Голос над миром

Добравшись до центра, мы увидели маленький ресторанчик. Через неплотно закрытые ставни пробивался слабый луч света. Мы остановились, вылезли из машины и буквально ворвались в помещение. За большим столом пятеро мужчин играли в карты и грелись у очага.

К нам подошли хозяин ресторанчика и совсем молоденькая служанка. Они были слегка удивлены столь поздним визитом.

— Дайте нам что-нибудь поесть! И поскорее! — воскликнула я притворно строго.

Хозяин ресторана озадаченно воззрился на меня, почесал затылок и пробормотал:

— Но… понимаете… печь давно потухла… Уже поздно… ресторан закрыт. Мне очень жаль… но…

— Да полно вам, — возразил Монтесанто. — Мы не требуем от вас деликатесов, ну, скажем, жареных мозгов и всяких паштетов. Тащите, что у вас есть: какую-нибудь колбасу, сыр, хлеб и вино!.. Поймите, мы зверски проголодались.

— Ну, коль так, садитесь.

Мы уселись за стол, и юная служанка спросонья, буквально валясь с ног, принесла нам вина, хлеба, большущий кусок сыра, нарезанную ломтями ветчину, показавшуюся нам необыкновенно вкусной. Хозяин принялся готовить на тлеющих углях грандиозную яичницу. Игроки отложили карты и стали разглядывать нас с живейшим интересом, обмениваясь вполголоса своими впечатлениями.

— Ну конечно… Ручаюсь, это Тоти… Точно… та самая. Тоти Даль Монте.

Наконец служанка, протягивая мне сыр, отважилась громко спросить:

— Правда, что вы — Тоти Даль Монте?

Я улыбнулась и пригласила всех за наш стол. Весьма смущенные и до неловкости церемонные понтеббцы подсели к нам. И сразу же посыпались вопросы: один слышал меня в Удине, другой — в Триесте, третий — по радио…

Когда мы разделались с яичницей, с фатальной неизбежностью наступил момент раздачи автографов. Из-за отсутствия какой-либо бумаги мы с Монтесанто поставили свои подписи на игральных картах.

За первой бутылкой вина последовала вторая, затем третья, без числа произносились тосты, но в конце концов нам все же пришлось распрощаться с этими простыми, гостеприимными людьми.

Но тут вернулся шофер и объявил, что бензина не хватит даже до Удине.

Двадцать пять лет назад бензоколонки встречались далеко не так часто, как теперь. Хозяин ресторанчика сказал, что в Понтеббе есть бензоколонка, но ее владелец наверняка спит сладким сном. А где живет этот человек, трактирщик не знал. Но нам любой ценой надо было его отыскать и привезти. Один из наших собеседников пообещал «раздобыть» драгоценного хозяина бензоколонки — ему был известен его адрес.

Мы вышли из ресторана, и я стала прогуливаться по узкой улочке, освещенной единственным фонарем. Внезапно из-за угла словно метеор выскочил юноша на велосипеде. Он резко затормозил, увидя меня, и, не успев даже отдышаться, спросил:

— Ради всех святых, скажите, где мне искать Тоти Даль Монте?

— Я и есть Тоти Даль Монте, милый юноша.

— О, синьора! Это настоящее чудо. Возьмите эти альпийские звезды. Я их нарвал вчера специально для вас и хотел отправить в Милан. Это вам на память, а уж вы не откажите в автографе.

Я вынула из сумочки мою фотографию и, приложив ее к стене, в потемках написала несколько ласковых слов.

Тем временем появился владелец бензоколонки, и вскоре, распрощавшись с добродушными жителями Понтеббы, мы продолжали наше путешествие. Лишь к утру, полумертвые от усталости и бессонницы, мы прибыли наконец в Барбизанелло. Я тут же побежала в комнатку, где Мари спала вместе с бонной. Но у меня не хватило духу разбудить дочурку, крепко прижать ее к груди и отнести в мою постель. Я лишь поцеловала темно-каштановую головку моего сокровища, сделала бонне знак молчать и на цыпочках удалилась к себе.

XXX. Выигранное сражение. «Травиата»

Вспоминая о моих выступлениях в 1935 году, я уже упоминала Осло. Это был очень важный этап в моей артистической карьере. Именно здесь, в живописной столице Норвегии, я впервые спела партию Виолетты в «Травиате».

