Войны Миллигана (ЛП)

— Вот и твоя зоотерапия, Миллиган. А сейчас, будь добр, закрой свой рот!

Эта провокация чуть не вызвала бунт в Дейтоне.

На следующий день начальник службы безопасности клиники объявил, что отныне двери камер в течение дня будут закрыты. Таким образом, пациенты будут вынуждены проводить большую часть своего времени в гостиной.

Кевин направился в сторону камеры Дона Бартли, ему не терпелось обсудить с ним это новое правило. Он опустил дверную ручку, чтобы войти в комнату своего друга, но, к своему удивлению, обнаружил, что дверь открывалась не более чем на несколько сантиметров. Кевин бросил взгляд в окно, чтобы понять, что же там происходит. Бартли сидящий на кровати, показывал ему средний палец. Оказалось, он заблокировал дверь в свою камеру столом.

Когда Дон наконец пустил его, Кевин осознал невероятную ошибку, которую допустили архитекторы при планировки здания. Не считая тех дверей, что были в павильоне у входа, двери всех камер открывались внутрь! Как они могли допустить такую оплошность? Получается, если пациент не хотел принимать гостей в своей комнате, ему достаточно было лишь передвинуть свою железную кровать к двери, чтобы забаррикадировать ее. Тогда охране придется как-то распилить металлическую кровать, чтобы открыть дверь в камеру заключенного.

Дон Бартли намеревался закрыться в своей камере в знак протеста против новых мер, о которых сообщила служба безопасности, но Кевин уговорил его отказаться от этой идеи.

— Лучше сохранить этот козырь в наших руках, Дон. Он может оказаться очень полезным в случае серьезных проблем с охраной, — убеждал своего друга, Кевин. — Если когда-нибудь мы поднимем бунт, то сможем забаррикадироваться в наших комнатах. Только представь, дружище! Это же невероятно: надзиратели хотят закрыть нас в наших камерах, заперев двери, но они понятия не имеют, что те же двери могут сыграть с ними злую шутку и помочь нам забаррикадироваться изнутри камер!

Бартли оценил план Кевина по достоинству, но его все же не оставляло в покое несправедливое нововведение:

— Хорошо, но все-таки, что нам делать с новым правилом?

— У меня есть идея…

Кевин сказал остальным заключенным, чтобы на следующее утро, когда они будут покидать свои камеры, каждый взял с собой подушку и простыни. Затем, по плану, они должны были лечь на пол в коридоре, у своих дверей. Это должно было здорово обескуражить Вогеля, доказав ему, что вовсе не врачи правят в Дейтоне.

Все было сделано по плану.

Через три дня Вогель приказал, чтобы двери всех камер снова оставались открытыми.

Дневник Мэри

18 января 1981 г.

Встреча с писателем. Билли узнал, что Мориц (директор Департамента психического здоровья) ушел в отставку. Его реакция не заставила себя ждать: он заявил, что просто необходимо расположить к себе его преемника — чтобы он был на их стороне. По его мнению, для нас было бы лучше всего, если бы новым директором Департамента психического здоровья стала женщина.

Если верить газетам, Линднер находился под постоянной защитой полиции, с тех пор, как Арни Логан (еще будучи в Лиме) нанял киллера, чтобы убить его. Линднер заверил Арни, что хотел бы добиться его перевода в государственную психиатрическую клинику, каким бы ни было мнение Морица.

Но во время прохождения комиссии Линднер заявил, что Арни ‒ опасный тип, который должен оставаться в учреждении с высоким уровнем безопасности до конца своих дней.

27 января 1981 г.

Алан Голдсберри подал ходатайство судье Флауэрсу с просьбой принять решение о праве Миллигана проходить комиссию за закрытыми дверями каждые девяносто дней, как это было предусмотрено в прежнем государственном законе. Адвокат аргументировал свое прошение тем, что применение новой поправки 297 («закон Миллигана» или «закон Коламбус Диспэч») по отношению к его клиенту может иметь обратную силу и, следовательно, противоречить конституции страны.

