Ничего кроме правды

Акапулько и высокие ледяные вершины

Мы отправились в отель около аэропорта и провели там время до отлёта. Я был измотан, Верона выла всю ночь без остановки, я боролся с сумасшествием. Заняться любовью никому и в голову не пришло. По прибытии в Акапулько мы выяснили, что экзотические клёвые пляжи, которые мы себе представляли, были отвратительны и загажены. Мы отправились в отель «Tres Islas» — это было ближе к вечеру — мы получили бунгало с собственным бассейном, в котором плавали орхидеи, и постепенно радость жизни вернулась к нам. Верона переоделась, мы вошли в воду, цветы покачивались вокруг нас, и всё было — как бы поудачнее выразиться? — жутко романтичным. Я счёл это знаком судьбы: вы оба пережили стресс, но теперь всё снова хорошо. Мы улеглись на кровать, облачённые только в полотенца, и я решил, что Верона готова.

Как вдохновенный учёный–любитель, я уже во время ласк в автомобиле кое–что разведал. У меня зародились отчётливые подозрения, что не всё в ней было заложено от рождения. И теперь, когда она потягивалась на постели, две её грудки торчали, как высокие горные вершины.

Как правило, мужчина едва ли задумывается о том, когда и где это должно произойти впервые. Просто начинают однажды. Но в данном случае всё было иначе, я пережил настоящий стресс. 8 месяцев я ждал этого. Это не был страх отказа, это была боязнь ответа на вопрос: а что, если я разочаруюсь? Что, если ты мечтал о женщине, которой не существует? Это усмиряло меня. Верона могла быть прекраснейшей женщиной на этой планете. А если с ней в постели будет скучно, иллюзия разрушится. Эротика для меня точка вращения, суть взаимоотношений. Все мужчины, которые говорят, будто им достаточно просто говорить с предметом своей любви, попросту лгут. Я не отношусь к теоретикам мужского пола, которые два раза в месяц ищут у супруги чакру или энергетические каналы. Мне же нужно вдохновение и соучастие партнёрши.

Я с самого начала пошёл на уступки Вероне. Изображал из себя эдакого медиума. Ладно, даже если будет не так уж здорово — ничего страшного! Пока ещё существует фантазия — не всё потеряно. Но я беспокоился понапрасну. Вероне можно приписать всё плохое в этом мире, но только не то, что она дурна в постели. Она, абсолютная эгоистка, сама признаёт, что ею нельзя пренебречь. Мне не нужно было говорить: «Давай, мышонок, расслабься», она сама могла об этом позаботиться. Прошло ровно два часа, я был в восторге. Всё было ещё прекраснее, чем в моих самых смелых фантазиях, Вероне даже не требовалась помощь. Конечно, я знаю, мужчина останется в дураках, если будет верить стонам женщины в его постели. Но я был твёрдо уверен: она не может притворяться, Верона, должно быть, действительно любит тебя. Или скажем иначе: если хоть какие–нибудь отношения с Вероной могут быть искренними, то только секс, ибо, как известно, она самая бездарная актриса на свете.

Верона, вспотевшая, лежала в моих объятиях. Я был просто потрясён, просто счастлив. Мы говорили о том и об этом, и между прочим я заметил: «…у тебя такая удивительная грудь…» Нужно знать, что у фрау Фельдбуш в генах заложено: лови–меня–я-лесная–фея. Потому она и говорит столько чепухи. «Она настоящая!» — прозвучал ответ. Я не поддался: «Итак, послушай, я в этом немного разбираюсь. У другой моей подруги такие же штучки. Мы с тобой хотим пожениться, и мне кажется, будет хорошо, если мы начнём нашу совместную жизнь без лжи. Ну, признайся: они же ненастоящие». Но Верона ответила упрёком на упрёк: «Они настоящие, пойми же! Как тебе вообще такое в голову пришло? Ты смешон!» И мы снова занимались тем, что отлично умели делать вместе — ссорились. Я не мог больше сдерживаться.

Фактор — Аааа?

Я понял, что существовало две Вероны. Та, которая вечером ложилась со мной в постель, была не похожа на ту, с которой мы садились завтракать. Верона без макияжа похожа на что угодно, только не на Верону. Утром она проводила в ванной по несколько часов. Она даже загорала не так, как все нормальные люди, у неё была своя особая схема: снизу немного больше, сверху поменьше, а ещё выше она накидывала платок. «Иначе цвета моего макияжа не будут подходить, Дитер!» — объясняла мне она.

Мы и дальше спорили, как затраханные, главным образом о всякой ерунде. Например, она боялась комариных укусов, но вместо того, чтобы купить какую–нибудь одну мазь, она за мой счёт опустошала пол–аптеки. Мне это вовсе не казалось забавным. Я же не Ральф Зигель, который говорит каждой женщине, с которой знакомится: «Слушай, я куплю тебе машину, вот тебе моя кредитная карточка, пользуйся!» Я страдаю паранойей в том смысле, что мне кажется, будто все мои женщины любят меня из–за денег. Поэтому в начале я всегда притормаживаю и становлюсь ещё экономнее, чем обычно. Моя мать всегда предупреждала: «Дитер, женщины любят в тебе лучшее — твои деньги». Это была борьба за власть. Я хотел объяснить Вероне: ты не можешь швыряться моими деньгами и покупать всё, что взбредёт в голову! Только объяснять это Вероне Фельдбуш было бессмысленно. Во–первых, она мне и слова сказать не давала. Во–вторых, она относится к тому роду женщин, что, наверное, ни разу в жизни не заплатили сами даже за лак для ногтей.

