От аншлага до «Аншлага»

После ухода Перцова мы несколько лет еще держались на плаву, играя старые программы, делая номера и целые спектакли из анекдотов, но сами прекрасно понимали, что без своего автора долго не протянем. А в Беларуси, да и в России авторов, пишущих не монологи для артистов-одиночек, а сценки для эстрадных театров, не было. Об этом мы знали не понаслышке. Будущее театра вырисовывалось мрачным и безрадостным… Другими словами, первая фраза, написанная в Библии, — вначале было Слово, — воспринималось нами в прямом, а не в переносном смысле.

Но, к делу. Прекрасно понимая, что на листочках, которые мне подсунул Комиссаров, написана очередная туфта, которую нам почти каждый месяц приносят доморощенные авторы, я сунул их в карман и уехал домой…

Через пару дней раздался звонок и до боли знакомый и противный голос произнес:

− Евгений Анатольевич, это Комиссаров, вы прочитали мои сценки?

Я аж скривился, как от зубной боли.

− Да вот как раз собираюсь сейчас их почитать, — соврал я, не задумываясь. Пошарив в карманах, я нашел два смятых, порванных и засаленных листочка…

И вот как раз тут и следует поставить фразу о начале новой жизни «Христофора», потому что прочтя несколько первых фраз я понял, что наша многолетняя мечта о своем авторе может вот-вот сбыться.

Нет, это не были тексты уровня Жванецкого или Задорнова… Это… Это было лучше. Здесь был своеобразный, ни на что не похожий стиль, а самое главное, это были сценки, а не монологи и было просто очень смешно…

Вот так началась совместная работа с Сережей Комисаровым, который вырастал как артист и автор прямо на глазах. Его номера проверялись в наших программах, переделывались, переписывались и становились сценками, из которых складывались целые эстрадные программы — «Постой паровоз», «Хоть стой, хоть падай» и другие. Именно с его номерами мы, в конце концов, попали на российские телеканалы… Опять начались аншлаги и приглашения, что и стало новым этапом в многострадальной христофоровской жизни.

Но у Сергея Аркадьевича (как начали его называть в театре, хоть он и моложе всех) были и болевые точки, которые мешали и ему, и «Христофору». Уж больно любил он погулять на полную катушку. Десятки историй, в которые он попадал по пьянке, потерянные телефоны, украденные у него деньги, фингалы и выбитые зубы, отобранные права… А уж гусарство с женщинами — это вообще отдельная история. Сегодня таких «Ромео» днем с огнем не сыщешь. Почему Ромео в кавычках? Да потому что все эти подвиги Сергей делает не постоянно, а только во влюбленном состоянии, а оно не бывает частым ни у кого. Но картина, бывает, достойна пера какого-нибудь великого художника. Представьте — в три часа ночи к театральной общаге подъезжает такси. Таксист, сам ошалевший от такой миссии, стучит в дверь комнаты возлюбленной Сергея Аркадьевича. И сонной, ничего не понимающей избраннице, вручает… золотое кольцо с бриллиантом. В другой раз другой «Джульетте» таксист вручает самый дорогой сотовый телефон долларов этак за 400–500 или супердорогие итальянские сапожки, или золотой браслет…

А стога цветов, отвезенных таксистами белорусским красавицам от него, об этом и говорить нечего. У минских таксистов о Сергее ходят легенды и на его фотографию молятся руководители таксопарков, так как он всегда помогает им выполнить и перевыполнить план. Правда, после таких красивых сцен у Сергея Аркадьевича порой даже на пакет молока не хватает, но что поделаешь — искусство любви требует жертв.

Но… талантлив, зараза. Прямо какой-то юмористический Есенин. Ой, а зовут его, кстати, тоже ведь Сергеем. Главное, чтоб не закончил по-есенински… Но, слава Богу, помаленьку все это уходит в прошлое, Сергей в свои тридцать с небольшим начинает «взрослеть», и есть надежда, что из него вырастет большой артист, большой автор, и когда-нибудь, лет этак через 40–50, он станет главным режиссером театра «Христофор». А почему бы и нет…

Как-то Сергей с однокурсником решили разыграть своих однокурсниц. Они загрузили в один из лифтов Академии культуры стол вместе со стулом, благо лифты там огромные, и проделать эту операцию не составляло особого труда. Сергей усаживался за стол, а однокурсник в это время поднимался на несколько этажей выше, где «кучковались» однокурсницы. Вот что происходило дальше. Однокурсник стучался в дверь лифта, одновременно обращаясь к девчонкам, мол, не подскажете, Сергей Аркадьевич Комиссаров у себя в кабинете или нет? Девчонки, конечно же, в ответ покрутили пальцем у виска, а в это время двери лифта отворяются и открывалась такая картина: в лифте с умным видом за столом сидит Сергей и серьезным таким голосом говорит:

− Да-да, войдите, вы, голубчик, по какому вопросу?

