Андрей Боголюбский

Так, выясняется, что князь просил патриарха о выделении Владимира из состава Суздальской епархии и об открытии новой, во Владимире, причём сразу же в статусе митрополии, называя имя готового кандидата на новую кафедру — «владыки» Феодора. На это патриарх категорически не соглашался: «…А еже отъяти таковый град (то есть Владимир. — А. К.) от правды епископьи ростовскиа и суждальскиа и быти ему митрополиею, не мощно есть то». Патриарх ссылался на постановления вселенских соборов, запрещающие разделение епархий и предписывающие, дабы в каждой области была только одна митрополия: «…Понеже., не иноя страны есть, ни области таковый град (Владимир. — А. К.)… но тое же самое земли и области есть, в ней же суть прадеди твои были, и ты сам обладаеши ею ныне, в ней же едина епископьа была издавна и един епископ во всей земли той, ставим же по временом священным митрополитом всеа Руси, иже есть от нас святыя и великия церкве ставим и посылаем тамо». А потому «не можем мы того сотворити… правила убо Святых апостол и Божественых отец каяждо митрополиа и епископьа цело и непорушимо своя держати оправданна повелели…».

Как неоднократно отмечали историки Русской церкви, упомянутые патриархом правила (Четвёртого вселенского собора 12-е; Антиохийского 9-е и др.) относились только к греческим областям, действительно запрещая дробить уже имеющиеся епархии, но едва ли были применимы к России. Здесь скорее могло действовать другое правило (того же Четвёртого вселенского собора 17-е и Шестого собора 38-е), согласно которому церковное управление сообразовывалось с гражданским: поскольку Суздальское княжество при Боголюбском уже никак не зависело от Киева, оно и в церковном отношении могло претендовать на независимость от него путём возведения суздальского епископа в ранг митрополита ^{186}. Но митрополия должна была объединять несколько епархий — вот почему князь Андрей Юрьевич настойчиво добивался того, чтобы в пределах его княжества оказались по крайней мере два церковных иерарха. Слабость его позиции заключалась в том, что он хотел всего и сразу, одновременно решал несколько весьма сложных церковных вопросов, настаивая вместе и на смене епископа, и на повышении его статуса, и на вычленении Владимира из состава Суздальской епархии. К тому же кандидат, предложенный им, оказался совсем не подходящим в глазах патриарха. Впрочем, о «владыке Феодоре» мы ещё будем говорить подробно, поскольку судьба его решится позже. Пока же заметим, что в Константинополе вообще крайне неохотно шли на создание новых епископских кафедр в русских городах. Так, например, создать новую Смоленскую епархию задумывал ещё Владимир Мономах, но осуществить этот замысел удалось лишь его внуку, первому самостоятельному смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу в 1136 году. В конце концов будет образована и Владимирская епархия, выделившаяся из Ростовской. Но случится это лишь в 1214 году, когда княжеские столы во Владимире и Ростове будут занимать разные князья, пускай и родные братья, — то есть формально будут соблюдены принятые в Греческой церкви правила образования новых епископских кафедр. Станет Владимир и митрополией, но ещё позднее — в 1299 году, когда митрополит-грек Максим, «не терпя насилия татарского», переселится сюда из Киева, избрав Владимир своей резиденцией.

