Жозефина

Жозефина прекрасно чувствовала, в чем она особенно уязвима, и разъезжала по водолечебницам, исцеляющим женщин от бесплодия: Экс, Пломбьер, Люксей — и покорно следовала всем медицинским предписаниям. Каждый раз, когда у нее зарождалась иллюзия или надежда, она предавалась великой радости, которой делилась с Наполеоном, а он в свою очередь — с близкими ему людьми. Потом, когда иллюзия рассеивалась, Наполеон, раздраженный, бросал ей резкие слова разочарования.

Он открыто взваливал все на жену, но в тайниках его сознания мелькала мысль, нет ли здесь его вины? Жозефина старалась поддержать и усилить это сомнение.

Со страхом следила она за каждым шагом Наполеона и не скупилась на сцены ревности, на слезы, обмороки. И только когда Наполеон усыновил Эжена, она немного успокоилась, хотя и этот факт не представлялся ей верной и длительной гарантией. Она знала, что Наполеон, потеряв надежду иметь от нее наследников, обратил свои ожидания на братьев, Жозефа и Люсьена. Но у обоих до сих пор рождались только девочки.

Помимо ребенка, который один только, как сказал Наполеон, «утихомирил бы Жозефину и положил конец ее ревности, которой она так мучит мужа», — чем могла бы она привязать его к себе так, чтобы он ни в коем случае не вздумал разорвать связывающую их цепь? И она участвовала во всех официальных актах общественной жизни; ее как первую даму встречали у ворот города, у нее был салон в галереях Тюильри и Сен-Клу, и она была окружена, таким образом, своего рода двором. Бонапарт сам требовал, чтобы она занимала первое место среди всех женщин, включая и свекровь, даже при семейных приемах. Перед лицом Франции и Европы — она первая дама Республики. При таких условиях разрыв с нею не мог не вызвать шума и общественное мнение осудило бы развод. Наполеон еще не поднялся так высоко, чтобы отделаться от нее без всякого риска.

У ее дочери Ортанс, выданной замуж за Луи Бонапарта, в первый же год замужества родился сын, получивший имя Наполеон-Шарль. Ребенок сделался любимцем Наполеона. На племянника он возложил теперь все свои надежды. Он нянчился с ним как настоящий отец, сочинял для него басни, сажал его за стол во время завтрака и видел уже в нем своего наследника. Маленький Наполеон звал большого «дядя Бибишь» и любил его больше всех на свете. Его появление прогнало на время страшное для Жозефины видение развода.

Наполеон достиг вершины своего могущества. Престарелый папа Пий VII лично прибыл из Рима в Париж, чтобы возложить корону на голову необычайного человека. Несомненно, прекраснейший момент в жизни Наполеона, когда он, облаченный в пурпурную мантию прежних французских королей, вместе с Жозефиной подошел в алтарю в соборе Парижской Богоматери, чтобы из рук главы церкви принять корону, венчавшую голову Карла Великого. Он не стал дожидаться, пока папа возложит на него корону, взял ее, возложил на себя собственноручно, после чего короновал и спутницу своей жизни, которая поднималась рядом с ним ступень за ступенью вплоть до трона, завоеванного его шпагой. И Жозефина с достоинством взошла на трон и в течение пяти лет украшала его как прирожденная принцесса. Властители Европы уважали ее и искали в ней поддержки и заступничества перед человеком, раздававшим короны и отнимавшим их по своему усмотрению.

За два дня до пышной церемонии должна была состояться еще и другая. Жозефина, стремясь упрочить свое положение, возжаждала обвенчаться с Наполеоном. Она понимала, что ее доводы не покажутся убедительными, когда большинство людей, окружающих их, находятся в том же положении и это может принять характер оппозиции гражданскому закону, возврата к старому режиму. Когда папа после своего приезда в Париж нанес ей визит, она посвятила его в свои намерения, которые он одобрил и обещал потребовать от императора, чтобы тот согласился на обряд венчания.

