Рыцари пятого океана

Когда Борисов улетел, я спросил старшину:

- И часто он вот так "заряжается"?

- А почти каждый раз перед вылетом да и потом, когда вернется, откровенно признался старшина.

- А другие? - спросил я.

- Про других не знаю, - уклончиво ответил старшина. - Вообще-то у нас не строго со спиртным. У Каравацкого желваки заходили на скулах.

- Этого еще не хватало. Разлагать полк не позволю! Снять Борисова.

- Снять-то можно, - вступил в разговор начальник штаба полковник Власов. Только кем заменить?

- Найдем. Есть у меня на примете человек. Начальник штаба у Кривцова.

- Майор Храмчеиков? Но он же не летчик.

- Неправда. "Пешку" он хорошо знает, летал на ней на боевые задания. К тому же академию окончил, да и умом природа не обделила. Я хотел назначить его начальником оперативного отдела корпуса, только он наотрез отказался. Готов, говорит, хоть командиром звена, только летать.

- А Борисова куда?

- Отправим в Москву. Управление кадров найдет ему место.

Каравацкий был крут в решениях. На следующий же день он вызвал Храмченкова к себе, вместе с ним полетел в 779-й полк и представил нового командира личному составу части. А еще через день Храмченков уже вел своих бомбардировщиков на подавление артиллерийских позиций противника.

Спокойный, уравновешенный по характеру и смелый в решениях, Храмченков пришелся по душе летчикам и штурманам и провоевал в этом полку до Дня Победы. Командира отличала любовь к людям, чуткость к их нуждам и запросам. Он никогда ни на кого не кричал, но каждое его слово воспринималось как приказ и выполнялось безоговорочно. Подвести своего командира в полку считалось преступлением. Провинившийся получал осуждение всего коллектива.

На аэродроме меня встретили А. В. Храмченков и комиссар полка М. И. Милещенко.

- Измерили взлетную полосу. Составили инженерный расчет. По всем данным, взлет с дополнительной нагрузкой должен получиться, - доложил командир.

И вот самолет, управляемый Скосыревым, поднимает для начала восемьсот килограммов бомб. Все обошлось благополучно. Потом начали прибавлять по пятьдесят килограммов. Остановились на тысяче. Длина разбега Пе-2 несколько увеличилась, но аэродром позволял это делать.

Эксперимент произвели и другие экипажи. Никаких ЧП не случилось. Четверть тонны дополнительного бомбового груза на голову врага с каждого самолета здорово! Если цифру 250 умножить на число боевых машин всей дивизии, получится такой выигрыш, который равен мощности дополнительно введенной в строй эскадрильи.

Новаторы пошли еще дальше. Однажды заместитель командира эскадрильи капитан Сергей Пинаев поднял в воздух тысячу двести килограммов бомб. Почин полка Храмченкова мы распространили в других бомбардировочных частях. Корпус стал гораздо сильнее, чем прежде, хотя количество самолетов в нем не увеличилось.

Вскоре после этого воздушные разведчики доложили, что на большаке, ведущем к деревне Молодовое, Шаблыкинского района, Орловской области, растянулась колонна вражеских войск.

- Число машин подсчитали? - спросили разведчиков.

- Примерно до сотни танков и автомашин. Они подняли такую пылищу, что точно определить невозможно.

- Что ж, объект для удара подходящий. - Полковник Куриленко снял трубку и вызвал к телефону майора Храмченкова: - Подготовить самолеты к вылету!

- Всем полком? - переспросил Храмченков, еще не зная, по какому объекту предстоит нанести удар.

- Да, всем,-подтвердил командир дивизии и назвал место, где, по докладу разведчиков, находилась вражеская колонна.

- Места знакомые. - почему-то вздохнул майор. Пока готовились к вылету, вражеская колонна успела втянуться в Молодовое и расположиться на отдых. Так было спокойнее: советские летчики вряд ли станут бомбить свое же селение.

Полк поднялся в воздух и взял курс на цель. Храмченков приказал бомбить танки с пикирования.

- Да поточнее прицеливайтесь, - наставлял он по радио экипажи.

