Женщина в Берлине

«Не знаю», - ответила я по-французски в память о его знания языка. Я действительно не знала, должна ли я радоваться. После того, как Николай растворился уже дважды в воздухе, его приход казалась мне очень невероятным. Да и время уже много прошло. И не вспомнить. И я так устала.

Едва я умылась и собралась спать, как прозвенел звонок. Николай, воистину. В полумраке прихожей мы обменялись французскими фразами. Когда я попросила его в комнату, и он увидел меня при свете, он был шокирован: «Что такое? Как Вы выглядите?» Он нашел меня похудевшей и жалкой, хотел понять, как в такое короткое время это возможно. Ну, много работы и бесконечные марши при большом голоде и небольшом количестве сухого хлеба и совсем без мяса. Странно, что эти изменение вовсе не замечены мной самой до сих пор. Да и некогда смотреться в зеркало долго. Но неужели все настолько плохо?

Мы сидели напротив друг друга за столом и курили. Я не могла подавить зевки при моей усталости, больше не находила слов, была настолько полусонной, что я вовсе не понимала, что Николай говорил. Иногда я взбадривала себя, давала себе команда быть милой с ним; он сам был очень приветлив, но чужд. Очевидно, он ожидал другого. Не это бледное привидение, в которое я превратилась, я просто больше не нравилась ему. Наконец, я поняла, что Николай прибыл и на этот раз только, чтобы прощаться, что он находится уже вне Берлина и приехал сегодня только на один день в Берлин, в последний раз, как он сказал. Так что не было никакой необходимости притворяться и быть приветливой с ним. При этом я ощущала все время тихое сожаление том, что все пошло с Николаем вот таким образом. У него очень хорошее лицо. При прощании, в прихожей, он сунул мне в руку кое-что, и шепнул по-французски: »По-дружески, ладно?« Это были денежные купюры, более 200 ДМ. И он ничего не получил, кроме нескольких наполовину сонных оборотов речи с моей стороны за это. Хорошо бы на эти деньги купить себе что-нибудь, у меня было продуктов только ужин на сегодня. Но в такие времена каждый придерживает то, что у него есть для себя. Черный рынок умирает.

Среда, 6 июня 1945 года.

Снова вечер, я возвратилась домой как пешеходная машина. Снаружи течет дождь. Внутри, о, радость, вода из водопровода течет теперь и в моей мансардной квартире. Наполнила ванну водой на будущее. Пока трудоки упражнения с тяжелыми ведрами.

Снова рабочий день. Я разъезжала с Венгром для найма производственных помещений. Вначале мы были в ратуше, где венгр покупал документы, штемпель и подписи, которые должны свидетельствовать о его планах и о его безупречности. Я видела там странные фигуры: юных танцовщиков; еврейку, которая рассказывала об операции носа; пожилого мужчину с огненно-красной бородой ассирийца, художника "дегенеративных" картин. Они выползают из всех дыр; типы, каких мы не видели с давних пор.

Обсуждение с Ильзой и ее мужем после настоящего кофе в зернах: не поехать ли господину Р. в Москву? Там он будет иметь хорошее положение и хорошие деньги... Но Ильза защищается руками и ногами, если только он поедет один. Но он не хочет один. Он хочет по-прежнему дышать воздухом Запада, и надеется, что сможет участвовать в игре однажды снова, снова начнет старую мужскую игру вокруг денег и власти и больших машин.

Сегодня союзники ведут переговоры друг с другом. Радио выплевывает речи, прекрасные изречения, с которыми наши экс противники празднуют друг с другом. Я понимаю только, что мы не принимаемся сегодня в расчет. Я ничего не могу изменить в этом, я это должна проглотить; я хочу попытаться провести мой маленький корабль. Тяжелая работа, скудный хлеб – но, все же, старое солнце на небе. И, может быть, мое сердце еще опять заговорит. Все что у меня было в жизни, всегда было с лихвой!

Четверг, 7 июня 1945 года.

Сегодня у пешеходной машины был один день отпуска. Рано утром я пошла за зеленью. К сожалению, так оказалось, что я опоздала. К счастью, я получила 2 тарелки сушеных овощей, названных "проволочное заграждение", и пакет сухого картофеля. Я выдергала в палисадниках перед руинами сумку полную крапивы, собирала ее аристократическими, спасенными в багаже для противовоздушной обороны, дождевыми перчатками. С жадностью я проглотила зелень, выпила зеленый отвар, почувствовал себя посвежевшей. Вычислила, что у меня задержка более чем в 2 недели, и прошагала 7 домов, туда, где висит вывеска практикующего врача, хотя я никогда прежде не была там, и вовсе не знала, практикует ли она опять. Я увидела белокурую женщину, ненамного старше, чем я, сидевшую в продуваемом помещении. Вместо стекол она повесила старые рентгеновские снимки с чужими грудными клетками. Она не стала пускаться на болтовню, а начала с дела. "Нет", - сказала она после исследования: «Не отмечено ничего, все в порядке».

«Но у меня задержка. Что это значит?»

«Это сейчас так у многих. У меня тоже задержка. Это от плохого питания. Так тело экономит на кровотечении. Когда у вас снова нарастет на ребрах, тогда и цикл будет в порядке...»

Она запросила 10 ДМ, и я отдала их ей. Наконец я рискнула задать вопрос, были ли уже у нее оплодотворенные русскими женщины, которые просили бы о помощи.

«Это не тема для обсуждения», - сказала она горько и выпроводила.

Тихий вечер, как раз для меня. Порывы ветра проносятся через пустые оконные рамы, вращают пыль в комнате. Куда я денусь, если однажды владелец квартиры вернется домой? Во всяком случае, без моего наличия тут мансардная квартира давно бы была растащена. Чужая мебель горит лучше, чем своя.

Пятница, 8 июня 1945 года.

Снова отправилась в путь. Сегодня странное переживание: уже маршрут городской электрички был сдан в эксплуатацию для проб. Я увидела красные и желтые платформы, вскарабкалась вверх по лестнице, купила за 2 наших старых гроша билет и вошла. Внутри люди сидели так торжественно на скамьях. Немедленно 2 потеснились и уступили место мне. Это была поездка опьяняющая солнцем и пустынями обломков. Все мои трудоемкие, бесконечные пешеходные минуты пролетали мимо меня. Мне было жаль выходить так скоро. Поездка была так приятна, как подарок.

Сегодня сделали много. Вместе с Ильзой я сделала обзор для первого выпуска запланированного женского журнала. Только заголовки еще не определены; мы вместе ломали себе голову над этим. В любом случае каждое слово должно казаться в заголовке "новым".

Странно сказочный день, я видела людей и вещи как через вуаль. Обратный путь на израненных ногах, слабость от голода. У Ильзы теперь только лишь тарелка горохового супа из 2 суповых половников, чтобы растянуть запас. В меня смотрели пустые глаза голода. Завтра я хочу поискать снова крапиву. Я отметила по дороге уже каждое пятно зелени с этой целью.

Повсюду чувствуют страх за хлеб, за жизни, за работу, за зарплату, за будущий день. Горькое, горькое поражение.