На службе военной

- Ну, ладно. Сделайте, когда будет возможно.

Дмитрий Федорович взглянул на меня и достал из-за шкафа прекрасное, тульской работы, штучное ружье 16калибра:

- Вот бери, Николай Николаевич. Я не охотник, а тебе пригодится.

Мне пришлось выискивать причины для отказа: калибр не тот, да и легковато для моей комплекции. Попросил Д. Ф. Устинова взять лист бумаги и записать заказ на новое ружье. Дмитрий Федорович все записал. По моему настоянию заказ был принят без указаний срока изготовления.

- Вы всерьез надеетесь охотиться? - недоверчиво спросили меня.

- А как же! Вот только разгромим немцев... Лица товарищей повеселели. Мы обменялись взаимными пожеланиями успеха и по-братски распрощались. Красивое и ценное ружье вновь заняло свое место за шкафом.

Точно в срок я докладывал в Ставке о готовности Новых противотанковых артиллерийских полков. Примем уже не десяти, а двадцати! Я испросил разрешение обратиться в Генеральный штаб за директивой: куда и когда направлять эти части. Верховный посмотрел на меня с недоумением:

- А кто там сейчас это может решить? Давайте сейчас, здесь же примем решение и отправим полки немедля на фронт. А вы должны проследить, чтобы они попали именно туда, куда направляются Ставкой.

Тотчас же была развернута карта, и Сталин отметил на ней, куда направить новые части. Я доложил также о переформируемых, перевооружаемых и восстанавливаемых артиллерийских полках большой и особой мощности.

Я торопился быстрее распорядиться об отправке на фронт артиллерийских резервов. Поэтому попросил разрешения уйти, но мне было предложено подождать. Позвонил в штаб и приказал приступить к подготовке всех необходимых документов, а также дать частям предварительные распоряжения.

В эти часы я был свидетелем кипучей деятельности Ставки, куда были вызваны для решения неотложных задач по обороне столицы крупные партийные и советские работники. Когда большинство вопросов выяснилось, мне сказали:

- Сейчас вами займемся. Принято решение направить вас в Ленинград полномочным представителем Ставки. Вы подождите, вам должны дать пакет особой важности для командования Ленинградского фронта.

Вскоре принесли этот пакет. Огромный конверт из плотной бумаги был скреплен массивными сургучными печатями. Мне пересказали краткое содержание пакета и предложили хорошо запомнить. Это были указания о наступательных действиях в районе Невской Дубровки. Встречными ударами Ленинградского фронта и 54-й армии, наступавшей с востока, предполагалось пробить брешь в обороне противника и разорвать кольцо блокады.

Неожиданной критике подверглись работники Генерального штаба:

- Как можно в таком виде вручать важный документ!

Последовало распоряжение сделать пакет маленьким, а документ напечатать на тонкой папиросной бумаге, чтобы при опасности можно было его мгновенно уничтожить. Пришлось терпеливо ждать, пока все переделают.

Мне предложили позвонить командующему Военно-воздушными силами П. Ф. Жигареву и потребовать, чтобы он выделил для меня специальный самолет и истребители сопровождения дальнего действия.

Героический Ленинград

На оружии - ленинградская марка

На аэродроме меня ждал большой пассажирский самолет. Через некоторое время прилетели пять двухместных истребителей. Командир и штурман воздушного корабля были опытными летчиками, но, к сожалению, они никогда не летали во время войны в Ленинград. Им был неизвестен даже курс перелета от Хвойной до Новой Ладоги и далее на бреющем полете над Ладожским озером. Штурман признался, что у него нет никакой уверенности в успехе полета.

Я позвонил Жигареву. Тот пообещал быстро исправить ошибку и попросил подождать другой самолет. Прошло несколько часов. Наконец самолет появился. Но и этот экипаж тоже ни разу не летал в Ленинград, к полету не готовился, проложить курс по карте штурман не смог.

Погода была по-прежнему плохой - туман, снегопад. Время шло, а я продолжал сидеть на Центральном аэродроме в Москве, кляня безответственность руководителей Военно-воздушных сил.

