Наедине с собой (СИ)

стало трудно дышать. «От дерганий поезда сорвался с крючка» – подумал я. Но на всякий случай

сунул руку в карман. Увы, портмоне там не было. Хотел сунуть ноги в сапожки и… не обнаружил

и их. Внутри все оборвалось: зимой, пусть и туркменской, добираться с вокзала босиком –

перспектива не из самых приятных. К счастью, обувь обнаружилась: ее закрывал сползший с

полки матрас.

Когда я поделился «радостной» новостью с работниками МВД, то заметил, что к этой информации

они отнеслись несколько скептически. В смысле, безоговорочно в нее не поверили. Впрочем, я их

понимал: им ли не знать ловкачей, которые под таким вот предлогом одалживаются у попутчиков.

Поэтому просить у них в долг не стал, хотя в Чарджоу ехал впервые в жизни. Кстати, в одном из

боковых карманов я обнаружил четыре монеты по 20 копеек, так что совсем без денег не был.

Ребят из МВД, само собой, встречали из областного управления.

– Ты сейчас куда? – спросил меня майор.

– Да в обком!

– Тогда садись, подвезем!

Подхожу к главному зданию областного центра. И чувствую – здесь что-то не то: ни машин, ни

охраны, ни прилично одетого народа. Шляются люди, похожие на грузчиков. Спрашиваю, это ли

обком партии?

– С вчерашнего дня – нет! – радостно так отвечают.

– Как это? – опешил я.

– А строители новогодний подарок подготовили – новое здание.

– И где оно находится?

– Да удобным местом не назовешь – на самой окраине города. Но по проекту Чарджоу именно в ту

сторону будет застраиваться, так что начальство уже переехало на передовые позиции. А мы вот

остатки мебели перевозим.

Настроение мое подупало. Что делать? Узнаю, где находится редакция «Чарджоуской правды». К

счастью, недалеко. Иду туда: чтобы позвонить нашему собкору. Прихожу, звоню. Никто нет

отвечает. Ребята из местной газеты говорят, что он сегодня уехал в Ашхабад. Круг замкнулся? Но

ведь не выполнить задание я не могу. Узнаю у местных журналистов координаты

домостроительного комбината, каким транспортом туда добираться. По дороге покупаю два

беляша (со вчерашнего дня ничего не ел), ровно наполовину уменьшив сумму оставшегося

капитала, и отправляюсь собирать материал для… праздничного репортажа.

Слава богу, хоть с этим оказалось все в порядке. У меня никто не требовал удостоверения – его

ведь тоже утащили. Везде повозили, все показали и даже накормили. Расставаясь, я попросил

подбросить меня снова к редакции: у кого, как не у коллег, искать поддержки? В этот раз

рассказал им правду и попросил одолжить от четверного до сорока рублей. Мне их вскоре

вручили, взяв из партийных взносов. Теперь оставалось организовать ночлег. Попасть в гостиницу

без брони да еще без каких-либо документов (Чарджоу – город приграничный) – нечего было и

надеяться. Поэтому я позвонил из редакции в обком к заведующему отделом строительства.

Ответственный секретарь издания подтвердила в трубку, что на проводе – не какой-то

проходимец, а журналист из республиканской партийной газеты, попавший в такую вот

неприятную ситуацию. Я, в свою очередь, попросил его позвонить в гостиницу, чтобы меня

поселили по обкомовской брони. Он пообещал. У меня, что называется, гора свалилась с плеч: материал, по сути, взят (осталось получить комментарии), место ночевки определено, в кармане

деньги, в том числе, и на обратный билет. Так что я со спокойно душой провел пару часов в

небесполезных беседах с коллегами.

Уже вечером подтянулся в гостиницу. Занимаю место у стойки. Подходит очередь. Называю

фамилию, ссылаясь на обкомовскую бронь. Увы, таковой… не оказывается. Просьба проверить

еще раз успехом не увенчивается: того, чего нет в природе, не найти. Как быть? Можно было бы

попытаться сунуть администратору барашка в бумажке, упросить ее поселить всего до утра. Да

ведь у меня нет никакого документа. А без него, в припограничье нечего рассчитывать на

полукриминальную услугу: а ну, как я впоследствии окажусь шпионом?

