Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

— Туалет, — сказал я, — можно мне сходить?

— Не задерживайся долго, — сказал тот же жандарм, который разрешил мне сходить в туалет в здании суда.

Он был дружелюбен, но не снял наручники с моего запястья. Куда я мог бежать с этими штуками, висящими на руке так откровенно?

Но мне было все равно. Я нашел в туалете расположенное вверху окно, быстро подтянулся и пролез наружу. В Баньере моросил небольшой дождь. Я помчался, пытаясь как можно дальше убежать от охранников. Я думал о Спирах и знал, что мне следует их избегать. Бежать к ним значило подвергнуть их опасности. В висках стучало. Фрайермауеры были слишком далеко. Мое бешено стучащее сердце вызвало головокружение, сопровождающееся тошнотой. Я несся, пока не добежал до бакалейного магазина, и готов был уже открыть дверь. В этот момент меня вырвало, в глазах поплыло, и все погрузилось во мрак.

Когда я очнулся, хозяин магазина и его юный помощник очистили мою одежду и поднесли воду к моим губам. Я сидел в кресле на кухне позади торгового помещения. Они напоили меня чаем и стали расспрашивать; я вполне доверился им и рассказал правду.

— У меня друзья в Баньере, — сказал я. — На улице Бассэр.

Взгляд бакалейщика посветлел.

— Не Спиров ли ты имеешь в виду? — спросил он.

— Да, — подтвердил я и почувствовал, что силы возвращаются ко мне. — Вы их знаете?

— Знаю ли я их? — переспросил он очень обрадованно. — Да они у нас постоянные покупатели.

Я был действительно счастлив: по чистой случайности я нашел во всем Баньере лучшее место, чтобы потерять сознание.

— Ты можешь побыть здесь, — сказал хозяин, — пока не стемнеет.

Он принес ножовку, и через несколько минут я был свободен от наручников. Молодой человек был послан в дождь к Спирам с известием: «Лео в безопасности». Спиры прислали ответ: «Сюда не приходи. Пиши нам, но без обратного адреса». Не прошло и нескольких часов, как к ним пришли жандармы, чего Мендель Спира и ожидал с момента, как узнал о моем побеге.

Куда идти? Я думал о Тулузе, городе достаточно большом, чтобы в нем можно было затеряться. Леон Остеррайхер, помогший мне бежать из лагеря в Сен-Сиприене, мог быть все еще там. К тому же недалеко от Тулузы находились друзья тети Эрны, бежавшие из Парижа несколько лет назад. Когда стемнело, я поблагодарил бакалейщика и выскользнул в дождь. В Тулузу, пойду туда. Проходя мимо булочной моего друга Броки, сквозь дверь я увидел, что покупателей нет.

— Месье Брока.

— О боже, Лео!

Я думал, беднягу хватит инфаркт, когда я открыл дверь. Последний раз я был здесь месяцев десять назад. Я рассказал ему о суде и моем побеге из бистро.

— Так это был ты? — спросил он. — Я уже слышал, что молодой беженец удрал из здания суда.

— Не беженец, — сказал я. — Я теперь беглец. И произошло это не в суде, а в бистро. Это наверняка достаточно щекотливая ситуация для жандармов.

— Могу я тебе помочь? — спросил он.

— Хлеб может мне помочь, — ответил я. — Но у меня нет продуктовых карточек.

Брока улыбнулся. Он завернул хлеб в кусок ткани, чтобы уберечь от дождя, и дал мне двадцать франков. Мы обнялись, и я снова отправился в путь. Всю ночь я шел под дождем. Я устал, но боялся, что жандармы ищут меня. Я садился под какое-нибудь дерево, немного дремал, просыпался и шел дальше. Внимательно придерживаясь дорожных указателей, я надеялся, что нахожусь по пути в Тулузу. Я съел немного хлеба и мечтал о глотке чая, чтобы его запить. Тут я подошел к развилке и, не имея представления, какая дорога приведет меня в Тулузу, пошел по правой в надежде, что это правильно.

На рассвете я увидел указатель с названием Капверн, что километрах в пятнадцати от Баньера. Сердце упало. Я шел всю ночь, но оказалось — двигался по кругу. Снова начался дождь, и я укрылся в заброшенной лачуге; вокруг лежали сельскохозяйственные инструменты. Измученный и промокший, я погрузился в отчаянье. Я не представлял, как пережить следующий день.