Чувство юмора у Сергея отменное: он практически мгновенно может пошутить или обыграть любую ситуацию. И не раз это чувство помогало ему и иногда даже спасало. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Однажды с товарищем он возвращался из гостей. В 7 утра. Настроение веселое. А народ-богатырь даже не догадывался, что с ним в переполненном автобусе едет будущий автор и артист театра «Христофор». Народ был полусонный, озлобленный, нервный и мрачный. Дело было зимой, все были в шубах и пальто, протиснуться невозможно, дышать нечем. Сергея с приятелем разбросало в разные стороны — один у задней двери, другой ближе к середке. Так как они были чуть-чуть навеселе, то стали прикалываться друг над другом. Их шутки не вызвали никакой положительной реакции, а наоборот, кто-то из пассажиров предложил им «заткнуться по-хорошему»… Но парочка не унималась. А надо сказать, что это происходило в то время, когда инфляция «съедала» всю нашу зарплату, доллар рос каждый час, люди нищали прямо на глазах. И вот в такой тяжелой атмосфере (в прямом и переносном смысле) наша парочка веселилась от души… Рабочий класс, ехавший на свои заводы и фабрики, с классовой ненавистью смотрел на двух молодых «буржуинов» (а надо сказать, что Сергей всегда хорошо и модно одевается), в семь утра веселящихся в автобусе. Тучи сгущались с каждой секундой. Уже несколько человек предложило выкинуть молодчиков из автобуса… Сергей, было, притих на минуту, но все же не выдержал и с грустной интонацией громко сказал своему дружку:

− Ой, Семён, даже не знаю, что и делать-то, у меня всего 400$ осталось, как дожить до зарплаты… ума не приложу…

Что тут началось, я думаю описывать не надо. Кричали и матерились все — и дядьки, и тетки, и старики, и дети, и водитель в микрофон. Наши юмористы летели в сугробы прямо из открытых дверей автобуса, а вслед им летели их шапки и проклятья трудового народа…

У нас в ТЮЗе работает артист, о находчивости и огромном чувстве юмора которого ходят легенды. Фамилию его называть не буду, так как не знаю, останется ли он доволен, узнав, что я добавляю ему популярности таким образом. Пусть у него будет распространенное в литературе имя N.

Произошло это много лет назад. Сбылась давняя мечта N, и он купил автомобиль. Какой марки? Ну на какую мог рассчитывать у нас артист при его зарплате?! Конечно, «Запорожец». Зато новый, в то время как сейчас артисты и на подержанный вряд ли накопят с зарплаты.

Так вот, в один из ближайших выходных решил он обкатать обновку и поехал к родственникам в деревню за картошкой. Там его, разумеется, посадили за стол и начали угощать. А какое застолье в деревне обходится без выпивки? Хватало ее и на этот раз. Хотя гость был не большой любитель этого дела, да и за рулем ведь, но как он ни отнекивался, под давлением многочисленных родственников (должен же он обмыть машину!) ему все-таки пришлось пару раз рюмку пригубить.

Отобедав, N загрузил багажник картошкой и поехал домой. Сначала все шло хорошо, но на выезде из Молодечно у поста ГАИ ему подали сигнал милиционеры, требуя, чтобы он остановился. Вспомнив, что он употреблял алкоголь, N испугался. Опыта общения с работниками ГАИ у него еще не было, но он слышал, что за управление транспортом в нетрезвом виде карают строже всего. Что делать? И N решил удирать. Ударил, как говорят, «по газам» и помчался по шоссе. Милиционеры сначала опешили, так как не ожидали такой наглости от «Запорожца», и позволили ему достаточно далеко от них оторваться, но потом бросились в погоню, решив, что это какой-то очень опасный рецидивист, раз отважился на столь отчаянный поступок.