Маркус Вольф

После советского XX съезда на партийной конференции в Берлине в марте 1956 года Вальтер Ульбрихт зачитал отрывки из доклада Хрущева. Премьер-министр Отто Гротеволь осудил аресты невинных людей по политическим мотивам, призвал соблюдать права и свободы граждан ГДР.

Потом провели коллегию МГБ. Маркус Вольф сказал, что, прочитав доклад Хрущева, он почувствовал облегчение, словно освободился от душевного бремени. Мильке вызывающе ответил ему, что он не ощущал никакого бремени. О массовых репрессиях ему ничего не известно. А Сталин победил фашизм.

До февраля 1956 года над столом Маркуса Вольфа висела фотография Сталина с трубкой. После XX съезда Вольф ее снял. Эрих Мильке продолжал называть себя сталинистом. Во время служебных застолий требовал от подчиненных пить за Сталина и кричать троекратное «ура!»

Венгерские события осени 1956 года, когда целая страна вышла из-под контроля и едва не свергла социалистический режим, усилили позиции Вальтера Ульбрихта. Он с большим основанием мог требовать увеличения помощи, чтобы в ГДР тоже не восторжествовали «силы реакции».

Ульбрихт шантажировал Хрущева. Легко отметал любые предложения о либерализации: политическая обстановка не позволяет. Доказывал: никакие дискуссии в ГДР невозможны ввиду особого положения его страны на передовой холодной войны. И не может быть мирного сосуществования с такой агрессивной страной, как ФРГ. Ульбрихт требовал помощи, пугая ухудшением ситуации в стране, что может привести к трагическим последствиям. Это действовало. В Москве понимали, что слабый режим может в любую минуту рухнуть.

Восьмого ноября 1956 года, через четыре дня после ввода войск в Венгрию, на политбюро ЦК СЕПГ образовали комиссию под председательством Ульбрихта с целью не допустить повторения в стране венгерских событий. Но некоторые работники аппарата и партийные интеллектуалы намеревались повторить путь XX съезда и поставить вопрос о сталинистской линии Ульбрихта.

Особое положение руководителя внешней разведки позволяло Маркусу Вольфу держаться в стороне от настоящих баталий, разгоревшихся во властных структурах республики. У него были свои предпочтения, но Вольф их не высказывал.

Член политбюро Карл Ширдеван, заведовавший кадровым отделом ЦК, в эмиграции не был, поэтому меньше других пропагандировал ценный советский опыт. Напротив, призывал к утверждению в партии демократических начал. 12 ноября, выступая на пленуме ЦК, он доказывал, что не допустить повторения венгерской трагедии можно путем широкого обсуждения существующих в стране проблем и поиска решений. Он вообще полагал, что важнее создавать благоприятные условия для строительства социализма в ГДР, чем поддерживать состояние постоянной бдительности в отношении ФРГ.

У Ширдевана нашлись влиятельные сторонники. Министр госбезопасности Эрнст Волльвебер сказал, что это самый открытый, самый честный пленум, какой он видел.

Карл Ширдеван выдвинулся на роль второго секретаря ЦК и обратился за помощью к Москве. Советский посол Георгий Максимович Пушкин, который приехал в Берлин летом 1954 года, ему симпатизировал, поддерживал его идеи и устремления. Чтобы не раздражать Ульбрихта, Ширдевана тайно привозили на встречу с Пушкиным. Это происходило поздно вечером, присутствовал только переводчик посла.

Георгию Максимовичу идеи Ширдевана нравились. Пушкин предложил Москве поставить Ширдевана вместо догматика Ульбрихта. Посол докладывал в Москву, что в ГДР очень заметен культ личности Ульбрихта. Посол сообщил, что первого секретаря ЦК СЕПГ в стране считают «сталинистом номер один».

Опытнейший аппаратчик Ульбрихт видел, откуда ему грозит опасность. Заручившись поддержкой консервативных сил, потребовал вычистить «провокационные элементы» из партии. Речь шла о марксистах-интеллектуалах, которые придерживались принципиальных убеждений. Профессора Вольфганга Хариха арестовали 29 ноября 1956 года, руководителя издательства «Ауфбау» Вальтера Янку, друга Фридриха и Конрада Вольф, — 6 декабря. Всех держали в тюрьме МГБ — «Баутцен-2». Инкриминировали им соучастие в «подрывном заговоре».

Вальтер Янка с гневом говорил об арестовавшем его Мильке:

— Я в Испании сражался с фашистами на фронте, командовал ротой. А Мильке в тылу расстреливал анархистов и троцкистов.

В начале января 1957 года в Москву прибыла делегация ГДР. Ширдеван перед отъездом в Советский Союз сказал послу Пушкину, что немецкие товарищи рассчитывают на открытую дискуссию. Хрущев попросил Ульбрихта откровенно рассказать о внутрипартийных проблемах. Тот ответил, что СЕПГ сама справится. Никита Сергеевич не стал настаивать. В Москве не пожелали расставаться с Ульбрихтом. Реформатора Ширдевана оставили генсеку на съедение.

А Эрих Мильке, мечтавший о кресле министра, провернул ловкую интригу.

«Интрига, затеянная Мильке против Волльвебера, — вспоминал Маркус Вольф, — сомкнулась с амбициями Эриха Хонеккера, восхождению которого препятствовал Ширдеван. Нашептывания обоих воздействовали на Ульбрихта, отличавшегося хронической подозрительностью. Ширдеван и Волльвебер были соседями, но, насколько мне известно, никогда не поддерживали близких отношений».

Волльвебер и Ширдеван соседствовали в дачном поселке Лениц. А Карл Ширдеван дружил с одним профессором, с которым они при нацистах вместе сидели в концлагере Заксенхаузен. Профессор, в свою очередь, поддерживал добрые отношения с западногерманским политиком Гербертом Венером, которого болезненно подозрительный Ульбрихт считал английским шпионом.

Эрих Мильке прочертил преступную цепочку — от «британского шпиона» до министра госбезопасности ГДР. Доложил руководителю партии, что Ширдеван через профессора выдает секретные сведения британской разведке, а министр Волльвебер покрывает своего приятеля. Этого было достаточно, чтобы убрать и того и другого.

Вернувшись из Москвы, Ульбрихт атаковал Ширдевана. А Мильке не упустил случая укрепить свои позиции в аппарате и предъявил претензии Маркусу Вольфу, которого считал опасным соперником.

В конце 1956 года Мильке на партийном активе обвинил разведчиков в недооценке «идеологической диверсии». Он обрушился на Вольфа за попытку работать с разными течениями внутри западногерманской социал-демократии, поскольку считал Герберта Венера главным зачинщиком «идеологических диверсий» против ГДР.

«Мильке изобрел понятие идеологической диверсии, которое сыграло столь роковую роль для нашей страны, — рассказывал Маркус Вольф. — Этот резиновый термин обеспечил возможность придать уголовную окраску и превратить в объект оперативных мероприятий любое отклонение от политики партийного и государственного руководства под предлогом того, что оно отвечает якобы каким-то намерениям западных центров. А Герберта Венера выдавали за главного застрельщика „идеологической диверсии“ против нашей страны и нашей партии. Мы, разведчики, естественно, имели контакты с его окружением».

Мильке очень гордился тем, что придумал это понятие — «идеологическая диверсия».

«Гораздо позже это понятие было перенято другими службами безопасности, включая, к сожалению, и советскую, и вошло в лексикон коммунистических партий, — писал Вольф. — Этот термин способствовал формированию примитивного „черно-белого“ мышления и использовался для оценки всех, кто придерживался иных взглядов. „Идеологическая диверсия“ была важнейшим оружием, с помощью которого догматики удерживали свою закоснелую власть до тех пор, пока она не распалась».

Маркус Вольф поразился неожиданной ярости, с какой Эрих Мильке обрушился на него и на его службу. Обвинения из уст заместителя министра госбезопасности звучали крайне опасные. Мильке подводил к тому, что разведчики чуть ли не помогают идеологическим диверсантам.

Вольф оценил угрозу и принял меры предосторожности: «Обо всем, что было связано с контактами с Гербертом Венером, я непосредственно информировал Вальтера Ульбрихта, поэтому на всех предложениях, касавшихся Венера, имелась виза Ульбрихта… Мильке намеревался занять мою должность и при этом разделаться с разведкой. Меня спасло вмешательство советских товарищей и Ульбрихта. Он сказал, что я-де молод и меня надо воспитывать».