Как только дождь утих, я пошел дальше. Я добрался до маленькой деревни и зашел в таверну. Одежда была мокрой насквозь. Внутренний голос сказал: здесь может быть опасно. И сам себе тут же возразил: в настоящий момент тюрьма кажется убежищем. Хозяин таверны стоял за стойкой бара. «Могу предложить напитки, — сказал он, — но кухня еще закрыта». Было восемь часов утра. Я спросил, нет ли чего-нибудь поесть? Он принес мне тарелку бобов, я ел их с хлебом, который дал мне Брока. Я чувствовал на себе взгляд хозяина.

У меня не было больше сил бежать. Подойдя к двери, я стоял, и смотрел на непрерывно падающий дождь, и знал, что не могу идти дальше. Я вернулся, чтобы доесть бобы, и увидел хозяина у телефона. Он повернулся ко мне спиной, повесил трубку и ушел на кухню.

Трус, думал я, не может даже смотреть мне в лицо. Что я сделал ему? Он ведь даже не знает меня.

Я знал, жандармы неминуемо будут здесь, и не мог сдвинуться с места. Усталость охватила меня. Вскоре вошли два жандарма и одели мне наручники. Один из них увидел бобы на моей тарелке и спросил, хочу ли я их доесть. В комнату вошел хозяин.

— Пусть останутся ему, — ответил я. — Я больше не голодный.

— Он расплатился? — спросил жандарм.

— Еще нет.

— У меня пока не было возможности, — сказал я, показывая на телефон. — Он был очень занят.

— Где деньги? — спросил второй жандарм.

Я застыл. У меня были деньги от Спиры и Броки. Как я мог объяснить это жандармам? На самом деле у меня не должно быть денег, так как они забрали их все, когда месяц назад посадили меня в тюрьму. Мне необходимо было оградить моих друзей. Я указал на карманы брюк, я не мог в них залезть скованными руками.

— Откуда у тебя деньги?

— Они у меня были.

— Исключено, — сказал жандарм. — Деньги у тебя забрали в тюрьме.

— Я спрятал немного в заднем проходе.

— Мы сообщим об этом тюремным охранникам.

И снова мы вышли на дождь. Прежде чем посадить меня в камеру на ночь, меня осмотрели с головы до ног, включая задний проход — к заключению добавилось еще унижение. Они решили отплатить мне за мою ложь.

Рано утром поезд повез меня назад в Тарб. Два жандарма сопровождали меня, но ни один не проронил ни слова. Молчание казалось зловещим. На жандармском посту меня встретили с грубой злостью. Я скомпрометировал их друга. Его строго наказали за мой побег по его недосмотру.

Полдюжины жандармов окружили меня плотным кольцом. Некоторые стали толкать меня. Я извинился и сказал, что очень сожалею. Они передразнивали мои извинения. Легкие толчки перешли в удары. Кто дал тебе деньги? Я попробовал снова извиниться. Кто помогал тебе? Простите за все, что я сделал. Почему ты нам соврал? Простите, я очень сожалею. Я сказал, что я один за все в ответе. Я рассказал им, что заблудился и шел по кругу. Теперь они били меня ногами, и я тщетно искал на полу место, где мог бы, как еж, свернуться в клубок.

— Значит, убегаешь, — сказал один из жандармов. — Быстрые ноги, да?

Он подошел к открытому камину и взял железную кочергу. Я поднял руки, чтобы защитить голову. «Быстрые ноги», — еще раз повторил он. Его лицо исказила ярость. Он наносил удары кочергой по моим бедрам, по ногам. «Быстрые ноги!» Я осел на пол. Сапоги пинали меня в спину, в грудь, по ногам и в пах. Теперь это уже превосходило наказание — это была месть за друга, мрачный урок всем остальным, вынашивающим идею побега.

Наконец, двое мужчин подняли меня под руки, надели мне снова наручники и отвели назад в тюрьму. Снова меня подвергли унизительному обыску и дали тюремную одежду. На этот раз меня поместили в камере на одном из верхних этажей, без сокамерника. Я снова был под надзором охранников Палисса, Гриффа и Лебона.

Я вытянулся на жесткой кровати и ощутил побои своим избитым телом. Спать, думал я. Погружайся в сон, и пусть твое тело само лечит себя. Но пришел не сон, а повернулся ключ и в камеру вошел Лебон. Значит, они прислали громилу, подумал я. Я встал, приветствуя его, — тюремное правило. Он спросил без тени сочувствия в голосе, как я себя чувствую.