Дневник партизанских действии 1812 года

Я принял уверенность на меня с самолюбием смертного, но робкий совет не

навлекать на себя (то есть на Калугу и на калужского губернатора)

неприятеля - оставил без внимания.

Десятого, вечером, я получил от начальника калужского ополчения предписание

принять в мою команду требуемые мною казачьи полки и приставшего к партии

моей маиора Храповицкого.

Одиннадцатого мы отслужили молебен в присутствии гражданских чиновников и

народа и выступили в поход с благословениями всех жителей. С нами пошли:

отставной мичман Николай Храповицкий, титулярный советник Татаринов,

шестидесятилетний старец, и землемер Макаревич; прочие помещики остались

дома, довольствуясь ношением охотничьих кафтанов, препоясанные саблями и с

пистолетами за поясом. К вечеру мы прибыли в Знаменское и соединились с

полками 1-м Бугским и Тептярским. Первый состоял из шестидесяти человек, а

второй - из ста десяти.

Прежде нежели описывать действия войск, чрез неожиданное умножение

поступивших из, так сказать, разбойнической шайки в наездничью партию, не

лишнее будет познакомить читателя с частными начальниками оной.

Волынского уланского полка маиор Степан Храповицкий[16] - росту менее

среднего, тела тучного, лица смуглого, волоса черного, борода клином; ума

делового и веселого, характера вспыльчивого, человек возвышенных чувств,

строжайших правил честности и исполненный дарований как для поля сражения,

так и для кабинета; образованности европейской.

Состоявший по кавалерии ротмистр Чеченский[17] - черкес, вывезенный из

Чечни младенцем и возмужавший в России. Росту малого, сухощавый,

горбоносый, цвету лица бронзового, волосу черного, как крыло ворона, взора

орлиного. Характер ярый, запальчивый и неукротимый; явный друг или враг;

предприимчивости беспредельной, сметливости и решимости мгновенных.

Ахтырского гусарского полка штабс-ротмистр Николай Бедряга[18] - малого

росту, красивой наружности, блистательной храбрости, верный товарищ на

биваках; в битвах - впереди всех, горит, как свечка.

Того же полка поручик Дмитрий Бекетов[19] - росту более нежели среднего,

тела тучного, круглолицый, златокудрый. Сердцем - малый, как говорится,

рубаха, весельчак, с умом объемистым, тонким и образованным; офицер весьма

храбрый и надежный даже и для отдельных поручений.

Того же полка поручик Макаров[20] - росту высокого, широкоплечий и силы

необыкновенной, без образования, но с умом точным. Агнец между своими, тигр

на поле битвы.

1-го Бугского полка сотник Ситников, шестидесятилетний старец, и Мотылев,

молодой офицер. Оба. отличной храбрости и неутомимой деятельности офицеры.

Хорунжий Талаев и Григорий Астахов - офицеры обыкновенные.

Иловайского 10-го полка урядник Крючков [21] - молодой парень, ездок

отличный и неутомимый, храбрости чистой, сметливости черкесской.

Шкляров [22] - старший вахмистр отряда гусаров моей партии, храбрый

исполнитель приказаний без размышления.

Иванов - вахмистр Ахтырского гусарского полка. Головорез, за буянство и

разврат несколько раз разжалованный мною в рядовые и за храбрость несколько

раз пожалованный в вахмистры. Скрыпка и Колядка - надежные вахмистры.

Гусары все были отличного военного поведения. Наименую тех из них, коих не

забыл имена: Федоров, Зворич, Мацыпура, Жирко, Форост, Гробовой, Мацырюк,

Пучков, Егоров, Зола, Шкредов, Крут, Бондарев, Куценко, Приман, Осмак,

Лишар.

Урядники Донского войска, кои остались у меня в памяти, были: Тузов,

Логинов, Лестов; казаки: Афонин, Антифеев, Волков, Володька. Сожалею, что

забыл остальных, ибо большая часть из них достойны быть известными.

На 12-е [сентября] я предпринял поиск в самой Вязьме. Сердце радовалось при

обзоре вытягивавшихся полков моих. С ста тридцатью всадниками я взял триста

семьдесят человек и двух офицеров, отбил своих двести и получил в добычу

одну фуру с патронами и десять провиантских фур... Тут же я командовал

тремястами всадников; какая разница! какая надежда! К тому же ревность

обывателей, деятельность дворянского предводителя в разглашении о

поголовном ополчении, в продовольствии моей партии, в устроении на

собственное иждивение лазарета в Юхнове и, наконец, спасительное движение

армии на Калужскую дорогу - все улыбалось моему воображению, всегда быстро

летящему навстречу всему соблазнительному для моего сердца!

На рассвете мы атаковали в виду города неприятельский отряд, прикрывавший

транспорт провианта и артиллерийских снарядов. Отпор не соответствовал

стремительности натиска, и успех превзошел мое ожидание: двести семьдесят

рядовых и шесть офицеров положили оружие, до ста человек легло на месте;

двадцать подвод с провиантом и двенадцать артиллерийских палубов с

снарядами достались нам в добычу. Немедленно две фуры с патронами и триста

сорок ружей поступили в распоряжение командовавшего поголовным ополчением

отставного капитана Бельского; и таким образом, с первых дней я имел уже в

Знаменском почти на пятьсот человек готового оружия.

Четырнадцатого мы подошли к селению Теплухе, что на столбовой Смоленской

дороге, и остановились на ночлег со всею военною осторожностью. Там явился

ко мне крестьянин Федор из Царева-Займища с желанием служить в моей партии.

Этот удалец, оставя жену и детей, скрывшихся в лесах, находился при мне до

изгнания неприятеля из Смоленской губернии и только после освобождения оной

возвратился на свое пепелище. По возвращении моем из Парижа, в 1814 году, я

нарочно останавливался в Цареве-Займище, с тем чтобы посетить моего

храброго товарища, но мне сказали, что его уже нет на свете. Он умер от

заразы со многими поселянами, скрывавшимися в лесах во время его ратования.

Какое поучение! И те, кои избегают смерти, и те, кои на нее отваживаются, -

всем равная участь; каждому определен срок неминуемый!.. Стоит ли прятаться

и срамиться!

Четырнадцатого, к вечеру, начали подходить мародеры, а так как мы были

скрыты и во всей осторожности, то брали их без малейшего с их стороны

сопротивления и почти поодиночке. К десяти часам ночи число пленных дошло

до семидесяти человек и двух офицеров; у одного из них все карманы набиты

были грабленными печатками, ножичками и прочим. Надобно, однако, сказать,

что офицер сей был не француз, а вестфалец.

Пятнадцатого, около восьми часов утра, пикетные открыли шедшее от села

Тарбеева большое количество фур, покрытых белым холстом. Некоторые из нас

сели

на коней и, проскакав несколько шагов, увидели их, подобно флоту, на

парусах подвигавшемуся. Немедленно штабс-ротмистр Бедряга 3-й, поручики

Бекетов и Макаров с гусарами и казачьи полки помчались к ним наперерез.

Передние ударили на прикрытие, которое, после нескольких пистолетных

выстрелов, обратилось в бегство; но, быв охвачено Бугским полком, бросило

оружие. Двести шестьдесят рядовых разных полков, с лошадьми их, два офицера

и двадцать фур, полных хлебом и овсом, со всею упряжью, попались нам в