Папа и заявил Наполеону, что не может короновать Жозефину, потому что ее брак с ним не получил благословения церкви. После полудня 30 ноября 1804 года эта формальность была исполнена в часовне дворца Тюильри дядей Наполеона, кардиналом Фешем. Свидетелей при этом не было.

Итак, Жозефина стала императрицей. Она не только не явилась помехой Наполеону при его возвышении, но способствовала его величию и славе, оттеняя его геройство и суровость победителя очарованием своей красоты, доброты и грации, что привлекало к ней все сердца. Ей больше ничего не оставалось желать. После церковного брака, а особенно после коронации, она почувствовала уверенность и твердую почву под собой. Разве Наполеон короновал бы ее как императрицу, если бы имел намерение развестись с ней и ради блага государства заключить другой брак, способный ему дать наследника престола? Разве он заключил бы с ней церковный брак, если бы всерьез намеревался его нарушить? Ведь католическая церковь не разлучает тех, кого она сочетала однажды. Так рассуждала Жозефина.

На самом деле образ действий Наполеона не имел ничего общего с политическими намерениями. Только лишь чувство благодарности, чувство обязанности перед женщиной, которую он любил больше всех, счастливой звездой его первых походов, кому он посвятил свою юность, заставляло его поднять ее до той же высоты, какой достиг он сам. «Если я делаю ее императрицей, — сказал он Редереру, — то только из чувства справедливости. Я прежде всего честный человек. Ведь если бы меня бросили в тюрьму вместо того, чтобы возвести на трон, Жозефина принуждена была бы разделить со мной мою участь… Поэтому справедливость требует, чтобы она разделила со мной мое величие…»

Кроме того, Наполеон был крайне суеверен, и ему казалось невозможным расстаться с Жозефиной в тот момент, когда счастливая судьба вознесла его на вершину благополучия и власти. Он смотрел на нее всегда как на свою добрую фею. «Он был убежден, — говорила она сама, — что я приношу ему счастье, и ни за что на свете он не отправился бы в поход, не поцеловав меня перед отъездом. Хотя он меня и бранил, когда узнал… что мадемуазель Ленорман была у меня, а он называл ее обманщицей и грозил посадить в тюрьму, если она будет продолжать спекулировать на моем легковерии, тем не менее не преминул выспросить меня обо всем, что Ленорман нагадала мне на картах. И каждый раз у него появлялась улыбка удовлетворения, когда она пророчествовала ему новые победы». Наполеон был почти так же суеверен, как и сама Жозефина. Кроме того, она все же была для него единственной женщиной, к кому он был действительно привязан и к кому он всегда неизменно возвращался, несмотря на то, что его увлечения отдаляли иногда от нее. Вместо прежней страстной любви он теперь питал к ней нежную привязанность, и это чувство к ней оставалось всегда неизменным. Если бы не ее постоянная безумная ревность, она никогда бы не услышала от Наполеона ни одного грубого слова. Но беспрестанные сцены доводили его иногда до припадков гнева и ярости.

Конечно, ревность Жозефины была небезосновательной. У нее всюду были соперницы: при дворе, среди дам придворного общества и среди жен офицеров. Горькие слезы, бессонные ночи, мучительные часы ожидания — все это теперь изведала она, когда-то так легко игравшая с сердцем страдавшего из-за нее.

Когда в чужих странах вдали от нее Наполеон одерживал победу за победой, Жозефина в Париже мучилась несказанно, что какая-нибудь другая женщина может завладеть его любовью. В 1807 году Наполеон задержался в Польше, как же хотела она находиться возле него. Наполеону, однако, удалось успокоить и отговорить ее от поездки в Польшу. А ведь женский инстинкт подсказывал ей опасность, угрожавшую ее любви, может быть, до нее даже дошли достоверные слухи о его связи с юной Марией Валевской, прелести которой произвели на императора неизгладимое впечатление. Но она покорилась обстоятельствам. И ей предстояло перенести еще один удар.

Ребенок, на которого она возлагала особые надежды, сын Ортанс и Луи, внезапно умер от крупа 5 мая 1807 года. Вновь угроза развода нависла над ней. Страх перед этой возможностью и горе от потери любимого малыша были одинаково сильны в сердце Жозефины.