Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки

После восьми утра я въехал во двор консульства и занес пакеты в резидентуру. Текущие дела в торгпредстве увлекли меня, и вызов в консульство прозвучал неожиданно. О досье я собирался доложить «Боссу» в конце рабочего дня. Конечно, я не должен был так поступать — ведь операция была не согласована, «Босс» был в этих вопросах весьма щепетилен.

В резидентуре меня ждал разъяренный «Босс»:

— Вы что себе позволяете? Откуда эти материалы? Где вы были вчера? С кем встречались? Почему я не в курсе дела?

Я как мог удовлетворил любопытство «Босса», который по существу был прав. Он немного успокоился, поняв, что ситуация с бюро требовала немедленного разрешения. Но когда «Босс» услышал от меня, что в свое время, когда активизировался «ФОК», Центр запретил мне встречаться с франко-канадцем «Клодом», он снова разгневался:

— Ваше счастье, что все обошлось и что ваш отъезд через считанные дни…

Материалы из бюро ушли в Центр обычным путем и получили положительную оценку, о чем я узнал уже в Москве.

Нового руководителя мы прозвали «Боссом» за глаза. Он в значительной степени оправдывал это свое прозвище. Нелюдимый, даже угрюмый, резкий в словах и поведении, он избрал главным аргументом своей правоты угрозу «Отправлю домой!»

Как-то один из нас сказал ему:

— Чем вы пугаете нас? Отправкой домой? Так ведь: до-мой, на Ро-ди-ну…

«Босс» оказался мстительным человеком и всем все припомнил. Он представил резиденту в Оттаве отрицательные характеристики практически на всех сотрудников монреальской «точки». Досталось и мне, но я в это время был уже в Москве. О характеристике «Босса» узнал много позднее, когда наш резидент Илья Николаевич приехал в отпуск в Москву. Получив мою характеристику из рук «Босса», Илья Николаевич переделал ее, как он говорил мне, «с точностью до наоборот…»

Подход

В Монреаль пришла весна. С безоблачным небом и глубокими тенями на рыхлом от теплых солнечных лучей снегу.

Джеффри настойчиво допытывался о точной дате нашего отъезда на родину. Отплытие на пароходе должно было состояться в мае. На это время были заказаны билеты.

Обстановка вокруг меня и семьи была беспокойной: замечено нарушение телефонной связи в квартире, однажды был услышан какой-то кодированный разговор, посторонние шумы… Необычной была и слежка. Ее действия стали менее скрытными — создавалось впечатление, что ее вели не кадровые сотрудники-специалисты по слежке. К жене, когда она с детьми гуляла на улице, неоднократно обращались посторонние, среди которых были и русского происхождения. Они навязчиво старались вступить в контакт, предлагали какую — то неопределенную помощь и настойчиво пытались всучить детям подарки.

Мы предполагали, что досрочный отъезд потребует от местной контрразведки ускорения разработки. «Общение» посторонних с женой говорило о том, что ее «приучают» к канадцам, которые в любой момент могут обратиться к ней — ведь общение с рядовыми канадцами наших из совколонии ограничивалось встречами с «аборигенами» в магазинах и на приемах.

Возможно, жену готовили к тому, чтобы «знакомый» канадец мог вступить с ней в контакт от моего имени и вызвать куда-либо.

Озадачивало поведение наружки — канадские контрразведчики пытались максимально сузить круг лиц, занятых советскими, то есть обходиться своими силами из числа сотрудников по работе против совколонии в Монреале.

Однажды к нам на квартиру явилась пара молодых людей. Они намеревались снять квартиру после отъезда русских. Молодой здоровяк и его подруга неожиданно перешли на русский язык и стали ругать Советский Союз, наши порядки, советских людей вообще. Они внимательно следили за нашей реакцией и явно подталкивали к скандалу. Только вызов управляющего домом прекратил провокацию.

С осложнением обстановки для действий канадской контрразведки было решено ускорить наше отплытие — первым рейсом парохода 29 апреля.

Числа десятого Джеффри узнал об этом и заметно разволновался, высказал сожаление, что приходится расставаться раньше времени.