Судья Флауэрс, однако, вынужден был уступить давлению, возникшему в обществе из-за закулисной игры СМИ и некоторых местных политиков — действия которые сыграли колоссальную роль в судьбе Билли и отрицательно сказались на его психическом здоровье. В начале февраля Флауэрс постановил, что Миллиган все-таки попадает под действие нового закона. Билли и все мы должны будем ждать сто восемьдесят дней до 4 августа 1981 — когда состоится следующее заседание комиссии, которое будет открытым для публики и прессы. В течение следующих месяцев, Голдсберри не сидел сложа руки: он собирал юридические документы, показания, стенограммы, заявления тех, кто считает, что Билли Миллиган не представляет опасности ни для себя, ни для общества, и должен быть переведен, в соответствии с законом, в психиатрическую клинику с менее строгим режимом.

Среди этих документов был доклад от 24 марта 1981, составленный психиатром из Дейтона, С.М. Сэмми:

«Рекомендации:

Он (Билли Миллиган) не является склонным к побегу и не требует содержания в учреждении с усиленной охраной. Мы рекомендуем перевести его в государственную клинику в Афинах; лечащим врачом назначить доктора Кола. Также возможно продолжение лечения в клинике доктора Корнелии Уилбур в Лексингтоне, штат Кентукки».

Томми заметил, что Мэри выглядела усталой. Ему нравилось, что она приходила каждый день, но также он видел, что обязанности, которыми обременяла себя Мэри, утомляли ее. Девушка изо дня в день выглядела все более бледной и уставшей. Она снова начала принимать антидепрессанты. Томми очень обеспокоился, когда узнал это.

— Я больше не могу, — заявил Томми Писателю, — Я готов на все, чтобы покончить со сложившейся ситуацией. Скоро что-то произойдет, точно говорю! Либо я выпрыгну через решетки и меня грохнут при побеге, либо я обращу это место в пепел. Я чувствую, как меня охватывает отчаяние, поэтому нельзя, чтобы Мэри оставалась со мной. Я хочу, чтобы она покинула Дейтон. Так будет лучше. Для всех… Я не хочу, чтобы она пришла получать мой труп.

Несмотря на ее протесты, аргументы и просьбы, некоторые люди упорно продолжали уговаривать ее не портить свое будущее, связывая свою судьбу с Билли. В конце концов, бедная девушка обессилела и сдалась. Последний раз Мэри пришла к Билли 25 марта 1981 года.

Больше они никогда не увиделись.

Доктор Кол должен был вернуться в Коламбус, чтобы пройти официальный допрос. Его показания будут учитываться при прохождении Миллиганом комиссии, которая начнется через две недели. В первую очередь, доктора спрашивали о его образовании, опыте работы в психиатрии. Затем прокурор приступил к перекрестному допросу.

— Как Центр судебной медицины в Дейтоне сможет поставить правильный диагноз и предложить адекватное лечение, если сам пациент Миллиган отказывается сотрудничать? — спросил прокурор Томас Бил.

— Возможно, он не доверяет терапевтам, — объяснил доктор Кол. — Вероятно, господин прокурор, мистер Миллиган опасается предоставить персоналу Дейтона информацию о себе и своих личностях, так как боится, что ее используют против него. Исходя из этого, я считаю логичным то, что он не доверяет их заключениям. Я уже встречал подобную проблему, — спокойно продолжил доктор Кол и добавил с нескрываемым упреком в голосе, — и позвольте заметить, происходило это в условиях намного более благоприятных, нежели в клинике, окруженной высоким забором и колючей проволокой.

Маленький полный психиатр поднял глаза на прокурора.

— Кто-то, в конце концов, должен решить, с кем мы имеем дело: с заключенным или пациентом. И это должен решить не я. Для меня Миллиган ‒ это пациент. Сотрудники тюрьмы Дейтона со всеми их предписаниями по безопасности, режимами контроля, камерами, мониторами и всем остальным заставляют думать, что Билли все-таки заключенный. Да что уж там! Меня ощупали и тщательно обыскали, перед тем, как пустили к пациенту в комнату встречи. И это, по моему скромному мнению, вовсе не похоже на благоприятное терапевтическое окружение.