Те полчаса в день, когда Верона была со мной мила, я думал: о, да, это женщина моей мечты! Тогда от неё исходили такие слова: «Ты мой герой, ты самый крутой, я хочу пятерых детей от тебя, я хочу связать с тобой свою жизнь». А потом мы цапались, и я слышал: «Я не желаю тебя больше видеть, ты самый мерзкий ублюдок, для меня ты — просто дерьмо, между нами никогда ничего не было!» В том, что касалось ссор, Верона была истинным холериком. Она не просто злилась, она становилась настоящим монстром и кричала: «Ты же не думаешь всерьёз, что тебя можно любить? Для меня ты дерьмо!» И всегда этот фактор — Аааа?: да, что ещё, что теперь? Что, собственно, было правдой во всех её рассказах?

В наши лучшие мгновения она кормила меня комплиментами. «Слушай, неужели, тебе и впрямь столько лет?» — интересовалась она. А потом отвечала: «Ты с ума сошёл? Посмотри, неужели человек в этом возрасте может так выглядеть? Посмотри, как ты играешь в теннис. Посмотри, как ты катаешься на водных лыжах, двадцатилетний так бы не смог. Ты в наилучшей форме, ты натренирован просто супер, да–да, погляди только!» Но когда мы ссорились вновь, её программа менялась на противоположную. Жизнь переворачивалась вверх тормашками, тогда Верона глядела на меня так, будто я весил 120 кило, и будто у меня была прыщавая задница. Думаю, что это была её манера обращаться с мужчинами: превозносить до небес, а когда ты решишь, что этот мир прекрасен и всё просто супер — получай целый залп эмоций.

4 дня мы занимались ничегонеделаньем, а потом полетели дальше: сперва в Канкун, где мы провели целую неделю, потом в Лас — Вегас. Мы были как Ричард Бартон и Лиз Тейлор, мы ссорились и мирились, но в моей голове всё ещё водилась эта мыслишка с женитьбой. «Слушай, Верона, нам следовало бы обсудить заранее брачный контракт…» — начал я. Моя адвокат в Германии была в курсе и готова в любую минуту приступить к исполнению своих обязанностей. Если бы я позвонил, она за ночь выслала бы по факсу набросок договора. Ни мои родители, ни кто–нибудь ещё не знали, что я задумал. Даже Наддель я всего лишь намекнул. Я сам себе казался свиньёй. У других ведь тоже есть чувства, и я знал, что причиняю ей жуткую боль. После семи лет любви я распрощался, сказав у двери: «Пока!»

По дороге я позвонил ей: «Заешь, Наддель, я, скорее всего, женюсь». Верона сидела подле меня, она настояла на том, что будет присутствовать при выяснении наших с Надей отношений. Она дала мне знак: «Скажи ей, наконец, что всё кончено, и пусть она выметается». Я начал: «Знаешь, Наддель, будет лучше, если ты поскорее найдёшь новую квартиру… Моя адвокат зайдёт, чтобы обсудить детали…» Я ждал, что она заплачет, но она была лишь хмурой и разочарованной. Я попытался объяснить ей, как далеко это может зайти. Проблема состояла в том, что я сам не знал, как далеко, не говоря уже, что я не мог признаться: вот, к трубке приклеилась Верона. Я не был уверен ни в чём. Мои чувства к Наде не умерли, я обожал её — точнее, наше с ней прошлое. А в том, что касалось Вероны, у меня не было никакой уверенности. Обычно это представляют себе как нечто клёвое: один мужчина, две женщины, но в действительности нет ничего хуже. Я собрался с мужеством: «Итак, я сейчас вместе с Вероной, между мной и тобой всё кончено… Давай постараемся расстаться, как разумные люди». И тут Наддель взбесилась по–настоящему: «Мы были вместе семь лет, и я тоже хотела выйти за тебя замуж. Я всё время этого ждала. Ты ни разу не делал мне предложение, а её ты знаешь совсем недолго! Как ты мог влюбиться так быстро? Раньше ты говорил, что тебе нужно время, но ты просто обсирал меня!» Мне было жаль Надю. Собственно, я хотел сказать: «Наддель, ты мне всё ещё очень нравишься, неужели ты не чувствуешь?» Вместо этого с моих губ слетали идиотские фразы: «Мы могли бы остаться друзьями? Приятелями?» Разговор длился полчаса, я явно выглядел аутсайдером. Только что мне было делать если я познакомился с женщиной, которая мне ужасно нравилась, которая показала мне новые перспективы и с которой я хотел начать новую жизнь?