Музыка= радость и боль моя

# * Академический хор Гостелерадио СССР. Художественный руководитель и главный дирижер К. Б. Птица.

* * *

Клавдий Борисович Птица ушел из жизни в период, когда он еще много и много мог сделать. Его отличали высокая культура, музыкальность, любовь к хору. Он многое видел, испытывал трудности и несправедливости по отношению к себе, но был очень терпелив даже в тех случаях, когда терпение должно было бы отказать. Мы с ним много трудились вместе — еще в конце 30-х годов он принимал участие в работе Государственного ансамбля оперы, о котором я уже неоднократно говорил на этих страницах. С хором, им руководимым, и оркестром мы впервые исполнили “Элегию” Кожевниковой на слова Кржижановского. Не единожды выступали в концертах. Не раз и не два вместе с хором радио звучал детский хор сельской школы с моей родины. Жизнь великолепного хора Гостелерадио продолжается и после ухода Клавдия Борисовича из жизни. Руководит им постоянный помощник К. Б. Птицы — Людмила Владимировна Ермакова.

1981, 1992

Святослав Рихтер

Какое чувство я испытываю к Святославу Рихтеру? Зависть! Но не зависть Сальери. Наоборот, если б можно было достать корень жизни из глубин моря или с отвесных скал, достал бы, чтобы он и подобные ему жили на радость людям.

В детстве он слушал игру своего отца-органиста. Радуясь прекрасному, в то же время видел, что создавать это прекрасное — большой труд. Позже, аккомпанируя певцам на репетициях в оперном театре, осознал притягательность и сложность их труда. Была попытка дирижировать. Я помню Большой зал Московской консерватории и несмелые движения Рихтера, в которых, однако, был виден залог будущего могущественного звучания оркестра. Сегодня у него рояль — оркестр!

С кем сравнить Святослава Рихтера? Не будем искать сравнений в искусстве. Посмотрите на ночное небо. Сколько на нем звезд! А если бы была одна, даже самая прекрасная, было бы печально и одиноко.

Человек стремится познать прекрасное, гармонию. Художник для этого должен остаться наедине с собой. Далеко от Москвы, на берегу Оки, строит Рихтер круглый, без углов, дом, свою “вавилонскую башню”. Как и башня, дом остался недостроенным. Всю свою жизнь, свой труд Рихтер посвятил людям. Своим искусством он дает им ощущение гармонии.

Это может сделать лишь тот художник, талант и сердце которого опалены и радостью и испытаниями. Откройте ноты Восьмой сонаты Прокофьева, которую Рихтер недавно исполнял. Вторая часть — в ритме танца. Помню, однажды я предложил Сергею Сергеевичу Прокофьеву: “Что, если бы вы написали музыку, а мы подобрали бы слова?” С необычайной быстротой он дал согласие. К сожалению, запись не состоялась. Но музыку Прокофьев включил в свою Восьмую сонату. Светлая музыка. А написана она человеком, прошедшим испытания.

Гармоничность натуры Рихтера мудро и талантливо развивалась поэтическим просветителем Г. Нейгаузом. И ученик чтит память учителя.

Рихтер любит живопись, устраивает у себя дома выставки, рисует сам, участвует в домашних спектаклях.

Он любит природу и море. Вспоминаю Гурзуф... Домик О. Л. Книппер-Чеховой на берегу бухты. Отменный пловец, Рихтер без маски опускался на дно и застывал там, задумавшись, прислушиваясь к неведомому.

Но, садясь за рояль, он начинает повествовать мгновенно. Зная, о чем сказать и — как...

1975

Максим Рыльский

В “Истории моего современника” Короленко писал: “На мою разно племенную душу заявили права три нации — польская по матери и по материнскому языку, на котором мы разговаривали в кругу семьи, русская, поскольку отец считал себя русским и после восстания ввел в нашей семье русский язык, и, наконец, украинская...”

Если В. Г. Короленко почувствовал на себе влияние трех культур, то Максим Тадеевич — прежде всего украинец, хоть и по происхождению из древнего рода польской шляхты — рода Рыльских, который еще 400 лет назад значился в списках “достойных граждан”. Никогда я не слышал от него, не приходилось мне и читать об этом — не было у него размышлений, какая в нем кровь и влиянию каких культур он подлежал.

