Дневник партизанских действии 1812 года

врасплох. У страха глаза велики, а страх неразлучен с беспорядком. Все

рассыпалось при нашем появлении: иных мы захватили в плен, не только без

оружия, но даже без одежды, иных вытащили из сараев; одна только толпа в

тридцать человек вздумала было защищаться, но была рассеяна и положена на

месте. Сей наезд доставил нам сто девятнадцать рядовых, двух офицеров,

десять провиантских фур и одну фуру с патронами. Остаток прикрытия спасся

бегством.

Добычу нашу мы окружили и повели поспешно чрез село Климове и Кожине в

Скугорево, куда прибыли в полдень 3-го числа.

Партия моя, быв тридцать часов беспрерывно в походе и действии, требовала

отдохновения, почему она до вечера 4-го числа оставалась на месте. Для

облегчения лошадей я прибегнул к способу, замеченному мною на аванпостах

генерала Юрковского еще в 1807 году. Исключив четыре казака для двух

пикетов и двадцать - для резерва (который, хотя должен был находиться при

партии, но всегда был в готовности действовать при первом выстреле

пикетов), остальных девяносто шесть человек я разделил надвое и приказал в

обеих частях расседлывать по две лошади на один час для промытия и присыпки

ссадин и также для облегчения. Чрез час сии лошади вновь седлались, а новые

расседлывались; таким образом в двадцать четыре часа освежалось девяносто

шесть лошадей. В тот же день, по просьбе резерва, я позволил и оному

расседлывать по одной лошади на один час.

Пятого числа мы пошли на село Андреевское, но на пути ничего не взяли,

кроме мародеров, числом тридцать человек.

Шестого мы обратились к Федоровскому (что на столбовой Смоленской дороге),

рассеевая везде наставление, данное мною токаревским крестьянам. На пути

встретили мы бежавшего из транспорта наших пленных Московского пехотного

полка рядового, который нам объявил, что транспорт их из двухсот рядовых

солдат остановился ночевать в Федоровском и что прикрытие оного состоит из

пятидесяти человек. Мы удвоили шаг и едва показались близ села, как уже без

помощи нашей все в транспорте сем приняло иной вид: пленные поступали в

прикрытие, а прикрытие - в пленных.

Вскоре после сего я извещен был о пребывании в Юхнове дворянского

предводителя, судов и земского начальства, также и о бродящих без общей

цели двух слабых казачьих полках в Юхновском уезде. Известие сие немедленно

обратило меня к Юхнову, куда чрез Судейки, Луково и Павловское я прибыл

8-го числа.

Пришедши туда, я бросился к двух привлекавшим меня предметам: к образованию

поголовного ополчения и к присоединению к партии моей казацких полков, о

коих я упомянул выше.

До первого достиг беспрепятственно: дворянский предводитель Семен Яковлевич

Храповицкий подал мне руку помощи со всею ревностию истинного сына

Отечества. Сей почтенный старец не только оказал твердость духа, оставшись

для примера дворянам с семейством своим на аванпостах Калужской губернии,

но ознаменовал особенную силу воли и неусыпную строгость в надзоре за

принятыми им мерами к подъятию оружия жителями Юхновского уезда. Отставной

капитан Бельский назначен был ими начальствовать. К нему присоединились

двадцать два помещика; сто двадцать ружей, партиею моей отбитые, и одна

большая фура с патронами поступили для употребления первым ополчившимся,

которым сборное место я показал на реке Угре, в селе Знаменском.

Второе требовало со стороны моей некоторой хитрости: означенные казацкие

полки были в ведении начальника калужского ополчения, отставного

генерал-лейтенанта Шепелева [13]. Личное добродушие и благородство его мне

были давно известны, но я знал, что такое начальник ополчения, которому

попадается в руки военная команда! Сколь таковое начальство льстит его

самолюбию! На сем чувстве я основал предприятие мое. Уверен будучи, что

требование сих полков в состав моей партии, если она останется от него

независимою, будет без успеха, я сам будто бы добровольно поступил под его

начальство. Еще из села Павловского я отправил к нему с рапортом поручика

Бекетова. В рапорте я говорил, что, "избрав для поисков моих часть, смежную

с губерниею, находящеюся под ведением его превосходительства относительно

военных действий, я за честь поставляю служить под его командою и за долг -

доносить о всем происходящем". Из Юхнова я послал другого курьера с

описанием слабых успехов моих и с испрошением ходатайства его об

отличившихся (истинные рапорты мои посылаемы были прямо к дежурному

генералу всех российских армий Коновницыну). Добрый мой Шепелев растаял от

восхищения. Он уже возмечтал, что я действую по его плану, что он поражает

неприятеля! 9-го числа я послал к нему нового курьера с красноречивейшим

описанием пользы единства в действии и, как следует, заключил рапорт

покорнейшею просьбою об усилении меня казацкими полками, находящимися,

подобно партии моей, под его командою.

Во время продолжения дипломатической переписки моей я занимался рассылкою

чрез земское начальство предписаний о поголовном ополчении.

Между тем из двухсот отбитых нами пленных я выбрал шестьдесят не рослых, а

доброхотных солдат; за неимением русских мундиров одел их во французские

мундиры и вооружил французскими ружьями, оставя им для приметы русские

фуражки вместо киверов.

Еще мы были в неведении о судьбе столицы, как 9-го числа прибыл в Юхнов

Волынского уланского полка майор Храповицкий [14] , сын юхновского

дворянского предводителя, и объявил нам о занятии Москвы французами.

Я ожидал события сего и доказывал неминуемость оного, если продолжится

отступление по Смоленской дороге, но при всем том весть сия не могла не

потрясти душу, и, сказать правду, я и товарищи мои при первых словах очень

позадумались! Однако, так как все мы были неунылого десятка, то и начали

расспрашивать Храповицкого о подробностях. Он уверил нас, что оставил армию

в Красной Пахре; что она продолжает движение свое для заслонения Калужской

дороги; что Москва предана огню[15] и что никто в армии не помышляет о

мире... Я затрепетал от радости и тут же всем находившимся тогда в городе

помещикам и жителям предсказал спасение отечества, если Наполеон оставит в

покое армию нашу между Москвою и Калугою до тех пор, пока она усилится

следуемыми к ней резервными войсками и с Дону казаками. Кто мало-мальски

сведущ был в высшей военной науке, тому последствие превосходного движения

светлейшего в глаза бросалось. Я счел за лишнее учить стратегии юхновских

помещиков, как некогда Колумб не заблагорассудил учить астрономии

американских дикарей, предсказывая им лунное затмение. Вечером я получил

письмо калужского гражданского губернатора, от 8-го сентября, следующего

содержания:

"Все свершилось! Москва не наша: она горит!.. Я от 6-го числа из Подольска.

От светлейшего имею уверение, что он, прикрывая Калужскую дорогу, будет

действовать на Смоленскую. Ты не шути, любезный Денис Васильевич! Твоя

обязанность велика! Прикрывай Юхнов, и тем спасешь средину нашей губернии;

но не залетай далеко, а держись Медыни и Масальска; мне бы хотелось, чтобы

ты действовал таким образом, чтобы не навлечь на себя неприятеля".