Рыцари пятого океана

Поговорив с командиром, его заместителем Цибульским п врачом части о бытовых нуждах, мы спросили:

- Так что же тут у вас произошло?

- Техник Антонов летал получать запасные части,- начал рассказывать командир. - Вернулся. Его полагалось бы определить вначале в карантин, как положено по приказу командира корпуса, а он пришел в общую землянку, потому что помещения для карантина у нас нет.

- Стало быть, это ваша вина, - заметил Платонов. - Чего же тут искать причину?

- Я ни на кого не пытаюсь переложить ответственность за свою вину, сказал командир.

- Об ответственности потом, - сказал я Парфенюку. - Продолжайте об Антонове.

- Ночью Антонова бросило в жар. Начал метаться, бредить. Пришел врач и определил: сыпняк. Звонит мне: "Как поступить? Надо всех, кто вместе с Антоновым ночевал, перевести в отдельную землянку, а самого Антонова отправить в госпиталь". Я согласился с его решением. А через десять минут он снова позвонил: "Техники не хотят идти в карантинную землянку". Ну, раз начался бунт против медицины, - усмехнулся Парфенюк, - пришлось лично вмешаться. В общем, техники сидят в карантине, а работа стоит, некому самолеты ремонтировать.

- Но вы же понимаете, что это дело серьезное. С тифом не шутят, - вмешался Платонов.

- Понимаю, - согласился Парфенюк. - Только Пут-кип не будет за техников ремонтировать машины. Пришлось вмешаться мне:

- Шутки плохи, товарищ Парфенюк. Вы, видимо, до сих пор не поняли последствий случившегося. В гражданскую войну тиф сильнее пулемета косил людей. Но тогда другое дело. Скученность, грязь, нехватка врачей и медикаментов. Теперь же допускать такую вещь - позор. Нужны крутые меры. А виновников мы накажем. И в первую очередь вас, товарищ Парфепюк.

На другой день пригласили в корпус на совещание начальников политических отделов дивизий и всех врачей. Район, где дислоцировались полки, был небезопасен в санитарном отношении. Немцы в период оккупации занимали лучшие помещения, а местных жителей выгоняли на улицу. Что людям оставалось? Ютиться в землянках, в грязи, тесноте. Отсюда - тиф.

Договорились: разъяснить людям всю опасность антисанитарии, предупредить, чтобы остерегались контактов с гражданским населением, соблюдали все меры предосторожности.

- Нельзя же отгородиться китайской стеной от местного населения, - вставил кто-то из участников совещания. - Люди так ждали нашего прихода, и вдруг мы им говорим: не подходите.

- Надо помочь и в селах провести противотифозную профилактику, - сказал Платонов.

- Правильно. Мы не можем остаться безучастными к местным жителям, одобрил начальник политотдела 241-й бомбардировочной дивизии Шибанов. - Это тоже наши, советские люди, и мы должны оказать им помощь.

Совещание вылилось в большой разговор о насущных нуждах, которые ставила перед нами сама жизнь.

Вскоре после этого я снова поехал в один из полков, чтобы убедиться, какие приняты меры по улучшению быта и медицинского обслуживания личного состава.

Зашел в первую попавшуюся на глаза землянку. На нарах лежала измятая, ничем не прикрытая солома.

- Чья землянка? - спрашиваю одного из техников.

- Первой эскадрильи. - Так и спите?

- А чем ее прикроешь, солому? Обращались в БАО - там говорят: на войне никто гостиниц для вас не приготовил. Солдаты в пехоте хуже живут и то не жалуются.

- И в других землянках так же?

- Есть и похуже.

Я терпеливо обошел все землянки, потом вызвал заместителя командира по политической части и полкового врача.

- Вы были на совещании?

- Были.

- Знаете, как живут ваши техники?

- А как же? Они у нас каждый час на глазах. Если вы о простынях, то ведь для всех простынь не припасено. Батальон не дает.

- Своему начальнику политотдела докладывали?

- Нет.

