Владимир Святой (3-е издание)

О таком понимании существа княжеской власти в дохристианском славянском мире нам следует постоянно помнить, когда мы станем рассуждать об особенностях биографии Владимира, о перипетиях его судьбы и о том, что происходило вокруг него.

В то же время во многом княжеская власть в древней Руси была гораздо более ограниченной, чем власть правителей нового времени. Она ничуть не вмешивалась в повседневную жизнь сельской и родовой общины, существуя рядом с нею, но вне ее. С князем была лишь его дружина — «старшая», с которой князь советовался, начиная новый поход, заключая мир, «устраивая» землю; и «младшая», используемая как обычная военная сила. Дружина собиралась из всяких людей, рвавших со своим миром ради княжеской службы или по каким-то причинам выпавших из него. Здесь были выходцы из разных земель, люди различных языков и народов, воины-профессионалы, особым образом вооруженные и обученные; каждый из них мог противостоять немалому числу простолюдинов. Дружину связывали с князем особые отношения. Поступая на службу, все они как бы входили в состав княжеской семьи — становясь «детьми» («чадами»), а иной раз и «братьями» (конечно, младшими) князя. Князь должен был защищать свою «чадь», обеспечивать ее всем необходимым. Из «старшей» дружины вышло сословие бояр — вассалов (то есть ближайших слуг и советников) князя.

Миром же правил обычай, идущий от отцов и дедов. В семье беспрекословно слушались старшего, иногда не по возрасту, но по всеобщему признанию таковым. «Старцы» при необходимости собирались для устройства общих для всего мира дел. Городскую жизнь правило вече. И здесь решения принимали «градские старцы».

Две ветви власти — княжеская (бояре) и мирская (старцы, вече) мирно сосуществовали рядом, пока еще почти не соприкасаясь друг с другом. Была, пожалуй, и третья «ветвь» — волхвы, языческие жрецы, верховодившие на языческих «игрищах» и общественных жертвоприношениях. Но их роль в религиозной жизни славян была довольно ограниченной — ибо эта религиозная жизнь сосредоточивалась главным образом в семье, где старшие брали на себя, помимо прочих, и чисто жреческие функции.

Так было во всех областях Русской земли — не только у славян. Русь с самого начала возникла как многоэтническое государство. Славяне не были даже самыми многочисленными обитателями лесных пространств Восточной Европы. Еще раньше них здесь расселились финские, или, правильнее, финно-угорские, племена — весь, мурома, меря и другие, объединенные для славян единым именем — «чудь», то есть чужие, «не наши». Говорили они по-своему, но жили рядом со славянами; те и другие перенимали соседские обычаи, брали друг у друга жен и постепенно смешивались, образуя единую древнерусскую народность.

Владимир принадлежал к княжескому роду. Его жизнь протекала иначе, чем жизнь большинства населения страны, в более тесном, замкнутом кругу. Поэтому и наше повествование будет сосредоточено главным образом вокруг княжеского терема, княжеской дружины и самого князя. Таковы почти всегда особенности жизнеописаний правителей. «Большая политика» как бы в насмешку называется «большой» — ведь она обычно затрагивает интересы не такого уж большого числа людей. Судьбы империй, военные походы и дипломатические союзы далеко не всегда проходят через судьбы отдельных семей. Впрочем, именно Владимиру — одному из немногих в истории — суждено было в буквальном смысле перевернуть жизнь своего народа; но об этом нам еще только предстоит говорить, и не скоро. Пока же Владимир был мал, и судьба его всецело зависела от воли отца и бабки.

Глава вторая.

СВЯТОСЛАВ. СМЕРТЬ ОЛЬГИ

В 964 году отцу Владимира великому князю Святославу Игоревичу было двадцать с небольшим лет. По нашим представлениям, это молодость; по тогдашним — несомненная зрелость. Большую часть оставшейся жизни Святослав проведет в военных походах и сражениях. Суровый, неприхотливый, неукоснительно соблюдавший неписаные законы войны, этот князь навсегда остался в нашей истории образцом воина, полубылинным, полусказочным богатырем, витязем «без страха и упрека». Вот как с нескрываемым восхищением, явно опираясь на дошедшие до него дружинные предания-песни, писал о князе Святославе летописец XI века: «Князь Святослав, возросши и возмужавши, начал воинов собирать, многих и храбрых, и в походах легко ходил — словно пардус [4], многие войны творил. В походах же ни возов за собой не возил, ни котла, и мяс не варил — но потонку изрезав конину ли, зверину ли, или говядину, на углях испекши, ел. И шатра не имел, но подклад стлал и седло в головах. Таковы же и все прочие его воины были. И посылал к странам, говоря: “Хочу на вы идти!”» (статья 6492 (964) года) ^{15}.

Сохранилось подробное описание внешности князя Святослава. Оно сделано несколькими годами позже — во время русско-греческой войны 970–971 годов. Византийский историк конца X века Лев Диакон, то ли по собственным воспоминаниям, то ли со слов очевидца, так описал поразивший греков облик русского князя: «Умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные… В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой» ^{16}.

Воинскую доблесть и талант Святослава признавали все, кто когда-либо писал о нем. И это неудивительно. Первый поход князя летопись относит к 964 году. Погиб же Святослав спустя восемь лет, весной 972 года. На эти восемь лет пришлись: два похода на вятичей, разгром Хазарского каганата, приведший практически к полному уничтожению целого государства, покорение Дунайской Болгарии, вошедшей в состав «державы Святослава», отражение натиска печенегов на Русь и двухлетняя война с Византией, в ходе которой греки лишь ценой величайшего напряжения сил сумели остановить русские дружины, угрожавшие непосредственно их столице. Достаточно бросить взгляд на карту да вспомнить к тому же, что русские рати сражались преимущественно не на конях, а в пешем строю, чтобы оценить размах военной деятельности киевского князя.

Святослав вошел в историю с именем Храбрый. Поздние источники называют еще одно его прозвище — «Легкый» (то есть «лёгкий»), — данное ему, вероятно, за быстроту натиска, скорость передвижения. В «Похвальном слове князю Владимиру», известном в рукописях XVI–XVII веков, князь получил такую характеристику: «Бе же телом легок, и мудр, и вельми храбр» ^{17}.

Русский князь принадлежит к числу тех фигур, которые определяли или, по крайней мере, пытались определять ход мировой истории. Сокрушая препятствия, стоявшие на их пути, и не останавливаясь ни перед чем, они устремлялись к достижению своей цели, не всегда даже полностью осознанной, и устремляли вслед за собой целые народы. Кровь, людские слезы сопровождают почти каждый их шаг, но в памяти не склонной к сантиментам истории сохранились лишь результаты их неуемной деятельности — победы и поражения, созданные или разрушенные империи и царства, государственные перевороты и общественные переустройства. Я думаю, не будет большим преувеличением сказать, что имя русского князя Святослава стоит в одном ряду с именами других великих воителей раннего Средневековья — Аттилы и Теодориха, Хлодвига и Карла Великого. Конечно, различны масштабы этих полководцев, да и жили они в разных условиях — одни предводительствовали ордами диких племен, другие стояли во главе развитых государств. Но всех их объединяло стремление к созданию своей империи, к распространению своей власти на весь доступный их взору обитаемый мир, причем обитаемый по преимуществу культурными народами, плодами цивилизации которых можно было воспользоваться незамедлительно. Святославу не повезло. Гибель не позволила ему осуществить свой замысел. Его империя распалась, по существу не успев даже образоваться. Но сам замысел был обозначен достаточно ясно.