Этот столь человечный образ страдающей женщины — трагическая история любви, растрогавшая весь мир, — не мог оставить меня равнодушной. Излишне и говорить, что я готовилась к своему первому выступлению с особой тщательностью и огромным воодушевлением. Я старательно изучила партитуру под руководством маэстро Калузио, первого помощника Тосканини, и в музыкальном отношении чувствовала себя вполне уверенно.

Но перед отъездом в Осло я решила подвергнуть себя еще одному трудному испытанию. Мне хотелось услышать отзыв о моей игре кого-нибудь из крупных драматических актеров.

В эти дни в Милан приехал Эрмете Цаккони, этот подлинный мастер сцены. Он сразу же согласился послушать меня и пришел ко мне на виа Куадронно.

Пропустив более легкое и требующее лишь известной сценической техники первое действие, мы начали со второго, где Виолетта почти мгновенно переходит от высшего драматизма к полной растерянности и ужасу.

Я пела, полагаясь на свою интуицию, и в каждой фразе стремилась передать разнообразные чувства героини. Когда я кончила, Цаккони, пристально следивший за каждым моим жестом, сказал лишь:

— Давайте перейдем прямо к четвертому действию.

Но вот я умолкла. Цаккони поднялся и подошел ко мне.

— Дорогая Тоти, — взволнованно сказал он. — Мне нечему вас учить. Одно могу сказать: если мне доведется еще раз ставить «Даму с камелиями», я счастлив был бы найти на роль Маргариты такую же проникновенную и тонкую актрису, как вы. Единственный совет — в минуту смерти Виолетту нельзя оставлять одну. Тенор и баритон должны подбежать к вам, поддержать вас и бережно уложить на кровать или диван. Уверен, что зрители по достоинству оценят вашу игру и голос.

Премьера «Травиаты» в Осло состоялась 13 июня, как раз в день моих именин. Успех был исключительный. Я убедилась, что скандинавы, несмотря на кажущуюся холодность, обладают чувствительной душой и горячо любят подлинное искусство. Моим партнером в роли Жермона был Монтесанто.

Мы случайно встретились с ним за несколько месяцев до этого. Нас обоих пригласил в Неаполь выступить в концерте в артистическом клубе барон Прочида, тогда критик «Маттино».

Нежданная встреча глубоко взволновала нас. Да это и понятно. Моральное состояние у меня было тяжелое, вокруг — чужие люди, гнетущее чувство одиночества. Но теперь во мне пробудилась надежда, и сразу стало как-то легче на душе. Монтесанто, зная о печальном эпилоге моего замужества, был внимательным, чутким и преданным другом. Он очень помог мне в дальнейшей работе над ролью Виолетты. Ведь он пел в «Травиате» под руководством Тосканини и многое мог мне подсказать. И в этот раз нашу тесную дружбу скрепила любовь к искусству.

Эхо моего блистательного дебюта докатилось и до Италии, и вскоре итальянскому радио удалось передать из Осло запись третьего представления «Травиаты». Дирижером был Добровейн, редкий знаток театра и вдохновенный музыкант. Испытание действительно оказалось весьма трудным, да к тому же внешне я выглядела на сцене не очень эффектно из-за маленького роста. Но я работала не щадя сил и добилась успеха.

Образ Виолетты захватил меня, но одновременно вызывал чувство, близкое к страху. Меня пугали не вокальные трудности первого действия, а сложный драматический рисунок роли, требующий большого актерского мастерства. Заботили меня и костюмы, которые должны были «помочь» моему небольшому росту.

В конце концов я всецело доверилась вкусу известного венского костюмера Кцеттеля. После бесконечных примерок и экспериментов Кцеттель создал весьма пышные, в духе той эпохи, костюмы, делавшие меня выше и тоньше.

С 1935 года партия Виолетты заняла одно из главных мест в моем репертуаре, и мне пришлось выдержать далеко не легкий поединок с очень серьезными «соперницами».

Наиболее известными Виолеттами тех лет были Клаудия Муцио, Мария Канилья, Джильда Далла Рицца и Лукреция Бори. Не мне, конечно, судить о своем исполнении и делать сравнения. Но я могу смело утверждать, что «Травиата» принесла мне не меньший успех, чем «Лючия», «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Сомнамбула», «Лодолетта» и др.