Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Алфиери подчеркнул, что у Муссолини не будет более подходящего случая, чтобы прояснить обстановку. Сколь еще долго Италия должна оставаться бастионом Третьего рейха? К тому же он слышал, что армия не в состоянии оказывать эффективное сопротивление противнику более одного месяца.

— Я согласен с этим высказыванием, — поддержал его Амброзио, — и говорил уже об этом дуче.

Затем Алфиери добавил: ситуация трагична, и это следует понимать. Самым лучшим выходом из положения было бы заключение сепаратного мира, чтобы сохранить государство. Генерал Амброзио был даже более резок, заявив, что у дуче имеется в распоряжении не более пятнадцати дней, чтобы вывести Италию из войны.

Муссолини жестом предложил им сесть. Голос его дрожал от эмоций. Эта проблема занимает его уже долгое время, сказал он троице, но решение ее непростое.

— В один прекрасный день мы передадим свое обращение к противнику. Каков, однако, будет результат?

И сам ответил на свой вопрос: «Италии будет предложена капитуляция». Потом задал вопрос:

— Говорить о сепаратном мире легко и просто. Но какова будет реакция Гитлера? Не думаете ли вы, что он разрешит нам просто так действовать самостоятельно?

В этот момент вновь появился де Цезаре, сообщивший, что фюрер ожидает Муссолини в своей обеденной комнате.

Когда дуче поднялся, Алфиери сказал напоследок: — Только вы можете найти решение этого вопроса! Только вы найдете выход из создавшегося положения. Но при этом надо исходить из того, чтобы Италию не постигли новые бедствия.

В два часа пополудни, когда пыль после бомбежки немного улеглась, в Сан-Лоренцо появился сам Папа Пий XII. Впервые после июня 1940 года его черный «мерседес» с ватиканским желто-белым флажком появился в городе.

Хотя об этом ничего не было сказано, люди знали, что Папа направлялся в церковь без стен с колокольней, возведенной в тринадцатом веке. Во всем районе возвышалось лишь несколько колонн и полуразвалившихся построек. Пий с трудом пробирался сквозь нагромождение камней и битого стекла.

На ступенях базилики он остановился, озирая Сан-Лоренцо. До него доносилась вонь горевших дерева, пластика и резины. На улицах и во дворах лежали трупы более семисот, по другим данным — тысячи двухсот погибших. Число раненых превышало 1200 человек. Женщины копошились в руинах, мужчины пытались разобрать завалы. Священники склонялись над умирающими. Спасатели с носилками подбирали трупы и раненых. Когда Папа стал читать молитву и благословлять быстро собравшуюся толпу, многие встали на колени, чтобы поцеловать края его одежды. Некоторые из них потом вспоминали, что она была запятнана кровью умирающих.

В толпе послышались крики: «Да здравствует Папа!», «Да здравствует мир!».

В этот момент в Сан-Лоренцо появился король Виктор Эммануил III.

Несмотря на глубоко надвинутую фуражку и серо-зеленую форму маршала империи, люди узнали его. В свои семьдесят шесть лет король выглядел старше — лицо все в морщинах, белые как снег усы, дрожавшая челюсть. За три года войны он почти стал чужим для народа, ведя уединенную жизнь в своем поместье.

Все утро король стоял у окна виллы Ада, прислушиваясь к звукам далеких разрывов бомб, сжимая и разжимая кулак левой руки. События подталкивали его к принятию решения, которого он до того времени избегал. Две недели тому назад, возвратившись в Рим, он встретился с генералом Амброзио. Разговор с ним, да и секретная информация, переданная Марией-Джозе герцогу Акваронскому, принесли свои плоды. Помощник короля генерал Паоло Пунтони впервые отметил, что король заговорил о необходимости смещения Муссолини и введении военной диктатуры во главе с Бадолио. Однако высадка союзников на Сицилии привела его к мысли: если дуче выедет на фронт и будет убит или взят в плен, никакого решения ему принимать не придется.

А может быть, дуче, находящийся в Фелтре, удивит, их всех разрывом с Гитлером? Или же он пронюхает про заговор против себя и совместно с Гитлером лишит его трона? Покинув виллу, чтобы осмотреть последствия бомбардировки, король не пришел еще ни к какому выводу. Но вот теперь жители Сан-Лоренцо подвели его к этому.

