Its So Easy And Other Lies (ЛП)

У нас был перерыв, прежде чем отправиться через Тихий океан в турне по Австралии.

Я не могу это больше переносить.

Я почувствовал себя плохо, это был худший грипп, которым я когда-либо болел.

Ты собираешься быть тем самым парнем – который пасует перед трудностями?

Я взял трубку и набрал номер тур-менеджера.

Я выхожу из игры. Я больше так не могу.

Теперь я был тем самым парнем.

Никакого тура, замечательно. Но я должен продолжать двигаться.

Сиэтл.

Сиэтл.

У меня там дом. Вот куда я направлюсь.

Тогда 31 марта 1994 года в аэропорту Лос Анджелеса я видел Курта Кобейна, который выглядел потерянным в своем одиночестве, запутавшийся, как и я, в самом себе. Затем его не стало. Мужик, я действительно попросил бы тебя прийти ко мне домой этой ночью, когда мы приземлились. Мне очень жаль.

10 мая. Парализующая боль. Невыносимая боль. Боль, боль, боль.

Я умру. Здесь. В одиночестве.

Энди.

Пожалуйста, пусть он поднимется наверх. Я не хочу умирать в одиночестве.

Доктор Томас.

Демерол. Ничего. Демерол. Ничего. Абсолютная паника

Отделение экстренной медицинской помощи.

“Убейте меня.”

Я умолял снова и снова.

“Пожалуйста, убейте меня. Просто убейте меня. Убейте. Пожалуйста.”

Часть III

A good day to die

Глава 36

Пока я умолял врачей скорой помощи убить меня, привезли аппарат УЗИ, и они смогли наблюдать разрыв моей поджелудочной железы. Доктору Томасу, который наблюдал меня в детстве, была поручена оценка картинки УЗИ, врачи обсуждали подготовку к срочной операции.

То, что я оказался в Северо-Западном госпитале в тот день, меня ничуть не удивило. Удивительным было другое - что я вообще был жив тогда, в мае 1994. Долгое время я считал, что скончаюсь к тридцати годам - и я только что достиг этого возраста в феврале того года.

Ты знаешь, это конец, думал я.

Все, чего ты когда-либо желал, оставить след в мире.

Пришёл, ушёл.

Ты сделал это.

Я был частью GnR, я оставил большой след.

Ради чего тебе ещё осталось жить?

Затем доктор Томас внезапно сказал “Минуточку”.

Моя поджелудочная железа была увеличена и затем лопнула. Но теперь она начала снова сокращаться. Раз поджелудочная больше не увеличивалась, и кровь начала свертываться, они все-таки решили не проводить операцию. Я просто мог выжить с непрооперированным органом - не было необходимости диализа. Вместо того, чтобы катить меня в операционную, они продолжили обследовать меня в отделении интенсивной терапии. Они прописали мне действительно высокие дозы морфина и либриума. Поначалу у меня были кнопки, чтобы самостоятельно определять время введения дозы. Первые два дня я нажимал их постоянно. Затем, в какой-то момент на третий день, я осознал, Вау, я не нажимал кнопки так часто в течение этого часа. На шестой день они забрали у меня кнопки - потому что был я неумеренным наркоманом.

Они перевели меня на малые дозы.

Я начал испытывать меньшую зависимость от морфина.

Я никогда не забуду, как моя мама пришла в больницу, чтобы повидаться со мной. Она была в инвалидном кресле из-за болезни Паркинсона. И вот он я - ее младший сын, с капельницей - морфина в одной руке, либриума - в другой, чтобы избавиться от алкогольной зависимости.

Я видел себя в больничной койке с трубками в теле и ее в инвалидном кресле.

Это было не правильно - я должен был заботиться о ней. Это не правильно.

Ты идиот.

Ты идиот.

Глава 37

Как гласит старая поговорка про зависимость, первое, что нужно сделать на пути к выздоровлению – это признать, что у тебя есть проблема. В моём случае, я уже знал, что у меня есть проблема. Загвоздка была в том, чтобы признать, как эгоистично я себя вёл. Посмотри, ты причиняешь боль своей маме.

Я не знал, переживу ли те первые несколько дней в больнице, но я был уверен, что если выживу, то буду готов измениться. Когда я выписывался, доктор Томас пригласил меня поговорить в комнате для консультаций.

«Я устроил тебя в центр реабилитации от алкогольной и наркотической зависимости недалеко от Олимпии» сказал он. «Мы можем перевезти тебя туда напрямую отсюда»

Я поблагодарил его за всю оказанную помощь.

«Думаю, я сам справлюсь» - сказал я ему.

Я увидел, как его взгляд меняется. В его глазах вместо желания помочь теперь читался скептицизм, подкреплённый годами опыта. В тон его голоса прокралось раздражение.

«Дафф, если ты ещё хоть раз выпьешь алкоголь, ты умрёшь»

Я вновь поблагодарил его. «Две недели в одиночестве в больнице сделали для меня больше, чем любой реабилитационный центр мог бы».

И я в это верил. Работа в моей голове началась как только я увидел, что моей маме в инвалидном кресле приходится ухаживать за мной, беспокоиться обо мне – бояться, что возможно ей придётся оплакивать меня. С меня хватит. Теперь, когда мне была дарована эта отсрочка, настало время всё изменить.

Когда я вернулся домой, мой золотистый ретривер Хлоя ждала меня преданно у парадной двери, как и прежде, когда я заезжал домой между этапами туров. Я привёз её с собой, когда прилетел из Лос Анджелеса, и Энди заботился о ней, пока я был в больнице. Хлоя, казалось, чувствовала, в каком шатком положении я находился, она ни на шаг от меня не отходила всё время и тыкалась в меня носом даже чаще, чем обычно.

Благодаря либриуму, мой отказ от алкоголя не был мучительным – по крайней мере, пока я был в больнице. Они неплохо меня накачали там. Отправив меня домой, они дали мне двухнедельный запас либриума. Врачебное предписание гласило, чтобы я принимал по две таблетки шесть раз в день, потом две таблетки пять раз в день, и так далее, последовательно уменьшая количество таблеток.

Это было первым испытанием. Но я сделал это. Я следовал врачебным указаниям в точности. И всё-равно меня постоянно лихорадило. В первые несколько недель меня так сильно трясло по причине отказа от алкоголя, что я боялся сесть за руль. Я был уверен, что врежусь в кого-нибудь. Я нашёл старый стальной горный велосипед в своём гараже и стал вместо этого ездить на нём.

Первое, что я сделал после больницы – это пошёл за продуктами. Для меня это оказалось в новинку – я не покупал еду уже несколько лет. И вот я, тридцатилетний мужчина, взрослый и с кредитной картой, с чековой книжкой и дебетовой картой. Я мог купить в этом магазине всё, что пожелал бы, но я не знал, с чего начать. Мне казалось, что все пялятся на меня – я был уверен, что моя дрожь пугающе заметна. К тому же прошла куча времени с тех пор как я появлялся где-либо трезвым, и я не знал как вести себя и что именно делать. Ощущение такое, словно ты под ЛСД. Свет в магазине был ослепляющее ярким, и, готов поклясться, музыка содержала скрытые послания. Я схватил молоко, соус для барбекю, сигареты и только.

Я посмотрел на девушку-кассира.

«Деньги нужно здесь отдавать, так?»

Моя рубашка пропиталась потом и у меня была полноценная паническая атака.

Она нервно кивнула, едва превозмогая отвращение, и пугливо выцепила деньги из моей руки, стараясь меня не касаться.

Я даже не думал прежде, что просто жить своей жизнью уже будет не так просто. Наверное, мне казалось, что самым большим препятствием на пути к трезвенности будет необходимость избегать бары, дилеров и тягу к употреблению. Да, всё это действительно будет испытанием, но сперва нужно понять простые вещи, типа когда идти спать и что делать со свободным временем. Как теперь говорить по телефону? Кому позвонить? Надо ли сообщать людям, что я теперь трезвенник? Может, мне просто уехать куда-нибудь и пропасть? Как люди будут смотреть на меня после такого кризиса? Что мне, блять, делать со всем этим?

Эти вопросы пульсировали у меня в мозгу пока хрупкая паутинка моей жизни дрожала. Как теперь мне играть музыку? Могу ли я делать это трезвым? Guns N’ Roses на грани и настроение внутри группы – если нас ещё таковой можно называть – изменилось. Оставалось ли там ещё хоть что-нибудь, что можно спасти, и если так, мог бы я это сделать, будучи в совершенно новом и незнакомом для меня состоянии?