— Толи, если вы окажетесь в Европе, дайте знать и я приеду на встречу с вами. Вы сможете подать мне весточку из России о времени и месте пребывания в Европе?

Я отделался общими заверениями.

Через день-другой Джеффри по телефону сообщил мне, что вынужден срочно выехать в командировку на западное побережье Канады в Ванкувер и очень сожалеет, что не сможет проводить меня на пароход. Похоже было, что таким образом Джеффри выводился из разработки.

Однако начиная с 20 апреля Джеффри стал регулярно звонить мне якобы из Ванкувера. Он справлялся о ходе моей подготовки к отъезду, уточнял, где я буду и в какое время. И делалось это под предлогом еще и еще раз переброситься словом с «русским другом». Звонил на работу, звонил домой…

Дня за четыре до отхода парохода я отправился в Оттаву. Нужно было выполнить в торгпредстве и посольстве необходимые в этих случаях формальности. Как обычно, за сорок восемь часов подал нотификации.

Хмурым пасмурным утром пешком прошел я от дома до монреальского вокзала. Там обратил внимание на странные действия следящих за мной: они буквально мозолили мне глаза своими белыми плащами. Не по сезону светлые, они резко контрастировали с одеждой других пассажиров. Чувствовалось — что-то затевается. На мгновение мелькнула мысль — может, не ехать? Но только на мгновение.

В вагоне поезда, напоминающего наши электрички, но комфортабельнее, находилось всего три человека. На Западе есть такое правило, правда, неписаное: не подсаживаться к посторонним, если есть свободные места в других отделениях вагона. Это характерно и для поезда, и для ресторана, кафе и так далее.

Когда я сел в вагон, в тамбурах появились те, в белых плащах. Это еще более насторожило меня. Поезд тронулся. Минут через пятнадцать в вагон вошел еще один человек. И хотя свободных мест было предостаточно, он сел напротив меня. Трое встали и удалились. «Белые плащи» маячили в тамбурах. В вагоне нас осталось двое.

Было ясно — это подход! Теперь нужно было занять правильную линию поведения: не насторожить и не вспугнуть. И хотя подход ожидался, пришло волнение. Сдерживать его не следовало, по крайней мере внешне, чрезмерное спокойствие могло насторожить незнакомца.

Передо мной сидел странный человек: франко-канадец, очень худой, длинный, узкоплечий и сутулый. На сплюснутом с боков лице резко выделялся тонкий горбатый нос. Близко расположенные глаза словно вдавлены вглубь глазниц. Взгляд внимательный, несколько настороженный. На вид ему было лет сорок.

— Отвратительная погода, не правда ли? — сказал он, внимательно вглядываясь в мое лицо.

— Действительно, отвратительная, — подтвердил я, думая о его следующем шаге.

После небольшой паузы «Незнакомец» мягко сказал:

— А ведь у нас есть общие знакомые среди бизнесменов. Я немного знаю о вас по их рассказам, знаю много хорошего. Вы скоро уезжаете. Не мог бы я с вами побеседовать о, возможно, полезном для нас обоих деле?

— Кто вы и чем я могу быть вам полезен, какие у нас могут быть общие дела, если я вижу вас в первый раз? — удивился я.

— Не торопитесь, выслушайте меня, господин Максимов. Я руководитель подразделения КККП, занимающегося советской колонией в Монреале.

Обращаюсь к вам от имени канадского правительства…

Да, это был подход. Причем подготовленный. В голове мелькнула мысль: значит, сработало, Джеффри вывел на меня КККП. Внешне же пришлось изобразить возмущение. Я привстал, якобы пытаясь уйти. Главное теперь — взять нужный тон.

— Успокойтесь, господин Максимов. Поверьте, я ваш друг, — продолжал «Незнакомец» вкрадчиво, чуть коснувшись моего колена. — Наша беседа ни к чему вас не обязывает, только выслушайте, а решать будете сами. Так вот. Один наш общий друг сказал мне, вы не прочь пополнить свои денежные сбережения. Это естественное человеческое желание. Итак, у вас есть товар, а у меня — деньги. Но это не все. Если вы согласитесь поддерживать с нами контакты, я готов предоставить вам письменные гарантии высокопоставленных лиц канадского правительства.