Вот и деревня, где остановилась колонна неприятеля. Командир полка первым сбросил бомбы на зеленый квадрат сада, где отчетливо выделялись темно-зеленые коробки танков. Вспыхнули, запылали машины с крестами, а летчики все бросали и бросали смертоносный груз.

Когда самолеты отошли от цели, Храмченков приказал заместителю вести полк домой, а сам снопа развернулся на селение, которое только что бомбили, сделал круг над ним, что-то высматривая, и вернулся на аэродром, когда все другие уже успели зарулить на стоянку. Мрачный, неразговорчивый, он побрел в землянку, с трудом переставляя ноги. Вечером он не стал делать разбора полетов и вообще до утра не выходил из землянки.

- Что с командиром? - встревоженно допытывались у вестового летчики. - Не заболел ли?

- Заболеешь, - ответил сержант. - Он сегодня водил вас бомбить свою родную деревню. Там у него мать с отцом остались да две сестры...

Бомбардировка Молодовое не прошла для Храмченкова бесследно. Дня два ходил он как потерянный, на лбу появилась еще одна горестная морщинка. Он не знал, что сталось с отцом, матерью, сестренками: может, немцы угнали их на чужбину, может, расстреляли. И не дай бог, если погибли от бомб, которые сам он сбросил на родной очаг...

На следующий день погода выдалась ясная, и разведчики без труда определили: большинство домов в Молодовое не пострадало, танки же почернели от огня, а некоторые продолжали дымиться.

Это известие несколько успокоило Храмченкова. Он сразу же просветлел и тут только сказал, как тяжело ему было первым сбрасывать бомбы на родную деревню. Правда, он пока еще не знал, пострадали или нет его родители. Но то, что дома уцелели, вселяло какую-то надежду.

Вскоре наземные войска, тесня противника, продвинулись на запад и освободили деревню Молодовое. Только тогда Храмченков признался командиру дивизии, каких душевных мук стоила ему минувшая бомбардировочная операция.

- Что же ты сразу не сказал? Можно было направить туда другой полк, сочувственно отозвался Куриленко.

- Что поделаешь, война, - обронил Храмченков. - Люди не то потеряли...

- Но отец-то с матерью живы?

- Не знаю.

- Вот что, Афанасий Викторович, бери По-2 и лети в свое Молодовое, предложил командир дивизии.

Храмченков просиял. Он давно мечтал встретиться с родителями и сестрами, о которых ничего не слышал с начала войны.

- Спасибо, - признательно проговорил майор. Позже я встретился с Храмченковым и спросил, живы ли его родные.

- Живы, - вздохнул он. - Полдеревни немцы угнали в Германию. Отец чудом избежал расстрела. Ведь у него три сына, и все воюют. Спасибо, односельчане заступились.

- Ну, а дом цел?

- Какое там, - махнул рукой Храмченков. - Землянки и то путевой нет. Приземлился я на окраине села, оставил самолет под присмотром ребятишек и пошел разыскивать свой дом. На его месте землянка. Спустился по шатким ступенькам, на полу мальчик сидит. Спрашиваю:

- Ты чей?

- Мамин.

- А отец где?

- На войне.

- А как отца звать?

- Папа.

Так я ничего и не выведал. Потом увидел на печке самовар. Пузатый такой, с вмятиной на боку. Узнал. Наш фамильный самовар. Еще от бабки остался.

Вышел на улицу, вижу: старушка идет с речки, белье на коромысле несет. Узнал: мать. Так и обомлела, старая... Успокоил ее, помог донести ношу. А вскоре и отец с поля вернулся, сестры пришли.

Пробыл я с ними часа два, распрощался - и к самолету. Провожали всей деревней. По пути отец рассказывал, как недавно наши бомбили немецкие танки в саду, какая паника там была. Я не сказал, что сам принимал участие в этом налете, не стал расстраивать односельчан.

Слушал я Храмченкова и думал: "Ведь мог же он попросить комдива, чтобы тот освободил его от вылета. А не сделал этого. Значит, чувство воинского долга оказалось выше собственных переживаний".

- А малыш-то чей был в отцовской землянке? - спросил я майора.