Непостижимая Шанель
Непостижимая Шанель читать книгу онлайн
Эдмонда Шарль-Ру предлагает читателям свою версию жизни Габриэль Шанель — женщины-легенды, создавшей самобытный французский стиль одежды, известный всему миру как стиль Шанель. Многие знаменитости в период между двумя мировыми войнами — Кокто, Пикассо, Дягилев, Стравинский — были близкими свидетелями этой необычайной, полной приключений судьбы, но она сумела остаться загадочной для всех, кто ее знал. Книга рассказывает о том, с каким искусством Шанель сумела сделать себя совершенной и непостижимой.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Послушайте, несмотря на самое расчудесное оборудование, она будет пузырить, будет морщить, и не говорите, что это не так! А цвет? Бежевый, который хорошие поставщики сочли «бедняцким». Из такой материи можно шить только рабочую одежду для вагоновожатых, чернорабочих… В общем, никто ткань брать не захотел. Затем началась война, у Родье были другие заботы, и запасы джерси так и остались у него на руках.
Габриэль их скупила.
Это было как раз то, что она искала: трико, но связанное на машине. Она утверждала, что благодаря своей строгости джерси завоюет место, до сих пор принадлежавшее набивным материям. Родье ей не поверил, сомневаясь в том, что она заставит женщин носить ткань, которую мужчины сочли неподходящей для себя. Она не обратила никакого внимания на его предупреждение и сделала ему дополнительный заказ. Он отказался, не рискуя начать производство и испортить сырье.
Пусть она вначале попробует, а там будет видно.
Последовала дискуссия, обмен резкостями. Она обозвала Родье ничтожным трусом. Он стоял на своем. Их препирательства были лишь бледным прообразом того, чем будут в течение полувека отношения Шанель с поставщиками и компаньонами. Сколь бы ни были важны оказанные ими услуги, сколько бы ни было пережито вместе, она всегда кончала тем, что разрабатывала планы, чтобы вытеснить их, отстранить и производить вместо них. Борьба в зависимости от обстоятельств заканчивалась комедией или драмой, судебным процессом, примирением, уходом, криками: «Мне надоело», объявлением об окончательном разрыве… и все начиналось сначала. Отметим, чтобы больше к этому не возвращаться, что согласие с теми, от кого по самой природе своей деятельности она зависела, всегда будет невозможно. И дело было не в личностях, а в том, что зависимость была для нее непереносима.
Доказательством правоты Габриэль, успокоившим страхи Родье, стала созданная ею из джерси модель, которую она стала носить сама. Она сделала пальто свободного покроя, доходившее до середины юбки, без каких-либо украшений, почти мужское по строгости кроя. Любой, даже менее искушенный, чем Родье, даже не знаток, а просто человек, обращающий внимание на то, что делает женщину элегантной, с первого взгляда заметил бы, что в этой модели была неведомая сила.
Что преобладало в моде до сих пор? Требования заказчиц, от которых зависело все: у них было монопольное право на украшения, ткани и иногда даже фасон. Портные перекраивали и переделывали в зависимости от желаний светских знаменитостей, так что их туалеты представляли собой «синтез их личных вкусов и вкусов их портного» [33]. И беда ему, если красавица замечала на другой платье, в чем-то похожее на ее собственное!
И вдруг украшательство уступило место линии, появилась одежда, родившаяся только благодаря логике создателя, отвечавшего на требования эпохи. Если женская мода была обязана Пуаре такими важными новшествами, как облегченный корсет, как попытка укоротить юбки — эти смелые нововведения льстецы слишком часто приписывали Шанель, которая, кстати, и не думала опровергать подобные вымыслы, — если Пуаре был непревзойденным колористом, то именно Шанель в 1916 году навязала моде столь решающие изменения, что заставила ее войти в XX век. Право женщин на комфорт, на непринужденность движений, возросшая важность стиля в ущерб украшательству и, наконец, неожиданное использование простых тканей, повлекшее за собой ipso facto возможность в ближайшем будущем создавать элегантные модели, доступные для самого широкого круга покупательниц.
Шанель хотела добиться того, на что никто до нее не осмеливался с такой откровенностью: она хотела, чтобы одежда больше не подчеркивала ни талию, ни бедра, чтобы женщины держались свободно и носили сильно укороченные юбки. Пуаре показал ножку? Шанель пошла дальше, открыв щиколотку. Пуаре ввел моду, позволявшую не затягивать талию до удушения? Шанель сделала лучше, ее модели вовсе не были приталенными. Она поступила так умышленно? Или, как утверждали некоторые, это было лишь следствием посредственного качества джерси? Вне всяких сомнений: Габриэль не могла поступить иначе. Впервые революция в женской моде состояла не в том, чтобы подчиниться фантазии, а прежде всего в том, чтобы, следуя неумолимой необходимости, ее упразднить.
