Андрей Боголюбский

Изгнание братьев — шаг более решительный, менее предсказуемый. Но и такое случалось в Русской земле — и порой с куда более плачевными последствиями. Андреевы братья и их мать были высланы за пределы княжества — но всё же не заточены в темницу, как поступил, например, некогда Ярослав Мудрый со своим братом Судиславом Псковским. Трое из Юрьевичей отправились затем в Греческую землю. (Ещё один, Михаил, остался на юге — вероятно, у своего брата Глеба, где, скорее всего, нашли пристанище и его племянники Ростиславичи.) И это тоже не было чем-то исключительным в истории рода Рюриковичей. Так, прадед Андрея киевский князь Всеволод Ярославич добился того, что в Византию был выслан его племянник князь Олег Святославич, проживший затем два года на греческом острове Родос в Эгейском море. Сын Мономаха князь Мстислав Великий, завоевав Полоцк, «поточил» всех полоцких князей и также выслал их в Византию вместе с жёнами и детьми, так что немногие сумели впоследствии вернуться на родину. Но полоцкие князья давно уже обособились от остальных Рюриковичей и воспринимались ими как чужаки. Здесь же речь шла о родных братьях, таких же сыновьях Юрия Долгорукого, как и сам Андрей.

Однако высылка братьев — как ни парадоксально это звучит — не означала для Андрея полного разрыва с ними. Родственные, братские отношения никуда не могли исчезнуть, и впоследствии те из Юрьевичей, кому удастся вернуться на Русь, будут действовать как подручные своего старшего брата, как проводники его воли и его политики. Даже в Византии — куда братья, в отличие от тех же полоцких князей, отправились добровольно! — их должны были воспринимать прежде всего как братьев Андрея. Что же касается конечного пункта их маршрута, то Византия нередко служила прибежищем и для тех русских князей-изгнанников, которые, подобно Юрьевичам, отправлялись туда по своей воле. Стоит напомнить, что в тот же год, что и братья, в Греческой земле оказался князь-изгой Иван Ростиславич Берладник, а несколько позже здесь найдёт приют другой русский князь, некий Владислав (из русских источников неизвестный). Правда, к Берладнику судьба обернулась трагической стороной: он умер в Салониках, и, кажется, не своей смертью.

Но Берладник был, что называется, отыгранной фигурой. В отличие от Юрьевичей, к которым в Византии отнеслись совсем по-другому. Император Мануил Комнин принял изгнанников из Руси со всевозможными почестями и обеспечил их земельными владениями, соответствующими их княжескому титулу. Чаще всего это объясняют тем, что вторая жена Юрия, мать его младших сыновей, была византийской принцессой и состояла в родстве с императором [80]. Выше мы уже говорили о том, что документальных подтверждений эта гипотеза не имеет, однако некоторые косвенные соображения делают её очень похожей на правду. Во всяком случае, Юрьевичи получили от императора даже больше того, на что могли рассчитывать. Впрочем, благосклонное отношение к ним императора Мануила могло объясняться и тем чувством глубокого уважения, которое он питал к их отцу, бывшему в предыдущие годы его наиболее последовательным союзником среди всех русских князей (на это, кажется, есть намёк в греческом источнике, сообщающем о прибытии сына Юрия в Византию; см. ниже). А возможно, император хотел выказать уважение и Андрею, принимая с честью его братьев, — ведь пренебрежительное отношение к ним косвенным образом означало бы и пренебрежительное отношение к нему самому. Нелишне будет заметить, что гораздо позднее, через много лет после смерти Андрея Боголюбского, здесь же, в Константинополе, найдёт временное пристанище и его сын Юрий.

Свидетельство русской летописи об отъезде Юрьевичей в Византию находит подтверждение в авторитетном греческом источнике. Причём подтверждается не только сам факт отъезда одного из братьев, но и получение им тех самых владений, которые названы в летописи. Об этом сообщает византийский историк XII века Иоанн Киннам, официальный историограф императора Мануила Комнина. Правда, его свидетельство носит характер припоминания: рассказывая о событиях чуть более позднего времени (около 1165 года), когда к императору Мануилу добровольно явился «с детьми, женой и всеми своими людьми» упомянутый выше русский князь Владислав, Киннам прибавляет, что «ему была отдана земля у Истра (Дуная. — А. К.), которую некогда василевс дал пришедшему Василику, сыну Георгия, который (Георгий. — А. К.) среди филархов Тавроскифской страны (то есть среди русских князей. — А. К.) обладал старшинством» ^{195}.

Земли на нижнем Дунае издавна были наиболее активной «контактной зоной» между Византией, Русью и кочевыми народами — сначала печенегами, а затем сменившими их половцами. Не случайно именно здесь видел «сердцевину» своей земли воинственный русский князь Святослав в середине X века. Да и позднее дед Боголюбского Владимир Мономах предпринимал усилия по созданию на Дунае зависимого от Киева государственного образования во главе со своим зятем, византийским авантюристом, выдававшим себя за сына свергнутого императора Романа Диогена. В середине XI века три «фурии» (крепости) получил здесь печенежский хан Кеген, перешедший под покровительство Византии. Уже в эпоху Боголюбского обосновался на Дунае и князь-изгой Иван Ростиславич, причинявший, наверное, немалое беспокойство грекам со своими «берладниками». Так что император Мануил вполне сознательно сажал в придунайские города одного за другим сразу двух русских князей. Создаваемая на границах Империи «буферная зона» должна была смягчить возможные удары по собственно византийским землям со стороны тех же «берладников», половцев и прочего никому не подчинявшегося кочевого сброда [81].

Намного труднее объяснить выбор «волости» для другого Юрьевича — Мстислава. Приведённое в летописи название («Отскалана», или «Оскалана») не было понятно более поздним книжникам, которые в большинстве своём попросту опускали его, указывая на некие абстрактные «грады», полученные братьями. Между тем это название вполне исторично и даже не слишком сильно искажено летописцем. «Оскалана» Киевской летописи — это, по-видимому, не что иное, как город Аскалон на юге Палестины (ныне Ашкелон в Израиле, у самой границы сектора Газа).

Но как занесло туда русского князя? Для того чтобы ответить на этот вопрос, придётся сделать небольшое отступление.

Время, о котором идёт речь, — это время существования Иерусалимского королевства и других государств крестоносцев в Палестине. Интересующий нас город Аскалон был завоёван иерусалимским королём Балдуином III в августе 1153 года после многомесячной осады и кровопролитного штурма. Этот успех открывал крестоносцам путь в Египет, поскольку у египетских Фатимидов не имелось других крупных крепостей до самого Нила. Однако существенных дивидендов победа у Аскалона латинянам не принесла; более того, в 1157 году Баддуин потерпел катастрофическое поражение от нового правителя Дамаска эмира Hyp ад-Дина. Не имея возможности опереться на помощь монархов европейских стран (ибо Второй крестовый поход, возглавляемый Людовиком VII Французским и Конрадом III Германским, завершился в 1149 году полной неудачей), король не нашёл ничего лучшего, как обратиться за помощью к императору греков Мануилу Комнину, который в эти годы находился на гребне своих военных и политических успехов. В 1158 году король посватался к племяннице императора Феодоре и получил согласие на брак. Феодора прибыла в Святую Землю с огромным приданым и многочисленной свитой. Король обязался во всём помогать своему тестю и действовать в его интересах, рассчитывая, что тот защитит его от сарацинов. В том же 1158 году Мануил Комнин во главе громадной армии двинулся на восток. Почти не встречая сопротивления, он добился блистательных результатов: занял населённую армянами Киликию и полностью подчинил себе княжество Антиохийское — второе по значению государство крестоносцев на Ближнем Востоке. Однако с Hyp ад-Дином василевс воевать не стал, а заключил мир. Правитель Антиохии Рене де Шатильон вынужден был униженно вымаливать прощение у императора за свои прежние прегрешения и разбойные нападения на греков: по рассказам очевидцев, он явился в лагерь императора босым, с непокрытой головой и с верёвкой, обмотанной вокруг шеи, выражая тем свою полнейшую покорность его воле. Тогда же в лагерь императора прибыл и король Балдуин, встреченный, напротив, очень любезно. Император выказывал зятю всевозможные знаки внимания. Однако историки полагают, что результатом его похода стал «известного рода сюзеренитет», установленный им над Иерусалимским королевством ^{196}.