Ничего кроме правды

Горячая линия папарацци

Может, это и абсурдно, но настало время, когда мы решили попытаться в самый последний раз спасти наши отношения. Мы встречались там и тут, на бензоколонках, и удивительным образом всегда вокруг нас крутились фотографы. Только теперь я понимаю, что Верона установила «горячую линию» для папарацци, чтобы они не перетруждались, разыскивая нас. И назавтра я улыбался со страниц газеты: «Болен снова крутится вокруг Вероны». Я хотел избежать шумихи и предложил: «Давай уедем!» Позвонил в «Луфтганзу»: «Куда можно уехать подальше?» и заказал билеты на Бали, две недели в роскошном отеле с кучей всяких услуг, всё это обошлось в 20 000 марок.

В Club Med мы не успели даже выйти из ванной и завернуться в полотенца, как снова разыгрался спектакль. Я решил, что с меня довольно её болтовни, и что мне лучше вернуться домой. Все ценные вещи — деньги, документы, билеты, взятое напрокат фотооборудование за десять тысяч — я сдал на хранение в сейф отеля. Но когда я открыл ячейку — фокус–покус — все вещи словно в воздухе растворились. «Верона, где мои вещи?» — бушевал я. А Верона: «Я их закопала!» Я: «Верона, чёрт тебя побери! Это же бессмысленно, я хочу сейчас же уехать, верни моё барахло. Иначе я позову полицию!» Верона хохотала до упаду: «Иди в полицию и скажи, что твоя жена украла у тебя деньги, да вся полиция обмочится со смеху!» Мы спорили целую ночь, в конце концов, она пошла на уступки, побежала на пляж и выкопала из песка мои деньги и паспорт. «Ты совсем рехнулась, закапывать в песке? А если бы кто–нибудь нашёл?» — рычал я на неё, из–за чего мы вновь поспорили: Верона взяла сумку с фотоаппаратурой, швырнула на пол номера сперва фотоаппарат, принялась потом за камеру, Nicon со вспышкой и двадцатью объективами, которую она раза три ударила о стену, так что камерой потом можно было бы снимать из–за угла.

Но было полно ситуаций, когда я смеялся над ней. Так случилось на вечеринке «Come Together», около уличного бассейна, это нечто, похожее на сбор гостей перед званым обедом, когда все стоят в гостиной с шампанским в руке. Все болтали: «блаблабла», в самой серёдке Верона, как голливудская звезда, при парадном макияже, в вечернем платье, таком длинном, что подолом она подметала кафель на полу. Никто не обращал на неё никакого внимания, просто невероятная вещь для женщины, которая на ралли с Михаелем Шумахером едет в противоположную сторону, ведь она show–girl, а в правильном направлении и без того движется много народу. Она внезапно завизжала в мою сторону: «Дитеееееер! Держи меняяяяя!» и как была, при полном параде — с бокалом, макияжем и платьем–метлой прыгнула в бассейн.

Помогите! Помогите!

Был прекрасный день, о таком можно только мечтать, мы пошли гулять на пляж и решили поплавать. В воде крутились куры, яблоки и груши — балийцы по утрам швыряют в воду всё, что только можно для своих богов. Плывёшь себе кроллем, и прямо в руки падает половинка курицы. Разумеется, не гриль. Мы выплыли в открытое море, и я захотел показать Вероне, как ныряют с аквалангом.

«Слушай, нам нужно доплыть до рифа, здесь не видно рыбы» — объяснил я ей. Мы плыли по собачьи, пока я не поглядел в подводную маску на дно и не установил, что в этом месте жуткое течение, оно нас уносило. Верона тоже увидела это и ударилась в истерику. Я проходил курсы в Германской Ассоциации по Спасению Жизни, потому знал, что делать, если у кого–то в воде случится припадок. «Слушай» — сказал я Вероне — «держись за меня покрепче, лучше всего положи руки мне на спину, и я вытащу тебя отсюда. Без проблем». Но она лишь кричала: «Больно! Не хватай меня… отпусти… помогите!.. помогите!» Я протянул руку, попытался схватить Верону за руку, но она разрыдалась. Она не была выдающейся пловчихой, я пытался её успокоить: «Дай мне руку, увидишь, всё будет хорошо, я вытащу тебя!» Я заметил, что нас всё дальше относит от берега, и мне хотелось быть её героем. Я хотел спасти её жизнь, хотел быть крутым парнем, хотел показать, на что готов ради неё. Но Верона не дала мне такой возможности. Я лихорадочно раздумывал: а что, если она разыгрывала истерику? И как вернуть ей ясность рассудка? На курсах по спасению нас учили: «Если кто–то смертельно испуган, не говори ерунды, тресни его по роже! только так ты можешь его спасти!» Но я не мог. Верона гребла, как сумасшедшая, выла всё интенсивней, и моей единственной мыслью было: «Что ты делаешь? Что ты делаешь?» Так прошло несколько мучительных минут, в течение которых мы гребли, и течение уносило нас всё дальше.