– Ты что, тоже поселяешься? – трогает кто-то меня за плечо.

Оборачиваюсь: в этом городе ведь впервые, не знаю никого. Позади – улыбающаяся пара: майор с

капитаншей. Естественно, в сопровождении местного полковника. Приехали заселяться.

Делать нечего – объясняю свою нелепую ситуацию. И снова мне кажется, что процент недоверия у

моих попутчиков растет. А у меня надежда в столь позднее время – только на них. Наконец они, пошептавшись, решаются: полковник просит администратора поселить по их броне и под его

ответственность. Я премного благодарен, о чем и спешу им сообщить.

Утром добираюсь в новое здание обкома, иду к секретарю по промышленности и транспорту. Во-

первых, чтобы получить комментарий по строительным делам и, во-вторых, чтобы он дал команду

в аэропорт отправить меня без документов (ехать назад снова поездом у меня нет ни малейшего

желания!). Он верит мне на слово, что тот, кем называюсь (я предлагал набрать по «вертушке»

моего главного редактора. Который подтвердил бы, что я есть я). При мне куда-то звонит, просит

отправить (звучит моя фамилия) ближайшим рейсом в Ашхабад. Говорит, к кому там обратиться.

Записываю комментарий и отправляюсь в аэропорт.

Дверь в кабинет с вышеуказанной мне фамилией закрыта. Нервно жду. Время, как назло, идет

очень быстро. А моей палочки-выручалочки все нет. Уже объявляют посадку. Я – в легкой панике.

Оставаться еще в Чарджоу – никакого желания. Оно одно – быстрее бы отсюда убраться. Наконец

имярек появляется. Я называю ему свою фамилию и вижу, что. Ничего не понимающий взгляд.

– Вам из обкома от Сапожкова звонили!

– Никто мне не звонил! Впервые слышу, что кого-то нужно отправить без документов!

Я готов взорвать не только обком, но и весь город! Ведь самолет вот-вот взлетит. Да и вообще в

нем сможет не оказаться места – не посадят же меня на колени к пилоту.

– Давайте звонить секретарю! – говорю я. – Только, пожалуйста, побыстрее.

Набираем номер – трубку никто не поднимает.

– Вы знаете номер первого секретаря? Давайте набирать его. У меня праздничный репортаж, я не

имею права сорвать выход новогоднего номер, – начинаю откровенно давить на психику я. И трюк

срабатывает.

– Не нужно беспокоить первого! Я вас и так посажу.

Уже через десять минут я смотрел на Чарджоу с высоты птичьего полета. Мысленно проливая

слезу по своим 200 рэ.

Да, свой репортаж я назвал «10000 счастливых улыбок» (столько человек в областном центре

справили в 1980 году новоселье). А сдавая его в секретариат, грустно заметил:

– 10000 улыбок минус одна!

– Какая одна? – переспросила заместитель ответственного секретаря.

– Не какая, а чья. Так вот, моя – пояснил я.

И это было правдой: праздничный репортаж настроения мне не добавил.

1981 год

У нас сейчас поступают так: один «проявляет» инициативу и ее, не откладывая дела в долгий

ящик, тут же навязывают другим. Называется это «всенародным движением».

***

Оказывается, в годы первой мировой войны Тухачевский (в ту пору – поручик царской армии), находясь в германском плену, несколько недель сидел водной камере с капитаном французской

армии Шарлем де Голлем (в ту пору – капитаном).

***

Мода – таран, с той лишь разницей, что сокрушает он не крепостные стены, а традиции и

привычки людей.

***

Взгляд – словно темный луч в царстве света.

***

Сегодня на глаза попалась заметка «Отцовская выучка» из «Правды» (4. 02). Речь в ней идет о

шестикласснике, который случайно заметил на рельсе трещину и предупредил об этом