Из полка сразу же направился в штаб дивизии. Командира на месте не оказалось, и я рассказал начальнику политотдела Горбунову обо всем, что видел и слышал в полку.

Горбунов был старым солдатом и опытным политработником и потому как должное воспринял в свой адрес справедливое нарекание. Он лично пошел в БАО и договорился обо всем, что было необходимо для наведения должной санитарии в полку и предотвращения тифозной эпидемии.

Я подробно говорю об этом потому, что забота о здоровом быте военнослужащих была важнейшей обязанностью политработников, она способствовала повышению морально-политического состояния и боеспособности личного состава подразделений и частей.

Рассуждения о неизбежности тягот войны и связанных с нею лишений вызывали порой апатию, безразличие, порождали безответственность. Вот один из примеров бездушного отношения к людям.

Однажды штурман Терехов выбросился с парашютом из подбитого самолета. Экипажи видели, что приземлился он на своей территории, доложили об этом в полку. Однако никто не позаботился о том, чтобы немедленно организовать поиск.

- Ваш же человек, - сказал я тогда начальнику санитарной службы 301-й бомбардировочной дивизии Фрейдесу. - Неужели у вас сердце не болит? Может, он ранен, не в силах передвигаться. Немедленно примите меры к поискам штурмана.

Этот случай заставил нас издать специальный приказ по корпусу. Командирам частей, их заместителям по политической части, врачебному персоналу вменялось в обязанность производить поиски подбитых в бою экипажей, принимать все меры к тому, чтобы люди быстро возвращались в свои части.

В каждом батальоне аэродромного обслуживания создали поисковые команды, обеспечили их необходимыми средствами передвижения. Летный состав предупредили:

в случае попадания в госпиталь сразу же ставить командиров в известность и после выздоровления непременно возвращаться в свой полк.

Политработники навещали больных и раненых в лазаретах, рассказывали им полковые новости, приносили газеты, письма, подарки от товарищей.

Конец зимы 1942/43 года и начало весны прошли в сколачивании частей и подразделений, в напряженной боевой учебе. Среди летчиков и штурманов было немало молодых, необстрелянных людей, которые еще не успели познать искусство борьбы с противником и на первых порах допускали немало тактических ошибок. Учеба чередовалась с боевыми вылетами на разведку и бомбометание.

Помню, командир корпуса поставил 241-й бомбардировочной авиационной дивизии задачу нанести удар по скоплению войск противника, а также по колонне машин и танков, двигавшихся по одной из дорог. На задание ушли девять самолетов. Опасаясь огня зенитной артиллерии, ведущий поднял экипажи на высоту три тысячи пятьсот метров. Никаких тактических приемов, обеспечивавших внезапность удара, не применялось. Сделав один заход, экипажи сбросили бомбы с горизонтального полета и вернулись домой. Эффект получился никудышный: большинство бомб взорвалось в стороне от цели.

В боевых вылетах других групп также допускалась элементарная тактическая неграмотность. Экипажи ходили на задания по одним и тем же маршрутам, и противнику не составляло особого труда перехватывать наши бомбардировщики. Редко кто из летчиков отваживался производить бомбометание с пикирования, а обстрел целей пулеметным огнем поначалу вообще не практиковался.

Приезжает как-то из этой дивизии главный инженер корпуса Иван Степанович Гудков и возмущается:

- Безобразие. Так все моторы можно вывести из строя.

- Что случилось? - спрашиваю его.

- Судите сами, - продолжает Гудков, - где это видано, чтобы за час полета бомбардировщик сжигал пятьсот семьдесят килограммов горючего? А у Токарева это отнюдь не исключение. Экипажи летают на максимальном режиме. Никто не думает о том, что надо беречь горючее и моторесурс.

Выслушав Гудкова, генерал Каравацкий снял телефонную трубку и вызвал командира дивизии Токарева.

Комдив не заставил себя ждать. Это был молодой, невысокого роста, стройный и симпатичный авиатор.

- Вы что это цирк там устраиваете, вперегонки друг за другом гоняетесь? меряя шагами свой маленький кабинет, спросил Каравацкий.