Я не захотел вновь обращаться к командующему ВВС, а позвонил начальнику Гражданского воздушного флота и попросил выручить меня из беды, дать надежный самолет, летавший осенью в Ленинград и обратно. Тот охотно согласился. Экипаж присланного им пассажирского самолета хорошо знал условия перелета в блокированный врагом город. Но летчики умоляли отказаться от прикрытия истребителей. По их мнению, без них они надежнее доставят меня по назначению.

Как я мог согласиться на это, помня длительные вчерашние хлопоты в Ставке? Я объяснил командиру корабля, что мне приказано лететь в сопровождении истребителей ВВС. Тяжело вздохнув, он согласился.

Мы наконец поднялись в воздух. Пятерка истребителей летела за нами на малой высоте. Вскоре вошли в полосу сплошного тумана. Когда прояснилось, мы насчитали только четыре истребителя. Где же пятый? Около двух часов дальнейшего полета я не находил себе места, опасаясь гибели исчезнувшего самолета.

На бреющем полете прошли над Ладожским озером. Выглянуло солнце. Влево от нас на большой высоте промелькнули два "мессершмитта": то ли они нас не заметили, то ли побоялись связываться.

Вскоре благополучно приземлились на аэродроме, где нас уже ждали. Настроение у меня было плохое - переживал потерю пятого самолета.

К нашей группе подошли два летчика. Они скромно стояли в сторонке и слушали наш оживленный разговор. Эти летчики оказались экипажем "потерявшегося" истребителя. Выйдя из полосы тумана, они решили в Москву не возвращаться, а взяли курс на Ленинград через территорию, занятую немцами, и прибыли раньше нас.

Прямо с аэродрома я поехал в Смольный к Андрею Александровичу Жданову. Разговор касался предстоящей наступательной операции по восстановлению связи с Большой землей. А. А. Жданов подробно рассказал о состоянии фронта и города.

Ленинград переживал тяжелое время. Кольцо блокады замкнулось накрепко. Противник оставил попытки взять город штурмом - у него не хватило на это сил,но теперь решил задушить его голодом, постоянным артиллерийским огнем и бомбежками. Гитлеровцы трезвонили по радио о том, что большевистская твердыня неизбежно падет, она сама сдастся на милость победителей.

На сердце было тревожно. Ленинград никогда в своей истории не был в таком опасном положении. Делом чести нашего поколения было его спасти. Все мы верили в стойкость и мужество ленинградцев, знали, что никто из них не будет просить пощады у врага. Проезжая по улицам и площадям, я видел амбразуры, появившиеся в стенах домов, дзоты, построенные на перекрестках. Город приготовился к бою... Но вместе с тем бросалось в глаза и другое: город стал словно еще многолюднее.

Жданов подтвердил это: да, в Ленинград из окрестных районов съехалось много тысяч людей, не пожелавших попасть под власть гитлеровцев. Продовольственные запасы в городе истощались - немецкая авиация подожгла знаменитые Бадаевские склады. Путей эвакуации населения из осажденного города почти нет: на Ладоге бушуют штормы, трасса через озеро находится под огнем фашистской артиллерии, над ней постоянно барражируют вражеские самолеты. Да, нужен, как воздух, хотя бы узенький коридор в этом зловещем кольце блокады, без него не спасти жизни тысяч и тысяч детей, женщин и стариков, не снабдить город продовольствием, боеприпасами.

Жданов настаивал, чтобы в Ленинград доставлялось больше боеприпасов. Я же уверял, что производство снарядов и мин можно организовать на предприятиях Ленинграда. По моим подсчетам, ленинградцы вполне могли изготовить уже в ноябре не менее миллиона снарядов и мин всех калибров, а в декабре - еще больше. К этому я прибавил, что и впредь следует рассчитывать не только на подвоз с Большой земли нужного количества пороха и взрывчатых веществ, а постараться использовать местные резервы.

На следующий день мы продолжили беседу. Жданов уже был озабочен тем, как лучше и скорее наладить производство нужных фронту боеприпасов.