Рыльский для славянских народов остается тем поэтическим источником, из которого черпают все разнообразие и чистоту помыслов, взволнованность сердца и поэтическую форму, восхищаясь при этом фонетикой украинского языка, ритмом и построением фразы.

В творении и развитии украинской культуры, наверное, никто из наших современников так много не сделал, как Рыльский.

Припоминается мне...

20-е годы в Полтаве. Концерты начинаются в 5-м часу и должны окончиться в 7-м, потому что позже движение в городе запрещено. Я пел с симфоническим оркестром арию Ленского “Куда, куда вы удалились...”, перевод на украинский — Шепотьева, человека умного, интеллигентного.

А какой певец, да еще и тенор, не имеет поклонников?! И вот, в двадцать лет впервые в мой адрес прозвучали слова неприязни, которые в те дни я не совсем правильно понял. То были выпады со стороны публики, которая убегала от разрушений и голода на цветущую Украину, в Полтаву. Правда, были там и люди большой культуры, знаменитые адвокаты, были Короленко и его друзья, был Панас Мирный и новорожденная украинская интеллигенция. На фоне выстрелов, звучавших из Диканьского леса (люди не знали, какая завтра будет власть), происходили страстные споры. Люди доказывали, жестикулируя, приводили примеры украиночванства и поэтому именно так оценили перевод “Онегина”. Шепотьев был человеком высокой одаренности, и его перевод мне нравился, нравится и теперь. Но тогда были другие времена, другие взгляды на переводы Пушкина.

И вот в наши дни появляется много трудов Рыльского, а среди них — перевод “Онегина”. Мне не хотелось бы называть это переводом, потому что, по сути, это новое построение ритмики, фонетики и образности, до него, мне кажется, никем еще не созданное. Я за то, чтобы петь в оригинале Пушкина, но я не могу не радоваться, что появилась высокая поэзия, и творец ее — М. Рыльский.

В Марьяновке, которая находится между Белой Церковью и Васильковом, были М. Рыльский, В. Костенко, А. Пидсуха, О. Гончар, А. Малышко, В. Минко, А. Шиян и я. Там есть клуб рядом с новопостроенной школой. Возле них М. Т. Рыльский посадил дубок. Сажал он это дерево через несколько часов после того, как опустил в землю на Байковом кладбище в Киеве тело своего друга и помощника Вагана Мамикоияна. И тут символика чередуется с закономерностью жизни — одно уходит, другое рождается. И чем больше человек чувствует это и осознает, тем больше он хочет посеять доброго и разумного.

Рыльский в новом клубе председательствовал на встрече с жителями села. В президиуме сидели крестьяне — герои труда, а в зале, среди публики, три мои тетки. Выступала капелла бандуристов, дирижировал Миньковский, пел С. Козак, выступал и я.

Немного отступлю. Иногда приходится слышать о себе: почему в родном селе не поет, везде поет, а там нет?

Пояснить это не очень трудно. В одном из произведений Довженко отец говорит сыну-генералу: “Домой не приезжай на машине, в родное село иди пешком”. Когда он сделал так, избалованный внук стал укорять отца, зачем он отпустил машину. Как ему понять мудрого старика и всех, работающих в селе. Вот так и петь в родном селе — для одних это, возможно, и интересно, а для большинства только повод для горьких раздумий. Что греха таить — все годы село жило в сравнении с городом в намного худших условиях. И появляться фертиком, не зная, не чувствуя, не понимая сложности жизни и дум крестьянских,— это не очень хорошо.

После вступительного слова, произнесенного Максимом Рыльским, я выступал в родном селе, подчиняясь внутренней потребности, очевидно, как и все другие. Поэт сумел нас всех объединить и зажечь. Он сказал простые и убедительные слова о значении труда на земле, а также и о напряженном труде поэта, писателя и артиста-певца. И после этого никто не позавидовал лакированным туфлям и накрахмаленной манишке, а прониклись, думаю, одним пониманием — труд единый, разные бывают только его формы и профили. Чувствовалось душевное единение и взаимопонимание.