Бог проявил милосердие к поп–продюсеру: с пляжа множество людей видело, что нас уносит. Описав петлю, к нам подошла моторная лодка, чтобы вытащить нас из воды. Я предпринял последнюю попытку: «Попробуй, несмотря ни на что, остаться в воде, Верона» — сказал я — «попробуй нормально доплыть до пляжа. Лодка плывёт около нас, и я с тобой — ты увидишь, ты можешь это сама», но Верона не слушала меня, а сразу же вскарабкалась на борт.

Я был невероятно разочарован. За Верону я готов был отдать жизнь, но ей это было не интересно. Я сделал бы для неё всё, даже если бы сам утонул. Я был уверен: я тот человек, который смог бы вытащить её, если бы она один–единственный раз в жизни доверилась мне. Это сплотило бы нас, я мог бы гордиться собой, мог бы сказать: «Верона, посмотри, ты доверилась мне, и я тебе доказал, что я на всё для тебя готов». Но все эти «бы» ни на миллиметр не продвинули меня вперёд, какой–то тип втащил её в лодку, и я, если на то пошло, для неё не существовал. Я был взбешён, несчастлив, выл: «Да пропадите вы все пропадом!» и оставался в воде. Я не хотел, чтобы меня вытаскивали, я всё ещё хотел доказать, что мы могли бы это сделать. И поплыл один к берегу.

Цалеманн и сыновья

По возвращении с Бали Верона заявила, что нашла ключ к решению нашей проблемы: «Эта вилла Розенгартен приносит нам несчастье! Я думала над этим! Ты всё время жил здесь с Наддель, я не хочу больше здесь жить. Давай снимем квартиру в городе».

Я нашёл нечто шикарное там же, в Альстере: три комнаты, 5600 марок в месяц. Нужно было снять квартиру на год, для этого к нам пришёл маклер. Ещё я купил новую маленькую студию за 100 000 марок, самолично ползал на коленях, втыкая штепселя в розетки, отвозил Верону в офис, покупал мебель, покупал шкафы — просто сам себе фирма «Цалеманн и сыновья» — и вложил во всё 200 000 марок. Кто не принимал никакого участия в переезде, так это Верона.

Мой друг Маттиас зашёл за мной, чтобы вместе пойти выпить пивка. Я всё время предупреждал его: «Знаешь, у моей жены тяжёлый характер!» Но что это? Верона, почтившая меня в тот вечер своим присутствием, отворила дверь и медовым голоском завела: «Привет, Маттиас, очень приятно с тобой познакомиться!» А он отвёл меня в сторонку: «Скажи, у тебя что, не все дома? Твоей жене не требуется особого ухода, она добра и мила!»

«Пока, Верона!» — попрощался я — «мы пойдём чего–нибудь выпьем!» И вдруг получилось так, будто обесточенную Верону зарядили от розетки: она сорвалась и начала выть на высоких тонах безо всякой причины. Я предложил: «Если ты хочешь, чтобы я сегодня вечером остался здесь, я, конечно, останусь. Ведь мы так мало видимся…» Но она быстро возразила: «Нет–нет, иди!» Но едва я подошёл к входной двери, как она вновь раскричалась, принялась хлопать дверьми и кидать шмотки. Я подбежал и снова спросил: «Верона… Слушай… мне остаться здесь?..» Но Верона закричала: «Нет!» Я спустился к Маттиасу.

Внезапно мы услышали шум. Мы заглянули наверх и увидели, как Верона разбежалась и выскочила в окно с кучей барахла. Было пол–одиннадцатого вечера, на улице у всех зажглись лампы, соседи были перепуганы шумом. Я побежал за ней так быстро, как только мог, и нашёл Верону лежащей на земле на углу: «Мама, мама, помоги мне, мама» — плакала она. Я спросил: «Верона, что случилось? Могу я тебе помочь? Что произошло? Может, поговорим?» Но она только закричала на меня: «Убирайся!» и швырнула в меня лампой и стопкой CD-дисков. Мне этого хватило: «Я этого больше не выдержу, Верона» — сказал я — «я пойду с Маттиасом пить пиво!»