Одной из первых его узнала Анджела Фиораванти. Выбравшись из укрытия после того, как самолеты улетели, она увидела, что ее квартира разрушена полностью. Сквозь клубы дыма и пыли за ней следовали близнецы, муж Менотти и тринадцатилетняя Мария вместе с одиннадцатилетней Эльдой. Пробираясь по развалинам, она заметила всего в нескольких метрах от себя короля «с трясущимися руками и отвислой челюстью» от увиденного.

Вскрикнув, подобно фурии, с пятнами крови на своей одежде, она подбежала к нему.

— Посмотрите на него, — крикнула она людям. — Он приехал посмотреть на эту бойню как на представление. — Обратившись к нему, добавила: — Убирайся отсюда и наложи на себя руки!

Хотя охранник короля пытался заткнуть ей рот, она продолжала кричать:

— Вы ввергли нас в эту войну вместе с немцами. И что же имеют наши дети от грязной войны?

Когда король, следуя примеру Папы, попытался разбрасывать деньги, некоторые люди рвали банкноты на кусочки с криками:

— Нам не нужны ваши грязные деньги, нам нужен мир!

Когда машина тронулась в обратный путь, король сидел бледный и дрожащий, не говоря ни слова. Ему, Виктору-Эммануилу III, нанесено оскорбление, подобно уличному торговцу. Его тысячелетняя династия оказалась в опасности благодаря Муссолини. И он прошептал:

— Такое не может больше продолжаться. Режим во что бы то ни стало должен быть сменен.

В 9 часов вечера 20 июля дуче отложил в сторону бумаги и выключил настольную лампу. Дворец был освещен скупо. Через двадцать четыре часа после его возвращения из Фелтре руины Сан-Лоренцо напоминали о растущем в народе недовольстве.

За прошедшие сутки произошло много неприятного. Обед с Гитлером в Фелтре не дал ничего, кроме разглагольствований. Фюрер все время говорил с полным ртом, уминая свой излюбленный рис с соусом бешамель. Дуче же съел совсем немного. Гитлер возвестил о новых репрессалиях: его воздушный флот сотрет через несколько недель Лондон с лица земли, к тому же наступит новый этап подводной войны. В запрошенных Муссолини 2000 самолетов ему было отказано: русский фронт оставался приоритетным.

Диктаторы не расставались до 6 часов вечера, но Муссолини не мог вспомнить ничего существенного. Налет авиации союзников на Рим сильно его обеспокоил. Прежде чем ответить на предложение Гитлера о военной реорганизации Южной Италии и передаче итальянской 7-й армии под контроль немцев, дуче необходимо было внимательно изучить стенографический отчет.

В этот же день дуче признался генералу Амброзио, что о выходе Италии из войны речь пока не идет. Вместо этого он пообещал написать письмо Гитлеру с просьбой освободить его от союзнических обязательств. Амброзио с горькой иронией прокомментировал это намерение словами:

— Письмо это непременно окажется в корзине для бумаг. Выход из «оси» следовало оговорить устно — в Фелтре.

Нерешительность и нежелание Муссолини осложнять свои отношения с фюрером означали для Амброзио и его заместителя генерала Джузеппе Кастеллано лишь одно: необходимость действовать самим.

Биограф Муссолини, выпустивший восьмитомник о жизни и деятельности дуче, тридцатичетырехлетний Ивое де Бегнак отметил в тот день: «Лицо вождя было небритым и имело землистый цвет. За шесть недель он потерял около двадцати килограммов в весе, и его форма висела на нем как мешок». Далее он записал: «Деятельность ваша продолжается десять лет. Вы были еще молодым парнем, когда впервые появились здесь», — произнес дуче. Когда же я ничего не ответил, он пробормотал как бы про себя: «Жизнь уже закончилась, но борьба продолжается».

Едва экспресс затормозил при въезде в столицу, в ноздри Дино Гранди ударил едкий раздражающий запах: Рим горел. В полдень 21 июля он понял, что его миссия в этом городе может оказаться самой важной в его жизни.

Утром этого дня Гранди был полон решимости. Прошло почти четыре года с момента его встречи с королем в сосновом бору — годы, в течение которых, не будучи в состоянии действовать, он наблюдал разрушение страны. Теперь, в июле 1943 года, Италия оказалась почти беззащитной перед сильным противником: только семь пехотных дивизий без бронированной техники могли оборонять полуостров. Лишь три из шести линейных кораблей да шестнадцать устаревших крейсеров и эсминцев могли вести боевые действия, к тому же они были разбросаны от Таранто до Специи. С ноября военно-воздушные силы потеряли 2190 самолетов, так что в воздушных боях над Сицилией смогли принять участие лишь семьдесят истребителей.