Дневник партизанских действии 1812 года

формироваться в Смоленск. С ним была лягавая собака и в сумке - убитый

тетерев. Отчаяние сего полковника более обращало нас к смеху, нежели к

сожалению. После расспроса его обо всем, что нужно было, он отошел в

сторону и ходил, задумчивый, большими шагами; но каждый раз, когда

попадалась ему на глаза лягавая собака его, улегшаяся на казачьей бурке, -

каждый раз он брал позицию Тальмы в "Эдипе" и восклицал громким голосом:

"Malheureuse passion!"[30]; каждый раз, когда бросал взгляд на ружье свое,

- увы! - уже в руках казаков, или на тетерева, повешенного на пику, как

будто вывеской его приключения, - он повторял то же и снова зачинал ходить

размеренными шагами.

Между тем стал показываться и баталион. Наши приготовились, и, когда

подошел он в надлежащее расстояние, весь отряд бросился на него: передние

казаки вроссыпь, а резерв - в колонне, построенной в шесть коней. Отпор был

непродолжителен. Большая часть рядовых побросала оружие, но многие,

пользуясь лесом, рассыпались по оному и спаслись бегством.

Добыча состояла в двух офицерах и в двухстах нижних чинах.

В одно время ротмистр Чеченский встретил фуры с провиантом, ночевавшие в

лесу на дороге от Вопки к Вязьме. Неприятель, приметя казаков, торопился

становить обоз полукружием, дабы из-за него защищаться. Но Чеченский не дал

им времени исполнить сего построения, ударил и овладел транспортом.

Тогда прикрытие; состоявшее из пехоты, бросилось в средину леса, продолжая

огонь беспрерывный... Ярый Чеченский спешил своих, бросился в лес и ударил

на неприятеля в дротики. Сей удалой поступок довершил поражение, но стоил

пятнадцати лучших бугских казаков, которые пали тяжело раненными и убитыми.

С своей стороны, маиор Храповицкий, выбравшись на столбовую дорогу,

обратился к Семлеву. Пользуясь родом войска, составлявшим отряд его, он

приказал шедшим впереди отряда ахтырским гусарам надеть флюгера на

пики [31], а казакам скрываться за ними, взяв дротики наперевес. Таким

образом, отряд сей казался издали польскою кавалериею, идущею от

неприятельской армии к Смоленску.

Долго Храповицкий никого не встречал, но около Семлева он увидел

многочисленный транспорт огромных бочек, подвигавшийся к нему навстречу с

прикрытием и без малейшей осторожности, полагая отряд Храповицкого польским

отрядом. Наши допустили неприятеля на пистолетный выстрел и разом,

приклонив пики, закричали "ура!" и ударили со всей возможной

стремительностью на него. Большая часть прикрытия рассыпалась, но поручик

Тилинг с горстию своих защищался до тех пор, пока не был ранен; тут и

оставлен последними его окружавшими товарищами.

Сей транспорт состоял в новой одежде и обуви на весь 1-й Вестфальский

гусарский полк и (по накладной, найденной у Тилинга) стоил семнадцать тысяч

франков в Варшаве.

Возвращаясь с добычею к селу Покровскому, Храповицкий был атакован сильною

шайкою мародеров, засевшею в лесу, чрез который надлежало ему проходить.

Видя, что нельзя пробиться сквозь неприятеля, столь выгодно расположенного,

он объехал его чащею леса и благополучно прибыл в Покровское вечером, где

соединился с отрядами Попова 13-го и ротмистра Чеченского.

В сем сложном поиске Попова полк не уступил ни в чем войскам, партию мою

составлявшим. В оном оказались казаки отличной меткости и отважности.

Лучший офицер сего полка или, лучше сказать, один из отличнейших офицеров

всего донского войска был сотник Бирюков; после его заметны были хорунжие

Александров и Персианов.

Пленные (коих число простиралось до четырехсот девяноста шести рядовых,

одного штаб- и четырех обер- офицеров) были немедленно отправлены в Юхнов,

так как и сорок одна фура, отбитые Чеченским. Лошади, взятые из-под

конвойных, частию были разделены между опешившими и худоконными казаками, а

частию розданы жителям. В тот же день поехал от меня курьер в главную

квартиру. Я описал дежурному генералу сей последний поиск и просил

награждения как отличившимся в действии, так и юхновскому дворянскому

предводителю Храповицкому, коего попечением партия моя ни одного дня ни в

чем нужды не имела, раненые получали пользование, покой и облегчение.

Оконча историческое, подошло и романическое: пред отъездом своим вошел ко

мне поручик Тилинг. Он говорил мне, что казаки взяли у него часы и деньги,

но что он, зная право войны, на это не в претензии, а просит только, чтобы

ему возвратили кольцо им любимой женщины. Увы! и ах! - я всегда склонен был

к чувствам, обуревавшим душу г. Тилинга! Сердце мое может включить в каждую

кампанию свой собственный журнал, независимый от военных происшествий.

Смешно сказать, но любовь и война так разделили наравне прошедшее мною

поприще, что и поныне я ничем не поверяю хронологию моей жизни, как

соображением эпох службы с эпохами любовных чувствований, стоящими, подобно

геодезическим вехам, на пустынной моей молодости. В то время я пылал

страстью к неверной, которую полагал верною. Чувства узника моего

отозвались в душе моей! Легко можно вообразить взрыв моей радости при

встрече с человеком, у одного алтаря служившим одному божеству со мной. Я

обещал ему стараться удовлетворить его желание, и по отправлении его в

Юхнов, когда возвратился разъезд, в котором были казаки, взявшие его в

плен, я был столько счастлив, что отыскал не только кольцо, но и портрет,

волосы и письма, ему принадлежавшие, и немедленно отослал их к нему при сей

записке: "Recevez, monsieur, les effets, qui vous sont si shers;

puis-sent-ils, en vous rappellant l'objet aime, vous prouver, que, le

couraqe et le malheur sont respectes en Russie, comme partout ailleurs.

Denis Davidoff, Partisan"[32].

Сей Тилинг жил до 1814 года в Орле, где всегда с благодарностью, но еще

больше с удивлением рассказывал о сем приключении, как рассказывают о

великодушии некоторых атаманов разбойников. Впоследствии я узнал, что,

устав, подобно мне, менять предметы любви с каждой кампанией, он при

заключении общего мира заключил законный союз с последней им любимою

женщиною и променял кочующую жизнь гусарскую на философическое уединение,

променял фантасмагорию на существенность.

Пятого числа партия пошла в Андреяны. Там я узнал, что неприятельский отряд

разделился надвое. Одна часть находилась в одной деревушке в направлении к

селению Крутому, а другая - в Лосмине, что возле Вязьмы. Мы немедленно

выступили к Крутому.

Отряд в сто человек, с хорунжиим Бирюковым, отправлен был к селу Белыщину.

Ему велено было остановиться у этого села скрытно и посылать разъезды

вправо и влево, чтобы заслонить нападение мое на неприятеля, расположенного

близ Крутого. Вся же партия пошла поспешно к последнему селу, забирая

влево, чтобы сохранить сообщение с Бирюковым и, в случае удачи, отбросить

неприятеля в противную сторону той, где находилась другая часть оного.

Неопределительность в расстоянии от Андреян до деревушки, находящейся близ

Крутого, была причиною, что вместо того, чтобы нам прибыть часа за два

перед вечером, мы прибыли тогда, как уже было темно. Надо было решиться:

или отложить нападение до утра, или предпринять ночную атаку, всегда