Комиссар «Марата», герой Севастополя

Метод борьбы с донными акустическими минами предложил тот же Глухов. «Мина взрывается, когда ее магнитное поле пересекается другим — корабельным, а шум винтов заставляет срабатывать акустику. Расчет у противника на взрыв под днищем корабля, — рассуждал Глухов. — А если держать скорость такой, чтобы мина рвалась позади быстроходного корабля?»

На большой скорости он погнал катер по фарватерам, и за кормой прогремели взрывы. Моряки, оглохшие (были и контуженные), вернулись в базу с победой.

Командующий побывал на катере, каждого поблагодарил:

— Спасибо. Вы одержали важную победу. Представляю вас к награде.

Узнав об этом успехе, Николай Михайлович подумал, что метод не слишком хорош: велик риск для героев-катерников. Разумеется, в Военном совете понимали, что такое

^{note 21}

траление — кустарная затея, не могут быть оправданы потери. Не решает оно и задачи полного устранения опасности подрыва кораблей на магнитных минах.

По просьбе руководства флота в Севастополь прибыли ученые-физики, возглавляемые Игорем Васильевичем Курчатовым и Анатолием Петровичем Александровым. Курчатов давно знал Крым: закончил гимназию в Симферополе, там же учился на математическом отделении физико-математического факультета университета. Ученые сразу же приступили к делу. Они тоже пришли к выводу, что неконтактные мины взрываются под воздействием магнитного поля корабля. Его можно резко уменьшить, размагнитив корабль, сделав минимальным магнитный заряд.

Сложная система размагничивания корпусов кораблей была освоена за 2–3 месяца (для сравнения заметим, что в английском флоте ее вводили в строй почти год). Октябрьский и Кулаков дали кадровым органам указание не назначать на корабли новых командиров и других специалистов, пока они не изучат правил размагничивания и противоминной защиты.

Вспоминая о борьбе с минами на Черном море, Н. Г. Кузнецов писал: «…Как-то, встретившись со мной в Кремле, Игорь Васильевич Курчатов поинтересовался: «Как справился флот с электромагнитными минами?» И я с удовлетворением подтвердил, что благодаря рекомендациям, сделанным им и его коллегами, флот неплохо выполняет задачи борьбы с вражескими минами».

Борьба с затаившимся подводным противником длилась всю войну. На Черном море по решению Военного совета создали специальную службу. Инженер-капитан 3-го ранга М. И. Иванов, капитан-лейтенант И. А. Ефименко, старший лейтенант Г. Н. Охрименко и другие отважные моряки с риском для жизни изучали и разоружали мины. С черноморского ФКП все данные уходили в наркомат ВМФ, а затем на флоты…

Коллектив флагманского командного пункта работал

^{note 22}

дружно, хотя у руководства флотом стояли разные по характеру, жизненным взглядам, боевому опыту люди. Это был единый, сплоченный организм. Все помыслы в нем сводились к главной цели: сделать лучше, больше, надежнее, продуманнее.

Октябрьский — человек с самобытным характером, решительный, твердый. Он был против мелочной опеки подчиненных, ценил в них главное, на отдельные недостатки не обращал внимания.

Хорошим, понимающим товарищем для Николая Михайловича оказался начальник штаба флота И. Д. Елисеев — участник войны в Испании. Спокойный, немногословный, вдумчивый, он быстро ориентировался в обстановке, любую идею схватывал на лету и претворял в жизнь.

Начальником Управления политической пропаганды был П. Т. Бондаренко, прошагавший по служебной лестнице от матроса до комиссара линкора. Его очень любили за принципиальность, кристальную честность.

Кулаков не пропускал ни одного случая встретиться с экипажами кораблей, авиаподразделений перед боевыми заданиями или после возвращения с них моряков.

13 июля эскадрилья под командованием капитана А. П. Цурцумия совершила дерзкий дневной налет на Плоешти. Самолеты подошли к городу со стороны гор, вражеского тыла. Удар оказался столь сильным и точным, что разрушенные нефтепромыслы горели три дня. Два истребителя противника были сбиты воздушными стрелками-радистами с «Петляковых».

Цурцумия, говоривший с легким кавказским акцентом, в беседе с бригадным комиссаром заметно волновался. Николай Михайлович задал вопрос, который помог успокоиться, заставил думать о боях:

— Вы летали в июне и в июле, когда труднее пришлось? В июне летали на старых самолетах, что помогло быстро переучиться на нынешние Пе-2?

— В июне мы потопили артиллерийскую баржу и повредили ^{note 23} два монитора. Последний вылет по результатам успешнее. Труднее в июле. На старых самолетах мы бы такого задания, наверно, не выполнили, — сказал Цурцумия. — Ну а что касается темпов освоения нового самолета, отвечу одним словом — война.

Александр рассказал о боевых друзьях. И было видно, что на них-то он очень полагался во всех делах.

Получая из рук члена Военного совета орден Красного Знамени, Цурцумия сказал, что оправдает доверие Родины. Слова командир эскадрильи подкрепил делами: за пять месяцев совершил 87 боевых вылетов. В декабре сорок первого отважный летчик погиб. В представлении Александра Пехувича к званию Героя командир полка писал: «Имя Цурцумия произносится в 40-м авиаполку как символ гордости и славы, как традиция, зовущая к непримиримой борьбе с захватчиками». Капитану Цурцумия было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

В первые недели войны Николай Михайлович побывал в большинстве расположенных в Крыму соединений. Решал вопросы с командованием и обязательно шел к бойцам. Вокруг него — человека жизнерадостного, душевного — сразу собирались люди.

— Чем поделитесь? — обычно спрашивал Кулаков, снимал фуражку и приглаживал густые, черные, слегка вьющиеся волосы.

Он начинал с этого вопроса, полагая по природной доброте, что каждому всегда есть чем поделиться: радостью или горем, мыслями или сомнениями. Но, случалось, такой вопрос кто-то понимал буквально, отвечал на него вопросом: «Чем делиться? Людьми с фронтом? Готовы! Половина личного состава рапорта подали… Табаком? Бывает, сами листья с деревьев сушим…»

Николай Михайлович умел понимать людей, поддерживать их в трудной обстановке. Если они правы — отстаивать их точку зрения, наверно, так же настойчиво, как и свою. В прошлом начальник отдела кадров командного и начальствующего

^{note 24}

состава флота контр-адмирал Г. А. Коновалов рассказывал:

— Пришел в комнату на ФКП, где работал командующий флотом. Октябрьский за письменным столом. За продолговатым приставным столом Кулаков. Подаю приказ. Первый экземпляр командующему, второй — члену Военного совета, третий экземпляр у меня. Октябрьский читает проект приказа, поднимает глаза на меня и строго спрашивает о визах. Объясняю, что в боевой обстановке визы добыть не могу, а людей надо назначать. Командующий отбросил лист.

Я встал, вытянулся и громко сказал:

— Прошу освободить меня от занимаемой должности… Вы не доверяете мне. От нас требуется максимальная оперативность. Собрать десятки виз на каждом документе не так-то просто, это непомерно затягивает решение вопросов. Создается положение, при котором любой командир соединения может помыкать отделом кадров флота. А ведь отдел призван учитывать интересы не только того или иного соединения, но и всего флота.