Патриарх Лука ответил и на те грамоты князя Андрея Юрьевича, в которых были изложены обвинения в адрес «боголюбивого» ростовского епископа. Как мы уже говорили, в распоряжении патриарха имелись грамоты от «священного митрополита» и епископов, а также «от инех многих», которые свидетельствовали об оправдании епископа на церковном соборе в Киеве. Соответственно, патриарх посчитал, что его вмешательство было бы излишне. Но епископ, «надеяся на свою правду», настаивал на дальнейшем разбирательстве его «дела» — ибо к решению киевского собора Андрей, очевидно, не прислушался (а если прислушался, то вскоре изгнал епископа снова). Снисходя к «молениям и слезам» епископа, предстоятель Вселенской церкви благосклонно согласился на его просьбу. Грамота Андрея (какая по счёту?) была прочитана перед собором, и епископ дал свои объяснения по поводу возведённых на него обвинений, ссылаясь каждый раз на церковные постановления. «А понеже противу которой вине своей в оправду силне по правилом отвещал, — извещал патриарх князя, — а оправдан есть и нами, и в службу его с собою прияхом, и служил с нами». Сослужение с патриархом должно было сильно возвысить епископа в глазах русских, и можно думать, что известие об этом составляло одну из главных целей всего послания. Что же касается князя Андрея, то ему предписывалось незамедлительно вернуть епископа в свою землю и отнестись к нему с подобающим почтением — как к духовному отцу и учителю: «И се же есть и к твому благородию послан, как и от самого Бога нашим смирением и божественным и смиренным великим собором…» Если же князь имеет в душе своей какую-либо жалобу «на боголюбивого епископа своего», то он должен «сложить» её «с сердца своего»: «…с радостию же его приими, со всякою тихостию и любовию… А пастыря имея… такого, то боле не проси иного, но имей его яко святителя, и отца, и учителя, и пастыря. И приими его опять в свою землю, да паствит Божие стадо…»

Епископ Леон пожаловался патриарху на запрещение князя жить в главных городах его княжества — Суздале и Владимире. В своём послании князю патриарх коснулся и этой темы. Он милостиво позволял Андрею пребывание во Владимире (как будто князь сам не был волен в этом!), но тут же оговаривал, что и епископ в таком случае должен пребывать рядом с ним: «Аще ли твое благородие годующе хощеть жити в созданием тобою граде, а хотети начнет и епископ в нем с тобою быти, да будет сий боголюбивый епископ твой с тобою. В том бо ему несть пакости, занеже есть таковый град под областию его».

Епископа подобает слушать во всём, он «глава церковная и людская», — наставлял патриарх князя. Если же князь не подчинится решениям собора и самого патриарха, если откажется принять епископа, то участь его будет ужасной. Здесь патриарх не жалел красок: «…а не будеши к нему, якоже подобает, ни повинутися начнеши его поучением и наказанием, но и еще начнеши гонити сего Богом ти данного святителя и учителя, повинуяся инем чрес закон поучением, а ведомо ти буди, благословеный сыну: то аще всего мира исполниши церкви и грады возградиши паче числа, гониши же епископа… — то не церкви, то хлеви, ни единоя же ти будеть мзды и спасениа!» Сказано сильно и почти по-библейски: станут церкви, как хлевы, — и только лишь потому, что князь и епископ никак не найдут друг с другом общий язык. А то, что церкви эти предназначались не для одного лишь князя, а для тысяч его подданных, в расчёт не принималось. И в самом деле, кем могут быть подданные такого неблагодарного князя? Разве что свиньями, достойными хлева…

На этом, собственно, Краткая редакция послания патриарха Луки обрывается. Всё остальное — в той редакции, что вошла в Никоновскую летопись, но мы уже говорили, что полного доверия к содержащемуся в ней тексту у нас нет. А между тем именно здесь сообщается, что епископ, оказывается, «не про ино что гоним есть и безчествуем, но некоего ради Феодора, сестричича Мануилева». Это он, Феодор, «поучающу съпротивное епископу чрез повелениа святых апостол и святых отець», а именно: «ясти мясо в среду и в пяток, аще прилучиться праздник Господский или память котораго нарочитаго святаго, такоже и во святую Пятьдесятницу в среды и в пяткы; и иная многая грубная и несысленая творяще и учаще». Именно в этой редакции послания содержатся и установления самого патриарха относительно спорного и болезненного для русских вопроса о соблюдении поста в указанные дни. Ещё раз повторив, что подобает во всём покоряться «боголюбивому епископу», автор грамоты указывает, как именно следует держать пост в среды и пятницы, попадающие на дни православных праздников, и оказывается, что его наставления заметно отличаются от тех, которые приписывают епископу Леону авторы Лаврентьевской летописи: