Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) читать книгу онлайн
Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.
Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Борьба за «Воспоминания» о Шварце [330].
В эти же дни устройство Маши в новую («спец», немецкую) школу. Трудная ассимиляция ее.
Что еще случилось за этот месяц?
Не постыжусь (хотя на Ваш взгляд и на взгляд многих мне, вероятно, следует устыдиться) — не постыжусь сознаться, что я на старости лет открыл для себя Пастернака!
Да, как будто проснулся, как будто разбудили… Не знаю, КАК сказать об этом радостном ощущении.
С трудом тяну воспоминания о С. Я. Пока еще не могу сказать: получается. Нет еще.
10/X 65.Дорогой Алексей Иванович. Так я рада снова получить от Вас письмо.
Очень сочувствую Вашим боям с режиссером. Вот что сокращает нам всем жизнь — эти бои. Ничего более выматывающего, более терзающего я не знаю. И в кино, конечно, еще труднее, чем в редакции. А тут такая дорогая, заветная вещь, как «Республика»!
Кстати: на днях А. А. подарила мне свою книгу. Очень красивая книга: формат, супер, фотография, шрифт — все отлично [331]. И хотя многое выброшено из того, что было вставлено ею и мною (я работала с ней вместе над составлением этой книги), все-таки это — самая полная Ахматова изо всех, когда-либо выходивших. (Хотя и без «Реквиема», без полной «Поэмы».) Но вот что гадостно: у нее есть стихи памяти Бориса Леонидовича, написанные через 2–3 дня после его смерти. Ей предложили вместо «Памяти Пастернака» назвать их «Памяти поэта». Она согласилась… И что же? Когда книга вышла, оказалось, что там поставлен нарочно 57 г., вместо 60! Чтоб не догадались — чьей памяти, какого поэта!
От одного этого может разорваться сердце.
Мелкие грязные люди.
_____________________
Иосиф [332] возвращен. 4 сентября состоялось решение, 25-го он постучал в мою дверь. (А Фриды — нет!)
Теперь он в Ленинграде, и я жду известий о прописке.
_____________________
От Ваших строк о Пастернаке захватило дух. Я его давно всегда без памяти любила, но стихи, собранные вместе, заново заставили меня пережить ощущение чуда. Книга, книга — это что-то магическое [333]… А какое лицо. А какая полнота жизни. Нет, нету слов.
А любите ли Вы его прозу — статью о Шопене, «Детство Люверс», «Охранную грамоту»?
Теперь — просьба.
У Фриды есть внучка — Наташа. Ей 3 ½ года. Наташа Киселева (дочка Гали).
Нет ли у Вас «Белочки и Тамарочки»? Не послали бы Вы ей с надписью — это было бы счастье. В доме культ Пантелеева.
6/I 66.Дорогой Алексей Иванович.
Только сегодня я прочитала Ваши воспоминания о Шварце [334]. Это удивительно хорошо. Так видны мне стали Вы оба и Ваша дружба, и необходимость друг другу. Евгений Львович воскрешен, «материализован» Вами, я слышу его голос и стук в дверь — и в то же время слышна его милая суть, его духовность. Спасибо Вам, дорогой друг, за этот подарок.
Комарово. 12.I.66 г.Дорогая Лидочка!
Спасибо Вам за добрые строчки о моих воспоминаниях. Одно могу сказать — писал их с любовью, по-настоящему, трепетно, а иногда и мучительно переживая вновь то, что было.
В «Неве» напечатано не все, а примерно две трети очерка. Мне казалось, что такие огромные «купюры» испортили, исказили портрет. Радуюсь, если даже в таком виде Вы узнали Евгения Львовича и даже услышали его внутреннюю, духовную суть.
Не помню, писал ли я Вам, как в прошлом месяце, разбираясь у себя в книгах, я наткнулся на подаренные Вами Ваши записки о Тамаре Григорьевне и как начал их проглядывать, зачитался и прочел все вновь — с наслаждением.
Это я пишу Вам не потому, что хочу отдарить Вас комплиментом. Вы, действительно, написали прекрасный портрет Тамары Григорьевны. Ведь немногое из того, что написано нашими современниками, тянет перечитывать.
24/V 66.Дорогой Алексей Иванович.
Не велите казнить, велите слово молвить.
Я чувствую себя виноватой перед Вами, и тороплюсь рассказать, как дело было.
Мне позвонил недавно Элик и, между прочим, мельком, спросил у меня:
— Вы не читали воспоминаний Алексея Ивановича о Самуиле Яковлевиче?
Мне бы попросту, как умной, ответить: нет. А я ляпнула:
— Нет; такая жалость — Алексей Иванович посылал их Сарнову, но 2-ой или 3-ий экземпляр, который я читать не могу… А мне так хотелось.
Уже кончая эту фразу, я поняла, что о посылке Сарнову говорить не следовало, т. к. Элик мгновенно обидится: почему не ему?
Но было поздно.
Вот.
Каюсь. Прошу прощения.
Не сердитесь!
Võsu. 12.VI.66.Дорогая Лидочка!
Сарнову я послал свою рукопись потому, что он пишет предисловие к моей книжке. А Элик меня об этом, т. е. о присылке воспоминаний, не просил.
Вы просили, но, увы, я не успел в Ленинграде перепечатать рукопись. Здесь же, в Высу — негде. А мне этого так хотелось — чтобы Вы прочли. Александра Иосифовна, мне кажется, слишком сурово оценила и «Маршака» моего, и «Шварца». После чего мне особенно хотелось проверить именно на Вас, а не только на Твардовском и на Сарнове.
Теперь рукопись уже в производстве.
14.VI.66 г.Дорогая Лидочка!
Вчера или третьего дня писал Вам, наговорил с три короба о своих рукописях, а главного — о Вашей рукописи — не сказал. А я вот о чем хотел. Меня огорчило, что Вы не согласились печатать в Детгизе предисловие к Мильчику в том компромиссном виде, какой предложил вам Морозов [335]. Когда нельзя применять стратегические силы, действуют тактические. Вы же, надеюсь, понимаете, что всякое другое предисловие, написанное равнодушной и послушной рукой, загубит эту книгу…
Не знаю — не поздно ли я подаю свой совет, но если не поздно — прошу Вас: согласитесь на компромисс. Это не ПОЛУПРАВДА, а не вся правда. Следовательно, все-таки правда, а не ложь и не полное умолчание.
24/VI 66.Дорогой Алексей Иванович. Извините, что не сразу отвечаю на Ваши письма. Всю последнюю неделю у меня высасывали силы и время бесконечные телефонные разговоры, связанные с ахматовской комиссией. Дела пока никакого, а интриг и неприятностей множество. Вчера Сурков уехал в Ленинград решать дела. Меня звали — я поехать не могла: хотя я уже не лежачая, но еще и не ездящая. Для меня всякая поездка всегда была вроде медицинской операции, а сейчас в особенности. Но, не поехав, я должна была срочно писать всякие заявления и письма и встречаться с товарищами, едущими. Вот причина задержки.
Толку из всего этого не будет никакого, а расстройство большое. Учиться интригам в 60 лет как-то поздно.
Но посмертная катастрофа, происшедшая с А. А., столь ужасна, что ничего не делать тоже нельзя [336].