Дело в том, что джерси трудно поддавалось обработке. При малейшей попытке заложить складки слишком слабый уток раздергивался. Другая бы на ее месте отказалась. Габриэль упорствовала. Упростить, иного решения не было. Платье-рубашка заканчивалось много выше щиколотки.
Тем самым Габриэль уничтожила движение, существовавшее на протяжении многих веков и с наслаждением подстерегаемое мужчинами в тот момент, когда женщина поднималась по лестнице: движение, которым она подбирала юбки. Исчезала целая эпоха — складок на корсаже и падавших каскадами вуалей на шляпах, эпоха Виши, Сувиньи, эпоха побед Адриенны.
Габриэль, уничтожая собственное прошлое, навсегда изменила облик улиц.
Таким образом, время той, что шла, «расстилая за собой длинный шлейф сиреневого платья» [34], прошло. Теперь приходилось опасаться женщин со свободной походкой, которые одевались без посторонней помощи и раздевались мигом. Что касается тех — а их было немало, — кто испытывал ностальгию по усопшей красавице, они будут стенать понапрасну, словно Орфей. Восклицания Пруста «Увы!», «Какой ужас!» будут повторяться многократно. Но ни вздохи при виде платьев, которые, как писал он, «сделаны даже не из ткани», ни его грусть при виде женщин «заурядных» — ничто не могло воскресить госпожу Сван.
Новенькая могла обескуражить. Это была совершенно другая женщина, в одежде которой не было никаких намеков. Бесполезно было задавать ей вопросы. Правила игры были перепутаны сознательно.
Как надо было отнестись к моде, ключевые направления которой нельзя было отыскать в музее? Можно было сколько угодно блистать эрудицией, эта женщина превосходила воображение. И кому бы пришла в голову мысль искать истоки подобной реформы в глубине нищей провинции? Никто никогда не слышал, чтобы изыски моды брали свое начало в грудах щебня.
IV
«Charming chemise dress»
Исчезновение газет, посвященных моде [35], объясняет тот факт, что открытая щиколотка до конца первой мировой войны была привилегией одних парижанок. Только в 1919 году они осознали, что заниженной талией и прямыми пальто сильно удивляли иностранных визитеров.
То, что они носили, сразу стало Модой.
История француженок, бывших в мрачные годы несчастий прообразом будущего, — один из парадоксов истории. Сами того не зная, они предвосхитили шумную юность мирного времени.
На улицах Америки в 1916 году не было видно ни одной ножки, юбки по-прежнему прикрывали каблуки. И чтобы лучше в этом убедиться, достаточно посмотреть на фотографию, сделанную в 1917 году, где члены «Космополитен клаб» запечатлены все вместе в Нью-Йорке. Лодыжки едва видны из-под платьев.
В данном случае мы имеем дело с трудноразрешимым противоречием, ибо впервые имя Шанель появилось как раз в американской прессе.
В 1916 году «Харпер’з Базар» впервые воспроизвел одну из моделей Габриэль, с трудом поддававшуюся описанию. Это было платье, которое можно было определить только с помощью последовательных отрицаний. Но оно великолепно ложилось на карандаш, ибо линии его были прямы и чисты.
Это было платье из коллекции Биаррица. Предназначенное для красавиц-заказчиц Антуанетты, оно обладало бесспорным очарованием, но в нем совершенно не чувствовалось аромата предвоенной эпохи. Ни фиалок на корсаже, ни тем более орхидей, и по понятной причине: корсажа не было. Ни рюшей, ни оборок у ворота, ибо его, как и корсажа, не существовало. Платье, словно от удара саблей, было раскроено буквой «V», верх напоминал жилет мужского покроя, сквозь отвороты которого — о, дерзость! — виднелась голая шея, и не только шея. Ни пышных рукавов, ни кроя «кимоно», любимого Пуаре, рукав обтягивал руку, словно чулок, от плеча до запястья. Ни вуалей, ни зонтиков, а на шляпе с широкими полями и облегающим донышком, делавшим головку маленькой, не было ни одной из деталей, до недавнего времени составлявших славу шляп, — ни ножом торчавших кверху перьев куропатки, ни развесистых страусиных перьев. Шляпу украшал узкий и плоский жгут в виде ленты… С той только разницей, что жгут был из соболя, и, что бы там ни думать об этой детали и как бы ее ни судить, никогда не было видано, чтобы женщина носила меха подобным образом. Что касается талии… Но кто говорит о талии или поясе? Скользя вокруг бедер, длинный шарф в цвет платья реял, словно командирский стяг.