всяком случае, огонь двух пушечных и одной гаубичной батарей 40-го артполка, поддержавших действия боковцев, оказался для врага неожиданным, как гром среди ясного неба. Подпустив танки на дальность прямого выстрела, орудийные расчеты из батарей старшего лейтенанта Н. Васильева и лейтенанта В. Полянского уже первыми залпами подбили две головные машины, уничтожили несколько бронетранспортеров и мотоциклов с пехотой. Несмотря на это, немецкие танкисты не изменили тактики и по-прежнему шли в лобовую атаку.